Михаил Барышев - Весеннее равноденствие
Жебелев сел на стул с таким видом, будто тот в любую секунду мог под ним рассыпаться. Но со стулом ничего не случилось. Тогда Жебелев расположился поудобнее, закинул ногу на ногу и закурил сигарету, хотя в кабинете на самом виду стояла изящная табличка «Просят не курить».
— Слушаю вас, Зиновий Ильич.
— Это я вас слушаю, — улыбнулся Лаштин. — Расскажите, как сектор живет, какие имеются достижения?
— План выполняем, недавно ученый секретариат проверял… Дисциплина в порядке. Живем трудно — срочно нужна машинистка. Это же абсурд, Зиновий Ильич, когда квалифицированные сотрудники тратят половину времени на перепечатку бумаг. Я прошу дать в сектор машинистку.
Зиновий Ильич с улыбкой сказал, что полностью разделяет мнение Николая Павловича, но, к сожалению, штатные возможности не позволяют удовлетворить его законную просьбу.
— Третий год прошу, — Жебелев, затянувшись сигаретой, выпустил дым в сторону вежливой таблички, — можно было уже решить. Не понимаю, почему мы сами себе усложняем жизнь?
— Вот именно, усложняем жизнь, — согласился Зиновий Ильич, думая совсем не о машинистке. — Да еще при такой специфике работы, как в нашем отделе. Нам ни на минуту нельзя забывать, что мы изучаем общественные закономерности, явления, имеющие социальную окраску… Это вам не бетонные кубики под прессом на прочность проверять.
— Не понимаю связи… При чем же здесь машинистка?
— Все в жизни «при чем», уважаемый Николай Павлович. Странно, что вы до сих пор не поняли глубины и своеобразных особенностей развития научных исследований в области экономики… Хотя, впрочем, вы же кандидат технических наук.
На слове «технических» Лаштин сделал многозначительное ударение.
— Технических, — подтвердил Жебелев.
— Это субъективное обстоятельство порой оказывает, приношу извинения, сковывающее влияние на проводимые вашим сектором научные исследования. Лишает их широты, диапазона, умения внести применительно к обстановке нужные коррективы в процессе работы. Экономика, Николай Павлович, — тонкий и разносторонний предмет. Косности и догматизма она не терпит.
Лаштин встал за столом и нагнул голову так, словно нацелился боднуть Жебелева розовой лысиной.
— Вы же, Николай Павлович, страдаете формализмом. Нет у вас, приношу извинения, простора научной мысли, свободного, так сказать, ее парения. На ваши исследования тяжелым грузом ложится узколобый техницизм.
— А точнее, Зиновий Ильич? — сухо спросил Жебелев и притушил недокуренную сигарету.
— Можно и точнее! — Лаштин грохотнул ящиком и кинул на стол папку в ледериновом переплете. — Вот убедительный факт вашего безответственного отношения к делу. Начетнического подхода к ответственному заданию… Я вынужден был взять обратно из министерства ваши материалы по эффективности сборного железобетона в промышленном строительстве. Вы представляете себе, что это значит?
— Кошмар! — в тон откликнулся Жебелев и подергал себя за мочку правого уха.
— Именно кошмар, — запальчиво подтвердил Зиновий Ильич, не уловив в горячке насмешливой интонации реплики.
— Представляю себе весь ужас вашего положения…
На сей раз Лаштин почувствовал издевку в голосе руководителя сектора, и это лишило его выдержки.
— Вам это, Жебелев, даром не пройдет, — крикнул Зиновий Ильич и гулко хлопнул по столу ладошкой. — На этот раз, черт возьми, вам не отделаться… Вы ответите за свой поступок!
— Не понимаю, — усмехнулся Жебелев, продолжая дергать себя за ухо. То оттягивал мочку, то отпускал, словно она была резиновая. — Справка, Зиновий Ильич, подписана вами. Мне не за что отвечать.
— А это? — палец Лаштина с коротко подстриженным ногтем распахнул папку. — Это что, дядин документ? Вот ваша собственноручная подпись… И приписочка тоже ваша. За каким, приношу извинения, дьяволом вы сюда ее пристегнули?
— За таким дьяволом, что данные, подготовленные сектором по вашей методике, сугубо ориентировочны и честному человеку ими пользоваться нельзя. — Жебелев снова вытащил сигарету и прикурил ее, насмешливо пустив дым в сторону таблички.
— Честному человеку? — задохнувшись от бешенства, переспросил Лаштин.
— Именно, — уточнил Жебелев. — Я хотел сказать, что данные справки подлежат критической оценке. Во всяком случае, по разделу, относящемуся к тематике нашего сектора.
Спокойные ответы Жебелева, его отвратительная привычка трепать себя за ухо при серьезном разговоре сбивали Лаштина, заставляли попусту горячиться. Это было ни к чему. Он вышел из-за стола и, заложив руки за спину, прошелся по ковровой дорожке, чтобы обрести спокойствие.
— Кажется, мы с вами оба ненужно погорячились, Николай Павлович, — сказал Лаштин, меряя дорожку короткими шагами. — Давайте поговорим спокойно.
— Давайте, — согласился Жебелев.
— Вам было дано конкретное задание — сосчитать по предложенной методике эффективность. Ответственность за данную методику несу я. Те затраты, на которые вы указали в приписке, у вас никто не требовал. Более того, в отчетности этих цифр нет, и у вас их тоже нет на весь объем строительства. Вы же не можете назвать эти цифры!
— Кое-какие могу, — возразил Жебелев.
— Но ведь на весь объем строительства за полгода у вас их нет.
— Нет.
— Так зачем же вы вносите путаницу в ответственный документ? Зачем ставите его под сомнение? Легче всего, Николай Павлович, внести оговорку. Но пока вы мне не представите полных данных, подтверждающих ваше примечание, я прошу его снять. Дадите цифры, докажете их определяющее влияние, вот тогда и будет разговор. А пока…
— Зиновий Ильич, — перебил Жебелев зама по науке. — Простите фельетонный вопрос. Сколько будет дважды два?.. Может быть, при полете, как вы выразились, экономической мысли вам кто-нибудь и сосчитает пять. Но меня от подобных экспериментов увольте. Я, извините, не летаю, я по земле хожу.
— Есть и другой счет, Николай Павлович, — Лаштин крутнулся и подошел к руководителю сектора. — Сумма углов треугольника, как известно из учебников геометрии, составляет два «дэ». Но вам, вероятно, известно также, что эта истина представляет частный случай геометрии… Все относительно, дорогуша. В том числе и ваша сегодняшняя уверенность… Насчет «увольте», как вы выразились, так от этого никто из нас не гарантирован.
— Пугаете? — с усмешкой спросил Жебелев.
— Боже упаси, — Лаштин вскинул руки ладошками вперед, защищаясь от необоснованного обвинения. — Подумайте, Николай Павлович, над существом нашего сегодняшнего разговора. Я убежден, что вы, мыслящий и способный научный работник, сумеете трезво оценить обстановку… Уберите, дорогуша, это ненужное примечание, и будем считать, что мы с вами не разговаривали.
— Не уберу, — Жебелев дернул себя за ухо и встал со стула. — Не могу я, товарищ Лаштин, свободно парить. Боюсь от земли оторваться… Да и науку я уважаю.
— Тогда надо доказать.
— Этим я и займусь… Я докажу, что справка, представленная отделом, неправильна. Так же неправильна, как проводимая вами лично линия огульного применения железобетона. Нельзя в ущерб делу потрафлять чьим-то персональным вкусам, нельзя фетишизировать бетон. Дорого нам эта фетишизация обходится.
— О-го-го! — удивился Лаштин. — Вот вы куда замахиваетесь, аника-воин! Нет, эту стенку вам не прошибить!
— Я не прошибу, здравый смысл прошибет. Экономические расчеты прошибут. Зачем ради железобетонной показухи мы отвергаем ту материальную строительную базу, которой располагают районы? Вот, например, в Грохотове. Рядом кирпичный завод, а спроектировано все в железобетоне. Так, с точки зрения экономики, на стоимость тех колонн и сборных балок, которые мы возим за тридевять земель, надо отнести и затраты по строительству законсервированного кирпичного завода…
— Слова, Жебелев! Чистейшая лирика, если не сказать хуже — демагогия!
— Будут и цифры. Дайте срок, — огрызнулся Жебелев и ушел из кабинета.
«В семье не без урода», — подумал Лаштин, оставшись один. Жебелева уломать не удалось. «Потихонечку», как советовал Маков, не получилось.
А шум поднимать Зиновию Ильичу не хотелось. Он упрекал себя, что погорячился, выпалил всякие непродуманные словеса насчет кандидата технических наук и прочее. Жалел сейчас искренне и запоздало.
Тонкая, интеллектуальная научная работа требует тишины. Это проверенная практикой аксиома. Тишина — главное достояние всякого научно-исследовательского института. Она хорошо воспринимается и начальством, и всеми без исключения сотрудниками. Тем, кто способен и искренне стремится что-нибудь сделать в науке, тишина позволяет в срок выполнять план научно-исследовательских работ, а сверх того писать книги, научные статьи, готовить диссертации и работать по совместительству. Тишина позволяет сотрудникам добиваться успехов и получать за это квартальные и годовые премии и благодарности удовлетворенного руководства. Женщинам — к Восьмому марта, а мужчинам — к прочим торжественным датам, поскольку по присущей им неорганизованности собственным праздником они еще не обзавелись.
