Сергей Снегов - Ветер с океана
— Может быть, немного иными. Во всяком случае, такими, чтобы она не огорчалась. Что сделано — то сделано. Портить ей настроение; укорять — зачем? Мне радостно, когда она радуется. Вот и хочу поддерживать в ней радость… Сколько могу сам…
Алексей покачал головой.
— Посильна ли такая задача? Непрерывная радость — у меня что-то не выходило. И у тебя не получится.
— Временами не получается, — хмуро подтвердил Соломатин. — Но, во всяком случае, стараюсь. Чего еще от меня требовать?
Зазвонил телефон. Соломатин подошел к аппарату.
— Соломатин слушает. Алексей Прокофьевич у меня. Сейчас позову.
Алексей взял трубку. Лицо его стало напряженным, глаза, страшно округлились.
— Около школы? — спросил он сразу переменившимся голосом. — Разрушенный дом на Западной? Знаю, там два невосстановленных дома… Готовят к операции? Девочка? Варя Анпилогова? Сделали перевязку? Да, немедленно выезжаю!
— Что случилось? — тревожно спросил Соломатин.
— Старый снаряд взорвался на Западной, ранило моего Юрку. Звонил главврач областной больницы. Юрку привезли туда.
— Я поеду с тобой, — быстро сказал Соломатин, вызывая гараж.
11
Машина затормозила у подъезда областной больницы. Алексей выскочил еще до того, как она полностью остановилась. За ним спешил Соломатин.
Алексей часто проезжал мимо здания областной больницы с тягостным чувством. Сейчас это ощущение превратилось почти в душевную боль. Дело было не только в том, что больница — место, где страдают люди, и что сейчас там лежал его сын, и еще было неизвестно, как тяжело он ранен. Само старое здание угнетало: огромное, уродливой архитектуры, мрачного цвета… От этого здания, даже не зная, что в нем, хотелось поскорей отвести взгляд: Алексею всегда казалось, что только не любя людей, можно создавать такие обиталища. Больницу устроили в районе, лишенном зелени и воздуха, летом стены дышали жаром раскалившегося камня, зимой низко стлались дымы печей. Здесь даже легкому больному все напоминало, что любая болезнь — тяжелая.
Около операционной Алексей и Соломатин увидели Марию Михайловну. Мария нашла в себе силы улыбнуться. Она всегда в трудные минуты сохраняла спокойствие.
— Юру готовят к операции. На развалке мальчишки нашли снаряд. Юра отогнал их, но кто-то издали кинул в снаряд камень. Юра ранен в ногу, живот и грудь. Я надеюсь, что операция пройдет благополучно.
— Оперировать будешь ты?
— Я хочу ассистировать. Оперировать будет Лев Захарович.
— Могу я посмотреть на Юру?
— Сейчас не нужно. После операции тебя пустят в палату. Поговори с Варей. Просто чудо, что ни ее, ни других не убило. У нее ранка на щеке, двое мальчиков отделались царапинами, их перевязали и отпустили. Варя в кабинете Льва Захаровича.
Алексей пошел к главному хирургу. В его кабинете сидела заплаканная девочка с перевязанной щекой. Алексей сел рядом и молча погладил ее по голове.
— Как это случилось, Варенька?
— Я пошва домой — Варя опять заплакала, еле выговорила сквозь слезы: — Юра провожав меня, а на Западной мавчишки нашви снаряд. — Варя не выговаривала буквы «л». Она совсем захлебнулась слезами. — Юра… Юра…
В кабинет вошел главный хирург Лев Захарович Тышковский. С Тышковским Алексей дружил с войны. Молодой врач, недавно со студенческой скамьи, он появился в их дивизии с орденом Красной Звезды на груди. Днем он делал операции в полевом госпитале, а ночью с автоматом и врачебным чемоданчиком участвовал в вылазках на другой берег залива, где шли тяжелые бои — производил при свете фонаря неотложные операции и переправлял раненых. Не одному человеку спасла жизнь его храбрость и врачебное искусство — второй орден Тышковского отметил те трудные дни боев у залива. Лев Захарович улыбался, показывая добродушным лицом, что операция легкая и закончится благополучно, но у Алексея перехватило дыхание.
Тышковский понял, что улыбка не успокоила Алексея и что Алексея успокаивать не надо, а нужно говорить правду, какой бы она тяжелой ни была.
И он сказал с такой искренностью, что Алексей поверил:
— Вам не нужно объяснять, что может произойти, когда разрывается снаряд. Одно скажу: могло кончиться хуже! Юра будет жить, это мы обещаем.
Он посоветовал Алексею набраться терпения. Много мелких осколков, каждый нужно отыскать и вынуть. И они не собираются спешить. Алексей вспомнил, что еще в войну Тышковский говорил на операциях ассистентам: «Спешить не будем — выйдет быстрее».
Врач ушел. Алексей тоже вышел. По коридору прохаживался Соломатин, он сказал:
— Лев Захарович в операции уверен. Я только что с ним разговаривал. От меня он ничего скрывать не будет.
— Я и не сомневаюсь, что он уверен, — бесстрастно сказал Алексей и, помолчав, добавил: — Плохо, что он проводит операцию сам, не доверяя другим.
Они молча шагали по коридору.
— Тебе нравится это здание? — вдруг спросил Алексей. Соломатин пожал плечами. Как может нравиться больница?
Само название происходит от слова «боль». Алексей возразил, что больница может нести в себе не память о боли, а идею выздоровления. Недавно в горкоме рассматривали проект больницы железнодорожников — светлое здание, скорее дом отдыха, чем больница. И окружат ее не мрачные, плотно сомкнувшиеся строения, сузившие улицы до щелей, а просторный парк с кленами и каштанами, с сиреневыми и черемуховыми аллеями, с клумбами цветов, ярких с весны до поздней осени. В такой больнице и тяжелобольному кажется, что скоро восстановятся силы, раз все кругом так приятно глазу, а парк, шумящий ветвями и источающий аромат, зовет в свои тихие аллеи. Им надо построить свою больницу, для рыбаков. И она должна быть тоже светлой и приветливой, а не угнетающей.
Соломатин понимал, что Алексей завел разговор, чтобы отвлечь свои мысли от предстоящей операции. Он поспешно сказал, что со своей стороны всемерно поддержит идею больницы для работников «Океанрыбы».
Они проходили мимо палаты, где шла операция. Соломатин сказал:
— Я звонил в милицию. Тот дом оцеплен, прибыли саперы. Возможно, еще найдут снаряды под развалинами. — Он хмуро добавил: — Не могу отделаться от чувства вины. Давно, давно нам пора было покончить с руинами! И могли бы, если приложили больше старания…
Из операционной вышел Тышковский и бодро сказал:
— Все хорошо! Подробней расскажет Мария Михайловна. Он явно не хотел вдаваться в детали. Сестра выкатила стол на колесиках.
Юра был весь укутан, виднелось только лицо — осунувшееся, с закрытыми глазами.
— Благополучно? — спросил Алексей у Марии, и сам не узнал своего спокойно-бесстрастного голоса.
Она ответила тоже спокойно:
— Лев Захарович сделал мастерскую операцию, даже не одну, а несколько в разных местах. Пойдем ко мне..
— Я поеду, — сказал Соломатин и поспешил за главным хирургом.
В комнате дежурного врача Мария остановилась у окна. В окно был виден тесный дворик — каменная площадка в колодце каменных стен.
Алексей, помолчав, сказал тем же чужим голосом:
— Лев Захарович мне не хотел рассказывать…
Мария повернулась, спрятала лицо на его груди, вся тряслась. Прошла долгая минута, прежде чем он заговорил вновь:
— Значит, Юра умрет?
— Будет жить, будет! — простонала она. — Но не знаем, не останется ли он калекой!
Он молча гладил ее волосы.
12
Кантеладзе вернулся из Москвы один. Луконин остался в министерстве утверждать план промыслового поиска на всей акватории Атлантического океана. В управлении «Океанрыбы» всегда хватало работы, сейчас ее было так много, что управляющий распорядился срочно отозвать с промысла и Березова.
— Один ум хорошо, два лучше, — сказал Кантеладзе Соломатину. — Не обижайся, дорогой, но без Николая Николаевича трудно. Ты хороший рыбак, хороший, а морского опыта у Березова побольше. Весь океан охватываем — какой проницательный взгляд нужен!
Соломатин и сам понимал, что — ученик Березова — он много знаний и умений получил от своего наставника, но отнюдь не стал ему равен. Без Березова, и вправду, было трудно. Промысел в Северной Атлантике надо было временно прекратить, там к лету перестала идти стабильная сельдь. Зато, по прогнозу промразведки, на отмелях Северо-Западной Атлантики ожидалось появление весной и летом крупных масс сельди. Надо было переводить промысел сюда. От капитанов, начавших здесь добычу, пришли первые радиограммы — уловы шли неплохие, недели через две-три они должны были стать обильными.
Березов вышел с промысла в порт на плавбазе «Тунец», заполнившей все свои трюмы добычей. С плавбазой шел отряд траулеров, закончивших рейсовый срок, — «Ока», «Анадырь», «Волхов», в их числе и «Кунгур», на котором Соломатин проплавал несколько лет. Еще недавно это судно считалось первым в тресте, одним из лучших в стране, сейчас ни в чем не опережало другие суда — типичный промысловый середнячок, без удачи и без провалов.
![Кирилл Усанин - Разбуди меня рано [Рассказы, повесть]](/uploads/posts/books/134809/134809.jpg)
