Суннатулла Анарбаев - Серебряный блеск Лысой горы
А потом приехал с Назаровым работать в Аксай. Тут-то, наконец, и осуществилась его мечта. Построил дом. Внутри все сделал так, как видел когда-то в городе, а снаружи оставил стены, мазанные глиной. Он ведь не такой дурак, как Ходжабеков, который постарался отделать фасад своего дома! Чтобы никто не забрался внутрь, обнес двор высоким и толстым дувалом. Сверху натыкал осколки стекла. Да, он кое-чего достиг, думал отдохнуть, но откуда-то появились люди с черными душами и длинными языками. Они не умеют жить, поэтому и зарятся на чужое благополучие... Саидгази поднялся и устало дотащился до дивана. Сел, подобрав под себя ноги, закурил. В голову лезли мысли одна мрачней другой. Умрешь — даже имя твое сотрется. Дети вспомнят раз-другой, а потом скажут: «Да чтоб пропасть ему, даже смерть его обошлась нам дорого». С братьями разругался из-за расходов на похороны отца. Нет на этом свете друзей у Саидгази. Его друг — его собственный кошелек, его собственный карман. В Аксае, конечно, кое-кто болтает, что он вор. А кто видел, что и как воровал Саидгази? Кто поймал его? Никто! Но тот, кто стоит у котла и говорит, что не снимал пробы с пищи, врет. Кто, побывав в винограднике, говорит, что не ел винограда, тоже врет! Колхоз — тот же сад для людей. Кто может, тот вдоволь наестся фруктов. А кто не может, лишь пососет остатки на зубах, оставшись дурачком. Такие глупцы, как Шербек и Назаров. Ладно, пусть ходят, бьют себя в грудь: мол, честные мы. Интересно, долго ли выдержат? Ходжабеков тоже бил себя в грудь. Эх, если бы он подох, этот Ходжабеков! Вся тайна ушла бы вместе с ним под землю. На документах подпись Ходжабекова. Ходил бы тогда, не моргнув глазом: дескать, если вы в силах воскресить мертвецов, пожалуйста, воскрешайте и привлекайте к ответственности. Но Акрам говорит, что кризис прошел. Теперь совершенно определенно Ходжабеков встанет на ноги. Уже и говорить начал. Только этого не хватало! А что, если пойти к нему с подарками, справиться о здоровье? Эта мысль и раньше приходила в голову Саидгази, но боялся, что подумает Шербек, если узнает.
Утром, уходя на работу, Саидгази наказал жене, чтобы к вечеру изготовила шавли[44]. Весь день руки не шли к делу. Напротив сидит его помощница Салима с лицом, словно глиняное блюдо. Только вчера она отняла у него место в бюро. А завтра, может… Нужно было подписать кое-какие бумаги, но к Шербеку не пошел — не в силах был его увидеть. И с работы ушел пораньше. По дороге завернул в магазин и попросил полкило халвы и полкило печенья. Скрепя сердце заплатил деньги.
Дома взял касу с приготовленным шавли, халву и печенье, нагрузил все это на жену и отправился вместе с ней в больницу.
Медсестра подала им по халату и привела в небольшую комнатку. Заслышав шаги, Ходжабеков открыл глаза, еле заметно кивнул головой, отвечая на приветствие. Глядя на Ходжабекова, подбородок, шея и голова которого были забинтованы, а руки и ноги в гипсе, Саидгази позабыл даже традиционные вопросы о житье-бытье. Перепуганная жена присела на свободную койку напротив и застыла. В душе Саидгази шевельнулось какое-то чувство наподобие жалости: как бы там ни было, а работали вместе. Саидгази незаметно толкнул жену, уставившуюся на Ходжабекова. Зубайра, поняв, в чем дело, вынула из сумки угощение и осторожно положила на тумбочку у кровати.
— Принесла тут вам шавли, чтобы покушали горяченького. Угощайтесь, Туйчибек-ака, — сказала Зубайра и положила ложку перед Ходжабековым.
Ходжабеков задвигал губами, что-то пробурчал. Саидгази подскочил и подсунул ему под спину подушки. В нос ударил странный, зловонный запах, исходящий от Ходжабекова, и Саидгази замутило.
Когда больной поел, Саидгази передал пустую касу Зубайре, которая не переставала расспрашивать: «А где ваша жена? Здорова ли? Что-то не видно ее?», кивнул головой Зубайре, чтобы она вышла. Глядя на жену, которая искренне желала Ходжабекову быстрейшего выздоровления, он внутренне злился: «Ох, и дура же!»
Саидгази знал, с кем и как обращаться. А Ходжабекова он изучил как свои пять пальцев, поэтому начал с того, что описал свои страдания, когда исчез Ходжабеков: «будто жеребенок, потерявший мать, плакал и несколько дней лежал неподвижно на сырой земле». Потом со слезами на глазах продолжал:
— Очень привык, оказывается, к вам. На мое счастье вы остались живы. Для меня и этого достаточно. Больше ничего не надо...
Кровать под Ходжабековым заскрипела. Кажется, он силился что-то сказать.
Саидгази между тем незаметно перешел к основному:
— На днях приедет бухгалтер-ревизор, — сказал он безразличным тоном. — Все документы в порядке. Нам нечего бояться. А если начнет копаться — брошу ему в рот что-нибудь... Ведь все кушать хотят. Ну, а если шум поднимет кто-нибудь из наших голодранцев, нам надо крепко стоять на том, что в документах все верно, и никто не посмеет ничего сказать. Все зависит от нас самих. Что вы скажете?
Ходжабеков молчал. Он лежал навзничь, уставившись в потолок. Саидгази, глядя на его лицо, так и не понял: согласен или нет. Саидгази удивился. Ходжабеков, которого он знал, не любил молчать, он говорил или да, или нет, или вспыхивал с треском, как провода при замыкании, и тут же угасал. Странно, откуда у него эта новая манера?
Саидгази долго сидел, дожидаясь ответа, но Ходжабеков закрыл глаза и, кажется, уснул. Потеряв надежду получить ответ, Саидгази поднялся:
— До свидания, на наше счастье будьте здоровы.
Ходжабеков и тогда не открыл глаз. Саидгази глянул на его посеревшее лицо и бросился к дверям: ему почудилось дыхание смерти. Опомнился он уже в коридоре. Кто-то поздоровался с ним. Саидгази испуганно встрепенулся, словно его поймали на месте преступления. Он оглянулся и встретился глазами с Нигорой.
— Извините, я не знала, что вы так углублены в свои мысли, — сказала она с улыбкой.
Саидгази в ответ заставил себя улыбнуться. Слова не приходили на язык, он покачал головой и молча вышел.
Глава четырнадцатая
— Опять посыпал, — прошептала Нигора, ощутив на кончике носа маленькую холодную каплю. Она бросила взгляд на фонарь, раскачивавшийся на столбе у больницы: снежные искорки, словно рой мошек, кружились в танце на свету. Нигора прибавила шагу. Мать, наверное, ждет, нетерпеливо поглядывая на часы. Никак не хочет понять, что здесь же не город, на вызовы приходится ходить из одного конца кишлака в другой.
Когда сильный, пронизывающий ветер чуть не сбил ее с ног, поняла, что глиняные дувалы по обе стороны дороги остались позади, а вокруг — открытое поле. Почему-то подумалось: как обидно, еще недавно это поле цвело, было мягкое и зеленое, как одеяло. На минуту даже показалось, что в лицо пахнуло запахом цветущего клевера.
Нигора пыталась разглядеть деревья на той стороне поля, но впереди было все так же темно и пусто. Ей стало не по себе. Пожалела, что не пошла берегом арыка, хотя там дорога длиннее. Сзади кто-то кашлянул. «Наверное, показалось», — решила Нигора и продолжала идти. Но теперь уже явственно кто-то произнес ее имя. «Шербек! Это его голос!» Нигора постаралась заглушить в себе мгновенно вспыхнувшую радость и, обернувшись, спокойно ждала, когда он приблизится.
— Смотрю, вы одна... в такой поздний час... — нерешительно начал Шербек.
— Благодарю за внимание, — едко бросила Нигора.— У вас дело к моему отцу?
— Нет... К вам дело есть, — сказал Шербек возбужденно.
— Мое рабочее время кончилось. Заходите завтра.
— На завтра откладывать нельзя. Дело, которое нужно решить сегодня.
— Очень срочное?
— Очень!
Нигора почувствовала, что Шербек начинает злиться.
— Слушаю вас, — сказала она, остановившись.
— Мать больна.
— Ой, что с ней?
— Что с ней — вы должны знать...
Нигора почувствовала иронию в голосе Шербека.
— Мать моя вас очень любила, а вы, Нигора... погнали ее с позором со своего порога.
— Не говорите так.
— А как же мне говорить? В чем виновата бедная старушка? Ее вина в том, что она любит вас и меня?
— За ней никакой вины нет. Во всем виноваты вы.
— Нигора! Неужели вы поверили сплетням?!
— Вы заставили поверить!
— Что я такого сделал...
— Почему же, если все это сплетни, вы не встретились со мной и не рассеяли сомнения? А эти разговоры я слышала еще, когда Мухаббат была в кишлаке, а Кузыбай в горах. Если все это ложь, то вы бы хоть подумали, почему Нигора расстроена, почему избегает встретиться с вами. Но у вас не нашлось на это времени, а может быть... может быть, вам стыдно было посмотреть мне в глаза. Чтобы прекратить эти разговоры в кишлаке, вы послали свою мать свататься...
— Нигора! Неужели вы и правда так думаете?! — В голосе Шербека было такое отчаяние, что Нигора немного смягчилась.
