Михаил Скрябин - Светить можно - только сгорая
Однако принятыми мерами мятеж левых эсеров в Москве 7 июля был ликвидирован. По указанию Ленина на борьбу с мятежниками были мобилизованы большевистские партийные организации и верные революции воинские части. Левоэсеровскис делегаты Всероссийского съезда Советов во главе со Спиридоновой были изолированы. Советские войска повели артиллерийский обстрел здания, которое занимал отряд Попова, мятежники начали сдаваться в плен. Заложников освободил сам караул. Активные мятежники по решению ВЧК были расстреляны.
Урицкий в это время как делегат съезда Советов находился в Москве. Как только Якову Михайловичу Свердлову стало известно, что левые эсеры начали мятеж, он пригласил Урицкого и секретаря Петроградского комитета большевистской партии Заславского и предложил им немедленно выехать в Петроград.
— Надо опередить левых эсеров, которые в Петрограде также готовят вооруженный мятеж, — сказал Свердлов.
Для подготовки специального поезда па Петроград было дано два часа. Железнодорожники уложились в срок. Поезд — паровоз и один вагон — мчался, минуя все станции. Два раза в пути менялся паровоз. Урицкий и откомандированные с ним из Москвы чекисты прибыли вовремя.
6 июля группа левых эсеров, укрепившаяся в здания Пажеского корпуса, была разоружена. Решением очередного съезда Советов Северной области эсер Прошьян был снят с поста комиссара внутренних дел и на эту должность по совместительству с должностью председателя ЧК был снова назначен Моисей Соломонович Урицкий.
После ликвидации левоэсеровского мятежа Петроград постигло новое испытание. Вспыхнула эпидемия холеры. И тут вновь «зашевелились» правые эсеры. В водокачку, обеспечивающую город питьевой водой, были заложены бомбы. Одна из них взорвалась. Взрыв причинял лить незначительные разрушения. Часть организаторов взрыва была арестована и доставлена на Гороховую, 2.
Военное положение молодой Советской республики было крайне тяжелым.
На Волге и в Сибири вспыхнул контрреволюционный мятеж чехословацкого корпуса, Украина и Белоруссия оккупированы немцами, на Дону и Кубани хозяйничали белоказаки, в Мурманске высадились английские, американские и французские войска…
В Петроградской ЧК появились дела о белогвардейских организациях, вербующих добровольцев в белую армию.
Однажды к Урицкому пришли двое рабочих с Путиловского завода и рассказали о том, что некто Николай Корольчук предлагает им хорошо оплачиваемую работу не то в Мурманске, не то в Архангельске.
— Это похоже на вербовку, которую проводили в войсках Каледина в начале нынешнего года, — сказал Урицкий, обращаясь к Бокию.
— Надо проверить этого вербовщика, — согласился Бокий.
Урицкий и Бокий предложили рабочим продолжить знакомство с Корольчуком.
Очень скоро чекисты получили данные о вражеской организации, занимающейся переправкой бывших офицеров и антисоветски настроенных лиц на Север. Чекистам стал известен и пароль, с которым должны прибывать завербованные: «13», ответ— «57».
С этим паролем и выехали чекисты для ликвидации сборных пунктов завербованных белогвардейцев. Как показало расследование, вербовка велась на щедрые денежные субсидии англичан.
Но не только англичане оплачивали ненависть бывших царских офицеров к Советской власти. Петроградские чекисты сумели обнаружить и ликвидировать каналы нелегальной переправы офицерских кадров в Псков, в распоряжение немецких оккупантов.
В августе Урицкий лично закончил расследование по делу группы заговорщиков — офицеров Михайловского артиллерийского училища, вдохновляемых правыми эсерами и субсидируемых англичанами.
Была ликвидирована и подпольная антисоветская организация в 1-й авиационной группе. Для конспирации бывшие царские офицеры занимали технические должности. Главарь группы Поморский был тесно связан с будущим террористом Канегиссером. Группа, имея в своем распоряжении автомобили, пыталась производить налеты на тюрьмы, чтобы освободить заключенных в них белогвардейцев. В этих операциях должны были принимать участие наемные банды уголовников.
20 августа 1918 года в связи с обострившейся в Петрограде обстановкой Совет комиссаров Союза коммун Северной области издал следующее постановление: «Враги народа бросают вызов революции, убивают наших братьев, сестер, сеют измену и тем самым вынуждают коммуну к самообороне. Совет комиссаров заявляет: за контрреволюционную агитацию, за призыв красноармейцев не подчиняться распоряжениям Советской власти, за тайную или явную поддержку того или иного иностранного правительства, за вербовку сил для чехословацких или англофранцузских банд, за шпионство, за взяточничество, за спекуляцию, за грабежи и налеты, за погромы, за саботаж и т. п. преступления виновные подлежат немедленному расстрелу. Расстрелы производятся только по постановлению Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией».
Урицкий реорганизовал комиссариат внутренних дел, в частности отдел охраны, на который он возложил общее руководство охраной Петрограда.
В то же время Урицкий занимался и иностранными делами. В его кабинете на Дворцовой площади часто происходили приемы послов Швеции, Дании и других нейтральных стран. Приемная всегда была полна лиц, хлопочущих о получении выездных виз.
После убийства Мирбаха германская миссия переехала в Петроград. Вести с ней переговоры вместе с другими представителями Северной коммуны было поручено Урицкому. Вот как рассказывает об этом Борис Павлович Позерн:
«Мы разговаривали с представителем германской миссии, и мы смотрели ему в глаза, стараясь прочесть в них ответ па мучительно стоявший перед нами вопрос: „Что же завтра, возьмут они Петроград или нет?“ Это был для нас вопрос, который представлялся огромным, мучительным, поставленным, может быть, над всей русской революцией. И вот в те дни, когда во многих кругах у нас распространялось состояние неуверенности и колебаний, нужно было видеть Моисея Соломоновича, когда он принимал представителей дипломатической миссии и нейтральных держав, когда он разговаривал с генеральным консулом Германии. Нужно было видеть, как он сумел внушить им величайшее уважение, почти робость, по отношению к себе — этим искушенным во всяких дипломатических передрягах, во всяких дипломатических увертках людям. Он — человек, который никогда не подготовлялся к этой работе, он сумел им внушить такое чувство, что когда заходила речь об Урицком, то сразу у всех этих почтенных представителей кисло-сладкая улыбка сменялась на мину полную серьезности и тень невольного уважения скользила по их лицам.
Да, это был человек, который умел говорить властным тоном, умел говорить спокойно, не повышая голоса, умел говорить так, что его понимали и подчинялись. Дипломаты должны были признать превосходство этого умного человека, умевшего заставить говорить их в должном тоне с представителем ненавистной им большевистской власти».
Утро 30 августа 1918 года обещало жаркий день. Безоблачное небо дышало теплом.
Урицкий ночевал дома, на 8-й линии Васильевского острова. Встал рано. Возле дома его уже ждал автомобиль. Заботливая хозяйка квартиры обратила внимание, что Моисей Соломонович не завтракал, и буквально навязала ему маленький пакетик с бутербродами. В машине рядом с шофером сидел Шатов, комендант Петроградской ЧК. Значит, привез что-то важное.
— Есть новости от Дзержинского, — сообщил он, едва машина тронулась. — Феликс Эдмундович сообщает, что в Петроград нелегально выехал специальный агент английской разведки Сидней Рейли. По мнению Москвы, поездка эта связана с подготовкой нового заговора контрреволюционеров.
— Следует усилить наблюдение за правыми эсерами, — отозвался Урицкий.
Шатов кивнул и продолжил:
— Не исключена возможность появления в Петрограде главы правых эсеров Бориса Савинкова.
— Появится ли, нет ли, революционную охрану города надо усилить в любом случае, — подвел итоги Урицкий.
Автомобиль проскочил мост, свернул налево и быстро домчал пассажиров до Гороховой, 2. Урицкий привычно пересек двор и поднялся на второй этаж. Приятная прохлада кабинета несколько успокоила. На столе уже лежала стопка свежих документов, приготовленных секретарем Борщевским.
Урицкий углубился в чтение, подчеркивая отдельные строки красным карандашом.
В десять часов собрался президиум Петроградской ЧК. Моисей Соломонович кратко обрисовал обстановку, сообщил последние сведения.
— Как видите, кое-что о заговорщиках мы уже знаем. И даже немало знаем, — заключил он. — Думаю, что эту нашу осведомленность до поры до времени обнаруживать нельзя. Но нельзя и оставлять без внимания, без контроля ни одного шага заговорщиков.
