Виктор Шкловский - Тетива. О несходстве сходного
В конце в разговор вмешивается госпожа Шенди: « – Господи! – воскликнула мать, – что это за историю они рассказывают?
– Про белого бычка, – сказал Йорик, – и одну из лучших в этом роде, какие мне довелось слышать.
Конец девятого тома»
Сказка про белого бычка принадлежит к числу так называемых докучных сказок, которые вообще не имеют конца. По-русски самая короткая сказка звучит так: «Стоит береза, на березе – мочала, не начать ли нам сказку сначала?..» Другая сказка подлиннее: «У попа была собака, он ее любил...» и т. д. Надпись на могиле собаки рассказывает опять всю ее историю, надпись наезжает на надпись.
Событийного конца у Стерна, писателя замечательного, нет. Вместо этого даны обстоятельства, переходящие одно в другое, демонстрирующие бессвязную жизнь, отсутствие логики новой, но уже бессмысленной жизни.
Существуют произведения, про которые говорится, что последние страницы потеряны. Такая повесть у Гоголя «Иван Федорович Шпонька и его тетушка». Существуют книги, в которых конец демонстративно отсутствует. Но отсутствие конца, обрубленность конца замаскирована.
В «Герое нашего времени» Лермонтова безымянный повествователь получил от Максима Максимыча несколько тетрадок с дневниками Печорина. К журналам Печорина от имени этого повествователя дается предисловие; в конце говорится: «Я поместил в этой книге только то, что относилось к пребыванию Печорина на Кавказе; в моих руках осталась еще толстая тетрадь, где он рассказывает всю жизнь свою. Когда-нибудь и она явится на суд света. Но теперь я не смею взять на себя эту ответственность по многим важным причинам».
Поколение Лермонтова – поколение последекабристское, люди с трудными судьбами. Рассказчик едет «по казенным надобностям», он, очевидно, выслан на Кавказ. Что делал Печорин на Кавказе, рассказано. Но как он туда попал – только угадывалось. Гибель же его была предсказана. Здесь нет сходства со Стерном.
«Евгений Онегин» имеет столь знаменательное окончание, которое стоит процитировать, хотя бы для того, чтобы еще раз прочесть замечательные строки и еще раз о них подумать.
В «Евгении Онегине» есть пропущенные строфы, есть недописанные главы. Между разлукой Евгения Онегина с Татьяной и новой встречей с ней герой много видел, много узнал.
Сохранились отрывки из десятой главы:
. . . . . . . . . . . .
Тут Лунин дерзко предлагал
Свои решительные меры
И вдохновенно бормотал,
Читал свои ноэли Пушкин,
Меланхолический Якушкин,
Казалось, молча обнажал
Цареубийственный кинжал,
Одну Россию в мире видя,
Преследуя свой идеал,
Хромой Тургенев им внимал...
Упомянуты Тургенев, Пестель, Муравьев: поколение Пушкина было срублено.
Как же кончается роман?
Онегин встретился с Татьяной. Она ему печально сказала: «А счастье было так возможно, так близко...» Чье счастье?
И здесь героя моего,
В минуту, злую для него,
Читатель, мы теперь оставим
Надолго... Навсегда.
Счастье было невозможно, как и конец романа. Приход мужа – ложный конец.
Но те, которым в дружной встрече
Я строфы первые читал...
Иных уж нет, а те далече,
Как Сади некогда сказал.
Без них Онегин дорисован.
А та, с которой образован
Татьяны милый идеал...
О много, много рок отъял!..
Слова о Сади – это напоминание об эпиграфе к «Бахчисарайскому фонтану».
Здесь как будто говорится не только о том, что она – та, которая была прообразом Татьяны, исчезла, – исчезло общество.
Но волны разбега романа бесконечно шире. Онегин дорисован без них, без общей судьбы.
Смысл затемнен мощными и сумрачными словами: Блажен, кто праздник жизни рано
КонецБокал жизни отнят у Пушкина, а не отодвинут. Бокал жизни был отнят от России.
Такова история отсутствия окончания «Евгения Онегина».
Стерновские концы – отрицание самого принципа законченности.
Пушкинское окончание «Евгения Онегина» – печальное обозначение невозможности досказать правду о судьбе героя среди его друзей.
Книги «без конца» при сходстве весьма несходны по причинам недоговоренности и по отношению к законам конструкции.
Генерал был приятелем Онегина, у них общие «проказы», – вероятно, не только с женщинами.
Расставание мое с Толстым
История написания «Войны и мира» распадается на несколько отдельных вопросов, требующих отдельного решения.
Здесь мы встречаемся с несколькими неожиданностями.
В наброске предисловия, которое Толстой хотел предпослать роману «1805-й год», написано: «В 1856 году я начал писать повесть с известным направлением и героем, который должен был быть декабрист, возвращающийся с семейством в Россию»[169] .
Этот отрывок под названием «Декабристы» был напечатан только в 1884 году в сборнике «XXV лет», изданном Литературным фондом с таким примечанием, сделанным самим Толстым: «Печатаемые здесь три главы романа под заглавием «Декабристы» были написаны еще прежде, чем автор принялся за «Войну и мир»[170] .
«Война и мир» задуман с конца; роман начинался с изображения состояния русского общества после Крымской кампании.
Задумка эта как бы заканчивает «Севастопольские рассказы».
В анализе причин поражения Толстой все отступал и отступал, и герои, которые были записаны в 1856 году как старики, появились в романе «1805-й год» как юноши.
Конфликт сохранился, ситуация изменилась, но она не исчезла, так как потом она опять появляется в конце «Войны и мира» в сне Николеньки Болконского и в первоначальных набросках.
Конфликт романа – неудавшееся восстание, которое неизбежно повторится, еще неизвестно как.
Толстой говорил, что над русским обществом буря декабризма прошла как магнит и сняла все железо из мусора.
Как же кончено то произведение, которое написал Толстой: седая вершина «мирового романа»?
Пьер уже вошел в «заговор», считая это неизбежным. Он об этом говорит открыто с Денисовым и с Наташей при Николае Ростове, ответившем, что если ему прикажут, то он станет на пути своих лучших друзей и уничтожит их.
Николеньке Болконскому снится сон, который кончает событийную линию романа. После этого идет рассуждение об истории вообще.
Сон страшен.
«Он видел во сне себя и Пьера и в касках, таких, какие были нарисованы в издании Плутарха. Они с дядей Пьером шли впереди огромного войска. Войско это было составлено из белых косых линий, наполнявших воздух подобно тем паутинам, которые летают осенью и которые Десаль называл le fil de la Vierge[171] . Впереди была слава, такая же как эти нити, но только несколько плотнее. Они – он и Пьер – неслись легко и радостно все ближе и ближе к цели. Вдруг нити, которые двигали их, стали ослабевать, путаться; стало тяжело. И дядя Николай Ильич остановился перед ними в грозной и строгой позе.
– Это вы сделали? – сказал он, указывая на поломанные сургучи и перья. – Я любил вас, но Аракчеев велел мне, и я убью первого, кто двинется вперед...»
Ужас охватывает Николеньку. Он просыпается. Он думает о том, что римский герой Муций Сцевола сжег свою руку.
«Но отчего же и у меня в жизни не будет того же?.. Я только об одном прошу Бога: чтобы было со мною то, что было с людьми Плутарха, и я сделаю то же».
Погибнет до конца или не до конца, будучи помилован стариком, Пьер, но погибнут его друзья.
Николенька – сын Андрея – идет на гибель.
Вот еще произведение с неоконченным концом. Россия, которой суждено идти впереди истории народов, в искусстве Толстого сделала для всего человечества новый шаг.
«Эпоха подготовки революции в одной из стран, придавленных крепостниками, выступила, благодаря гениальному освещению Толстого, как шаг вперед в художественном развитии всего человечества» – так написал Ленин в статье «Л. Н. Толстой»[172] . Это было в 1910 году.
Все только начиналось, повторяясь измененным и несхожим.
Кажется, уже обращали внимание на то, что «Преступление и наказание» Достоевского и «Воскресение» Толстого имеют параллельные, но разномотивные концы – возвращение к религии.
Раскольников, бедный дворянин, захотел проложить наполеоновский путь к Золотому веку, переступив через моральные запреты.
Он хочет сделать это не в помпезной форме мировых завоеваний, а в виде обыденного, хотя и страшного преступления: убийства с ограблением.
Его интересует даже не результат преступления, а проверка, человек ли он или «дрожащая тварь».
Вопрос идет о всеобщности человеческой морали. У Достоевского она дана как мораль христианская.
Преступление раздавило Раскольникова, и это было его наказанием.
Соня, которая любит Родиона, приносит Евангелие. Раскольников после болезни берет Евангелие. Он знает, что перед ним еще семь лет каторги.
