Аркадий Первенцев - Остров Надежды
— Хотя бы! — обрадованно воскликнул Ушаков. — Разве это уже не плюс?
— Плюс. Но знак «плюс» поставлен необходимостью. Из сосуда выкачали бульон. Термостат не подключен к источнику энергии. Но приходится вас разочаровать, существуют вибрионы, на которые не действуют даже якутские морозы. Они замирают, притаиваются и — чуть переменилось — снова закопошились… Я критикую вашу теорию, чтобы не попасть в липкий сироп. Если бы мы рассуждали по-другому, по-вашему, к чему бы тогда наша повседневная воспитательная работа? А ее ведут офицеры, старшины, партийная организация, комсомол, газета, доморощенный клуб, даже «Гайка левого вращения»…
Позвонил вахтенный. Волошин натянул китель, извинился.
— Вступили в гидролокационный контакт с неизвестным кораблем. Подождите.
— С каким кораблем?
— Предполагают, подводный. — Он надел пилотку, застегнулся, — На параллельном курсе…
Ушаков остался в каюте. Секундная стрелка хронометра медленно обстукивала синевато-белый циферблат. Если объявят боевую, надо поспешить в центральный. А пока лучше всего расслабить мускулы, вытянуться, прикрыть глаза и пребывать в том состоянии, которое называют погружением в нирвану. Прошло двенадцать томительных минут. Нирвана не получилась, мозг напряженно продолжал свою работу. Еще две минуты, еще одна… Дмитрий Ильич решил уходить. Вернулся Волошин.
— Как вы тут сумерничали? — спросил он.
— Еще бы чуть-чуть — и ищи-свищи…
— Неужели ёкнуло? — Волошин снова натянул пижаму.
— Если скажу нет, заподозрите в хвастовстве, — признался Ушаков. — Могли бы нас проверить торпедой?
— Ручаться нельзя, но если учесть аналогичные случаи, вряд ли. Американцы без веского повода не разбойничают с сильной державой. Тем более мы идем в международных водах… Ради страховки чуточку отвернули и легко потеряли свою спутницу. Закончим или поставим многоточие?
— Зачем же многоточие? Лучше еще один знак вопроса.
— Пожалуйста, Дмитрий Ильич.
— Почему все же мне стало гораздо легче… — он сделал широкий жест. — У вас?
— Естественно, — ответил Волошин.
— Забрался в скорлупу?
— Пожалуй, — согласился Волошин. — Здесь вы посторонний наблюдатель, иногда вам веселей, иногда тоскливей, но никогда не горше. Вы исключены из процесса, ушли от борьбы. Ваша психика на профилактическом ремонте, шарики, — он постучал пальцем по своему лбу, — вращаются спокойно. Вы избавились от многих раздражителей, так, по-видимому, диагностировал бы наш уважаемый доктор Виталий Юльевич. У нас, я понимаю, вам лучше, и все же не расслабляйтесь. На всю жизнь в сварном цилиндре не закупоришься. Если спросить меня, то я никогда не забываю, что борьба — это вполне нормальное состояние. Никто еще не получил Звезды Героя за бездеятельность, за отрешенность. Герою сопутствуют раны. Шрамы его красят.
— Насчет шрамов у меня благополучно. Начнешь считать — уморишься. — Ушаков попрощался. — Если разрешите, командир, засну до рассвета.
— Спокойной ночи. — Волошин задержал его взглядом. — Какое впечатление произвел на вас Донцов?
— Не зачисляйте только его в вольнодумцы, — заступился Ушаков, — любой росток начинается с семени. Нет разницы — пшеничное или чертополох. Решили в колючки не забираться?..
Волошин слушал стоя, держась одной рукой за дверь, второй поправляя листочки вьюнков, беспомощно поникших на переборке. Им жилось невесело взаперти. Человек был выносливей самого неприхотливого растения. Может быть, потому и сумел он утвердиться хозяином природы.
— Вам не следует беспокоиться, — суховато сказал Волошин. — Я хотел побеседовать с ним. По-товарищески, на более или менее равных правах… — Он с досадой уточнял свою мысль, звучавшую как оправдание себе.
Ушаков колко спросил:
— Что же вас остановило?
— Не остановило, а отодвинуло. — Голос Волошина стал еще суше. — Донцов принял вахту и не мог прийти ко мне. И я не приказал. Это он, Донцов, установил гидролокационный контакт с неизвестной подлодкой… — Волошин мягко подтолкнул гостя, примирительно добавил: — Отдыхайте. На сегодня вполне хватит. А то мы еще поцапаемся…
20
Тихий океан заслуженно именуют Великим. Площадь его более одной трети поверхности земного шара. Он омывает Азию, Австралию, Северную и Южную Америку, Антарктиду. Глубокий, просторный океан. Пересекающие его рейсовые линии выражаются в пятизначных цифрах. Ну и что? Молодые ребята держали в узде механизмы, отсыпались на узких койках, вскакивали по команде. Никто из них не заскулил, не поддался страху фантастических пространств.
«Касатка» пересекла условную линию Северного тропика с лежавшими на его черных пунктирах Калькуттой, Кантоном, Гавайскими островами, Гаваной, круто свернула на юго-запад навстречу Северному пассатному — экваториальному — течению. За кормой остались Марианские острова, атолл Уэйк. Справа по курсу лежали острова Маршалловы и Гилберта.
Все эти пункты были лишь точками на картах, условными ориентирами. Атомную субмарину, приписанную к заполярной Юганге, по-прежнему окружала только вода с ее переменчивыми температурами, соленостью и плотностью. Под килем лежали хребты, котловины, гайоты — вершины подводных вулканов и на дне — мощные слои илов. В лоциях как бы раскрывались чудовищные картины далеких катаклизмов…
В заранее обусловленном месте корабль вышел на связь. Акватория, куда направлялись баллистические ракеты, отстояла в тысячах миль от Инверкаргилла в Новой Зеландии. Правительство СССР объявит координаты опасного района, предупредит корабли и самолеты.
Подготовка к стрельбам не отражалась на выполнении утвержденного распорядка дня. Штурманская группа отвечала за исходную позицию и ориентацию на цель, и Акулов, не новичок в запуске из подводного положения, все же часами торчал в штурманской рубке.
Современный подводный ракетоносец — дитя нового века, и то, что ребенок быстро вырос, доказывало силу прогресса оружия. О подводной лодке в ее классическом облике сложились устойчивые представления. Лодка уходит, погружается, шарит в поисках противника, выдвигает перископ, сближается с визуально пойманной целью, запускает торпеды и после атаки старается удрать от возмездия. Она всплывает, заряжает аккумуляторные батареи, промывается атмосферным воздухом и продолжает гоняться за противником.
Атомный ракетоносец надолго уходит из глаз. Повышенная скорость, глубины погружения, урановая энергетика делают его грозным, трудно уловимым. Пожалуй, нет более надежных, перемежающихся в скрытых пространствах пусковых ракетных платформ. Если экипажи сработаны, умеют владеть синхронно-слаженной техникой, опытны в навигации, в обращении с оружием, можно прямо сказать — государство не выбросило миллионы на ветер.
Ракеты были погружены в Юганге. Молодые люди в черных пилотках с белыми кантами приняли и проверили свой арсенал. Старшим среди них был Акулов.
В ракетных комплексах приборы и агрегаты проверяются автоматически, и сигналы, возникающие на табло, дают точные ответы. Принято расценивать их контроль безукоризненным. Но ведь и там, в мозговитом центре, вращаются, соприкасаются, взаимодействуют все те же пресловутые «железки», сработанные человеком.
…Ушаков возвращался от Куприянова с книгами, сообща подобранными для очередной «маршрутной лекции». Матросов интересовал Тихий океан, последовательность колонизации его островов, в чьем владении находятся океанские «поместья».
В коридоре его встретил Кисловский, шутливо вытянулся, руки по швам, прилип к переборке.
— Здравия желаю, товарищ капитан третьего ранга!
— Здравствуйте, товарищ капитан-лейтенант! — Ушаков остановился, переложил книги на другую руку.
— Вооружились источниками, Дмитрий Ильич?
— Первоисточниками, — поправил его Ушаков, вспоминая рассуждения Кисловского о воспитании молодого поколения.
— Зайдите, потолкуем. — Кисловский пригласил в каюту, где за столиком яростно трудился его напарник Акулов. — Не помешаем, Василек? — весело спросил Кисловский. — Радуйся, старче: какого гостя я к нам заманил!
Акулов встал, поправил ладонями рассыпавшиеся волосы.
— Присаживайтесь, Дмитрий Ильич! Я, как видите, весь в формулах и расчетах.
— Чепуха, — изрек Кисловский, усаживаясь рядом с Акуловым, — машины сами подсчитают, а тебе останется единственное — своеручно перенести цифирь в отчетный журнал…
— Не упрощай, Кисловский! — взмолился Акулов. — Скучный ты человек…
Кисловский нашарил в столике леденцы, угостил ими и, подтолкнув плечом своего друга, обратился к Ушакову:
— Мы однажды с вами более или менее откровенно беседовали. Убедите его перестроиться. В технике он давным-давно сменил пращ и катапульту, а вот тут, под такой первоклассной шевелюрой — на уровне Василия Буслаева.
