Александр Авдеенко - Черные колокола
Юлия открыла глаза, посмотрела на подругу.
— Ты ждешь, что и я… Хорошо! А Мартона он предупредил?
— Но это же приговор!.. А разве мы имеем право?
— Он сам себя приговорил.
— Да, это так, но… Я уверена, что Арпад еще раз попытался бы помочь ему.
— Что ж, давайте попробуем и мы, — согласилась Юлия.
— Я возражаю, — сказал Имре.
Шандор молчал. Ему предстояло произнести последнее слово. Он сказал:
— Предупредим! Пусть пеняет на себя, если…
Часовой Антал распахнул дверь, впустил Дьюлу Хорвата.
Это уже дряхлый старик. Лицо его молодое, волосы не поседели, но он обречен. И это видно каждому с первого взгляда. В движениях нет осмысленной энергии, только тупая, темная инерция. В выражении лица, во взгляде — подавленность, безысходное отчаяние. Ни на кого не глядя, понуро бредет к себе.
— Добрый день, профессор!
Он отчужденно смотрит на Юлию.
— Не узнали? Невеста вашего брата, которого вы…
Жужа схватила подругу за руку, крепко стиснула ее.
Дьюла всмотрелся в Юлию и кивнул головой.
— Узнал. Жива? Удивительно!
— А я не удивляюсь. Тот, кто не позволил себя обмануть, кто боролся за правое дело, будет жить вечно. — Юлия усмехнулась. — Извините за плохие стихи, профессор.
— Дьюла, где ты был? — спросила Жужа.
— В парламенте. Такое там увидел! Вавилонское столпотворение. Имре Надем вертят, как хотят. Все делегации. И от каждой нафталином смердит, а то еще приятнее — трупом. Хортисты явились в своих старых мундирах, со всеми орденами. Заводчики размахивают акциями… Помещики требуют возвращения конфискованной земли. Стучат по столам увесистыми палками в приемных Надя и министров… Врываются в кабинеты, шумят, угрожают… А в коридорах зазвучал старый припев: «Ваше превосходительство… Ваше благородие…» А на улицах еще хуже. Костры… из книг, из людей.
— Коммунистов бросают в Дунай, — добавила Юлия. — И не только коммунистов. Их жен, детей, друзей.
— Видел и такое… Да разве мы этого хотели?.. Продали! Надругались! Потопили в крови то чистое, святое, за что воевала и умирала молодежь.
Жужа переглянулась с отцом и сказала:
— Дьюла, мы уходим отсюда. Пойдешь с нами?
— Куда?
— К Арпаду.
— Нет, к нему не пойду. И здесь не останусь.
— Куда же ты?
— Не знаю. Ничего не знаю. — Махнул рукой, ушел к себе.
Юлия вздохнула без всякого сожаления.
— Все ясно. У поэтов своя особая дорога, они витают в облаках.
С улицы донеслись автомобильные гудки, скрежет тормозных колодок и баллонов. Радист осторожно выглянул в окно.
— Вернулись! В полном составе. Букет. А в придачу долговязый американец, корреспондент. По местам!
Ватага Ласло Киша подкатила на нескольких машинах. Тут и скромная «Победа», и роскошные «мерседесы», «консулы», «форды». Одна официально конфискована, другая и третья просто уведены ночью из какого-то взломанного гаража, четвертая подарена какими-то представителями Красного Креста, не то бельгийского, не то западногерманского.
Лихо, с музыкой, со свадебным гиканьем, ударяя в цыганский бубен, дуя в трубы, прокатились «национал-гвардейцы» по всему кольцевому бульвару, от Дуная до Дуная: от площади Барарош, что у моста Петефи, до площади Ясаи Мари, у моста Маргит. Три трупа в желтых ботинках волочились на буксире головной машины, на крыше которой была прикреплена фанера с надписью: «Русская тройка».
До сих пор весело людям Ласло Киша. Смеются. Вспоминают подробности казни.
— А здорово тот, в голубой рубашке, пересчитывал мордой выбоины!
— А как он целовал асфальт!
— Нечем ему было целовать: начисто, до зубов стерты губы. Вот это была настоящая «стрижка»!
— Живучее всех оказался безыменный коммунист. Километра два не отдавал богу душу…
Гремят по лестнице подкованные шнурованные сапоги и оружие. Террористы поднялись на шестой этаж.
У двери, ведущей в «Колизей», стоял с автоматом на шее Антал. Он слышал все, о чем говорили его бывшие соратники. До этой минуты он испытывал страх перед ними, не был твердо уверен, сумеет ли выполнить приказ Михая. Теперь он точно знал: сумеет.
— Ну, как тут? — спросил у часового Ласло Киш. — Происшествия есть?
— Полный порядок, байтарш.
— Шандора бачи и его дочь, надеюсь, не проворонил?
— Дома.
— А профессор?
— Пришел.
Киш хозяйским глазом окинул «Колизей», и что-то ему не понравилось тут. Ящики с продуктами и боеприпасами на месте, радист с привычной озабоченностью хлопочет у действующей рации, трехцветный, с дыркой парус полощется за окном на свежем ветре. Все как надо. И все же что-то переменилось. Даже в воздухе это чувствуется. Ласло Киш подошел к радисту.
— Был кто-нибудь?
— Никого не было, байтарш.
— Какие новости в мире?
— Готовлю сводку.
— Отставить, Михай! — приказал Карой Рожа. — Сейчас будем передавать репортаж для Америки. Приготовься!
Рожа, более крупный и обстрелянный зверь, чем Мальчик, не почуял опасности. Сидел у камина и бешено строчил сценарий очередного представления. Веселое гиканье «национал-гвардейцев», звон цыганского бубна, шум автомобильных моторов, аплодисменты зрителей, записанные на пленку, сопровождались комментариями специального корреспондента. «Это очень тяжкое, печальное зрелище, друзья, — писал Рожа. — Такого мне не довелось видеть за всю мою жизнь. Только орды кочевников, предки нынешних татар, подобным образом расправлялись со своими врагами».
— Карой, слышали последнюю речь Миндсенти?
Рожа не оторвал пера от бумаги, не повернул головы к Ласло Кишу. Только промычал:
— Угу.
— Не кардинал, а маршал в сутане. Вот кто должен стать во главе новой Венгрии. Венгрии без коммунистов. К тому идет. Не зря мы устроили ему такое триумфальное возвращение в Будапешт.
В дверях показался Дьюла Хорват с туго набитым портфелем и дождевиком в руках. Его не видит Киш и продолжает:
— Да, песенка Имре Надя спета. Золотой идол оппозиции уже не премьер, а труп гладиатора на арене «Колизея».
Карой Рожа неохотно оторвался от блокнота.
— Рано отказываешься от Имре Надя. Он нам пригодится даже в таком виде, в качестве трупа: положим его поперек пропасти и перешагнем на тот берег, где нас дожидается кандидат в премьеры — маршал в пурпурной мантии. Но это будет не сегодня и не завтра. Когда успокоится море.
— Да? А я думал… Кардинал так воинственно настроен.
— Торопится он. Спешит жить.
— Спешит наверстать упущенное.
Ласло Киш заметил Дьюлу Хорвата.
— А, профессор! Подслушиваешь? Куда собрался?
— К доктору. Запаршивел я с ног до головы за эти семь дней.
— К доктору! Мы сами тебя вылечим. — Он кивает «национал-гвардейцам», и те преграждают Дьюле Хорвату дорогу к двери. — Вернитесь, профессор! Это не просьба, приказ.
— Ах, так!
— Только так. И не иначе! Ты уж извини, Дьюла, но у революции свои железные законы.
— Контрреволюция это, а не революция. К нашему святому делу присосались всякие… вроде вот этого Кароя Рожи.
— Возможно, мы еще хуже, чем ты думаешь, но все-таки мы хозяева положения, и ты должен…
— Пусть танцуют под вашу дудку убийцы, грабители, проститутки, а я… — Он решительно направился к двери.
Ямпец, Геза, Стефан набрасываются на Дьюлу, вталкивают его в комнату, запирают.
— А что дальше? — спрашивает у атамана Ямпец.
— Пока ничего. Подождем. Подумаем. Победители имеют право не торопиться.
В комнате Дьюлы раздается пистолетный выстрел.
— А побежденные, кажется, торопятся, нервничают. — Карой Рожа улыбается. — Проверь, адъютант!
— Кто стрелял? Почему? — Вбежавшая Жужанна вглядывается в карателей.
— Нечаянно. Прошу извинить за беспокойство.
Вернулся Ямпец. Смотрит на Жужу, молчит, пока она уходит.
— Застрелился. Наповал! Прямо в рот.
— Дурак! — сказал Киш.
— Неэстетично. Рот надо было пожалеть, — сказал Рожа.
— Эх, профессор! Заблудился в трех соснах. Среди бела дня. Н-да… Плохим я был тебе поводырем. Не переубедил до конца. Недовоспитал.
— Таких можно воспитать только пулей и веревкой.
— Пошел вон! — Киш замахнулся на Ямпеца. Тот не спеша отошел.
— Ласло, вы умиляете меня своей многогранностью.
— Зря смеетесь, Карой. Новая Венгрия — это не только мы с вами и вот эти… гвардейцы.
— Забота о благородной этикетке? Этакого добра в Будапеште сколько угодно. Все масти, все оттенки. Ладно, потом обсудим эту проблему. Сейчас надо упаковать профессора и отправить вниз, в котельную. Ни единой пуговицы не должно остаться. Один пепел. — Подошел к телефону, набрал номер. — Редакция? Пригласите редактора Дудаша… Просят из штаба центральной зоны. Спасибо. Жду… Сэрвус, Йожеф! Это я, Карой Рожа. Нуждаюсь в твоей помощи. Опубликуй, пожалуйста, в завтрашнем номере своей газеты маленькую заметку. Шрифт жирный, заголовок броский. Диктую я, редактируешь ты. «Русские танкисты, покидая Будапешт, ворвались в квартиру известного революционера профессора Дьюлы Хорвата, деятеля клуба Петефи. Разгромив и разграбив все ценное, что было в квартире, русские танкисты связали Дьюлу Хорвата, впихнули в танк и скрылись. Мы все это видели собственными глазами. Где теперь Дьюла Хорват? Говорят, уже в Москве». Все. Следуют подписи. Можно и фотографию. В общем, действуй по своему усмотрению. Нет, друг, лично не могу прибыть. Занят. Готовлю очередной репортаж. Да, «русская тройка». Мировая сенсация. Сэрвус.
