Анатолий Клещенко - Камень преткновения
— Не ко времю женихаться надумал! — упрекнула даже она, отмахиваясь от слепней.
— В тайгу я ходил, удилище искать, — соврал Генка. — В листвяжник, что за Петькиным покосом.
— Поди-кось, не видела я, куда ты ходил! И с кем! Думаешь, шибко ты ей нужон, москвичке-то? Зазря походишь вокруг да около: ее, поди, сразу видать. Кабыть еще свои девки у нас перевелись…
Чтобы не слушать воркотню матери, он ушел на дальний конец елани: скучно было слушать, да и о чем говорить с ней? С ней, или с отцом, или с Петькой? Не о чем! Он был уверен, что сегодня впервые говорил с Элей об очень многом и о чем-то очень интересном, хотя о чем именно, не помнил. Говорить Эля может здорово, не хуже Михаила Венедиктовича — как по книге читает. А вот он, Генка Дьяконов, только про моторы да про речные суда, и то нескладно. Потому что живет, верно что, как медведь, и думает только, как бы от Петьки не отстать, не добыть меньше. Как будто в этом вся жизнь. Конечно, права мать: очень он нужен Эле, такой! Куда там!
Это он лицемерил. Сам себе.
5
Петр, лежа грудью на корме, перебираясь руками по тугой «хребтине», проверял перемет. Генка думал о том, что, конечно, можно и не заниматься самоловами, и так прожить можно. Но ведь он не один, отцу с матерью обидно же будет, что у Шкурихиных красная рыба на столе, а Дьяконовы сорогу должны есть. Или старику на одной ноге надо ворочаться с трехпудовыми якорями переметов? Да и Петро по всей реке раззвонит, что Генка какого-то Кондратьева испугался.
— Может, разрешат переметами рыбачить, как думаешь? — спросил он Петра.
— Рыбзаводским и по договорам могут вполне разрешить. Пора поумнеть начальству, не переводить по-плавнями молодь! — кивнул тот. — Нам-то один черт не разрешат. Нас все одно шерстить будут.
Генка зло сплюнул в воду, помрачнел. Такое разрешение не было выходом из положения. Не хочет он мельчить, изворачиваться, как все договорники: сдавать окуней да сорогу, а добрую рыбу для себя прятать. Не в его характере это. В его характере… Тьфу, что он ломает голову? Ведь еще вчера нашел выход и все решил!
— Пусть как хотят, — сказал он. — Я последнее лето рыбачу: осенью в техникум подаюсь.
— Ты же этой осенью не собирался? Говорил, что погуляешь, пока не заберут в армию?
Генка пренебрежительно махнул рукой: никакого, мол, интереса нет гулять! Не объяснять же Петру, почему вдруг заторопился, отчего почувствовал вокруг себя пустоту и… тесноту.
Улов оказался порядочным. Восемнадцать стерлядей, как на подбор, килограмма по три, и чалбуш килограммов в десять. Попрятав рыбу под елани, завели мотор и на малом, чтобы не налететь в тумане на топляк, поплыли к дому. Уже, проскочив опытные участки паразитологов, огибали травы, когда сидевший на носу Петр поднялся в рост и бросил приглушенно, жестом поясняя слово:
— Заворачивай!
Только тогда задумавшийся Генка разглядел катер, а вернее — что-то похожее на катер там, куда они причаливали всегда. Толкнув румпель влево, он сделал правый поворот и добавил газ. Лодка понеслась прочь от берега.
— Не наша самоходка? — спросил он.
— Нет вроде. Шут его знает кто, разве углядишь в таком молоке? — опять жестом показал Петр на туман. — Заплывем повыше, в тальниках рыбу спрячем, тогда посмотрим.
Когда очищенная от «вещественных доказательств» моторка уткнулась в берег, на палубу катера, загромыхав по железу кирзовыми сапогами, вылез заспанный парень в солдатской гимнастерке без пояса и погонов.
— Рыба есть, ребята?
— Не занимаемся, — ответил Петр.
— Нам бы килограммчика два. В поселке спирту купили, а насчет рыбы к бакенщикам направили. Старика безногого спрашивали — говорит, ребята приплывут, тогда. У нас спасательный пояс есть, из цельной пробки, не из крошева!
— Чей катер-то? — спросил Петр, рассматривая новое, пахнущее краской судно.
— А шут его знает! Наше дело — пригнать, куда велено, там хозяин найдется.
— Вербованные?
— Ага, по оргнабору, — парень присел на корточки, чтобы дальше дотянуться рукой, и сказал закуривавшему Петру: — Давай и я задымлю.
— В леспромхоз либо в райпо, — вкладывая в протянутую руку папиросу, решил Петр. — У нас тут по всей реке других хозяйств нету.
Парень подмигнул.
— Подвезло нам, браток. Речников у вас не хватает, так на подмогу кинули. Всяких квалификаций. Один старшина катера из речников был, да по дороге в больницу положили с аппендицитом. Теперь за старшину у нас шоферюга один. Так что, верно, нет рыбы?
— Рыбу найдем. Сплавать за ней надо. Вы долго еще простоите?
— А пока эту сволочь не разнесет, туман. В нем же ни черта не видно, куда плыть. Едва к вам от леспромхоза добрались. Шиверу-то вчера днем проскочили.
— Значит, это я вас вчера видел, — сказал Петр, отпихиваясь веслом от берега. — Заводи, Генка! Найдем мужикам стерлядку, если такое дело!
Минут двадцать прошло, пока привезли рыбу. Петр выкинул двух стерлядей на палубу катера, где толпились, ежась на утреннем холоде, уже четверо парней.
— Пробки у нас своей — завались! По стопке нальете нам со связчиком — и расчет весь. Заваривайте уху, картошки принесть можно.
Генка больше из любопытства — посмотреть новый водометный катер, чем соблазнясь выговоренной стопкой, поднялся на палубу. В рубке подержался за спицы штурвала,, покашлял в переговорную трубу и только потом заглянул в кубрик. Петр уже сидел там, возле узкого стола, на котором отливала голубизной поллитровка со спиртом. Пока спирт разводили, пока доваривали уху, Генка, улизнув в машинное отделение, молча наблюдал за мотористом, менявшим смазку в подшипниках.
— Эй, мужики! Степка! — позвали сверху.
В кубрике уже успели накурить — под стать туману.
— За знакомство! — поднимая стакан, предложил коренастый, нерусского вида парень, когда все собрались вокруг стола.
Щедро разбавленный водой спирт даже не обжег гортани, и Генка молодецки обтер губы рукавом, отказываясь от закуски. Отказался и от второй стопки: не так много выпивки у ребят, чтобы обижать их. Видимо, об этом же подумал и Петр, но уже после второй чарки, когда заговорили чуть громче.
— У меня баба брагу вчера подмолаживала, — вспомнил он. — Как, мужики, насчет бражки?
— Нам хоть солярка, лишь бы с градусами, — тряхнул чубом моторист.
— Генка! — окликнул Петр. — Ты бы велел Клавке в жбан нацедить браги!
Генке не хотелось таскаться с этим проклятым жбаном мимо лаборатории, но не пошлешь же Петра к черту?
Брага оказалась забористой. Клавка, жена Петра, научилась ставить брагу у Генкиной матери, а та свое дело знала! Скоро за столом заговорили и вовсе громко, кто-то попробовал даже запеть, и Петр сказал вскользь:
— Неохота за гармошкой идти… Да и домой пора, дела есть.
— Играешь? — спросил его парень, первым заговоривший давеча насчет рыбы.
— Могу…
Как и все, захмелевший немного, парень вдруг ткнул Генку в грудь распущенной безвольно ладонью и сказал:
— А ну, встань!
Генка, недоумевая, поднялся. Тогда парень откинул крышку рундука, служившую одновременно скамейкой, и поставил на угол стола укутанный байковым одеялом аккордеон.
— А на этом? Можешь?
Выпутывая инструмент из одеяла, он смотрел на Петра, явно хвастаясь, упиваясь мерцанием перламутра и блеском никеля. Генка тоже полюбовался аккордеоном, а переведя взгляд на связчика, увидел, что тот как-то по-необычному щурит глаза, словно блеск инструмента слепил его.
— Можешь или не можешь? — настаивал хозяин аккордеона.
— Строй не тот, парень! — сказал наконец Петр. — А ты можешь? Рвани!
Парень пошатнулся и стал пеленать инструмент в одеяло, выскальзывавшее из непослушных пальцев. Не поднимая головы, рассказал:
— Я на нем совсем не могу. Он мне… после братухи остался. Братуха весной в Красноярске помер.
И тогда Петр совсем трезвым, жестким голосом предложил:
— Продай!
— Не… — покачал головой парень. — Братухина память. Сам играть выучусь.
Какое-то мгновение Петр продолжал смотреть на него все еще прищуренными глазами, а потом усмехнулся только одним ртом и, отворачиваясь, сказал беспечно:
— Хозяин — барин!.. Так что, хлопцы, маловато все же? Может, сгонять в леспромхоз еще за половинкой?
Старшина катера, тот, что пил «за знакомство», через мутное дно стакана глянул на иллюминатор. Тяжело поставив стакан, уронив голову, вздохнул. Остальные, как один, стали закуривать, а моторист по-приятельски объяснил Генке так громко, что услышали все, конечно:
— Амба, братишка! Теперь на сухом пайке поплывем. Это мы калым пропивали за трех пассажиров и за аккумулятор. Лишний аккумулятор был, понимаешь?
— Ладно уж, — поднимаясь, сказал Петр. — Принесу вам еще бражки. Напоследки. — И, забрав пустой жбан, легко одолел трап. На мгновение плечи его заслонили уже не затянутое туманом небо над люком, потом громыхнула палуба.
