Владимир Рублев - Семья
Аркадий и Николай Филиппович разговаривали очень долго. Горячо обсуждая дела на участке, — это волновало их обоих сильнее всего, — они и не заметили, как столовая опустела. Опомнились, когда официантка мимоходом бросила:
— Столовую закрываем! Освобождайте зал!
— Ну и разговорились мы! — виновато улыбнулся Коротовский, подымаясь. — Ты куда сейчас? В поселок или на шахте еще побудешь?
Аркадий вспомнил Тамару и, почему-то смутившись, сказал:
— Побуду еще здесь...
Коротовский ушел. Аркадий побродил по территории шахты, но его потянуло вниз, в забои, и, наконец, не утерпев, он переоделся и направился к спуску.
Когда он вышел снова на-гора, был уже конец рабочего дня в шахтоуправлении. Аркадий заглянул в бухгалтерию, она была пуста. Вероятно, Тамара ушла, так и не дождавшись его. Он торопливо прошел мимо шахтного сквера, вышел из-за поворота на прямую дорогу, ведущую в поселок, и внезапно остановился: впереди медленно шли Тамара и высокий, широкоплечий горняк, которого, конечно, нельзя было перепутать ни с кем на шахте: это был Ефим Горлянкин.
5
Проснувшись утром и вспомнив попойку у Горлянкина, Марк Александрович брезгливо скривил губы: пожалуй, не нужно было связываться с этим громилой. Хорошо хоть, что все произошло без свидетелей...
Подумав об этом, Марк Александрович успокоился. Он больше всего не любил огласки и в то же время знал, что совершит любое мерзкое дело, если только не будет свидетелей и если это нужно для достижения цели... Да, да, он знал, что угрызения совести не будут мучать его, и втайне очень гордился своим хладнокровием.
«Ну-с, колесо закрутилось, — довольно подумал Марк Александрович, спрыгивая с кровати и, одеваясь. — Остальное совершится уже без моего участия. Я даже смогу вместе со всеми возмутиться открыто, когда станет известно о конфликте между Зыкиным и Горлянкиным... И приму в этом деле сторону Зыкина...» Мысль эта была настолько неожиданной и увлекательной, что Марк Александрович от души расхохотался.
Однако надо было торопиться на шахту, часы показывали уже половину восьмого. И вновь суровым и замкнутым стало лицо Тачинского... Опять шахта, опять Клубенцов, Шалин и иже с ними... И вдруг Тачинский замер... Нет, нет, это стоит проверить. Да, да. Что, если войти в доверие к Шалину, незаметно подчинить его своему влиянию и настроить против Клубенцова? По всем признакам, он простоват, этот Семен Платонович... И все же для начала надо прикинуться раскаявшимся, немного обиженным, но обязательно раскаявшимся... Ну, и, конечно, жаждущим работать честно, не жалея сил. Шалин это и оценит, они, парторги, любят, когда человек живет интересами производства.
Потому-то Тачинский и оказался первым из посетителей, которых принял в этот день Шалин. Марк Александрович решил, что лучше будет, если он с первых же слов создаст видимость разговора начистоту.
— Я хочу поговорить с вами открыто, — сказал он, едва усевшись в кресло. — Семен Платонович, это может звучать странно, однако я понял, что должен выбрать что-то одно из двух: либо уволиться с шахты, либо активно включиться в работу... Лично я предпочел бы последнее, ибо это отвечает и моим интересам. Но как я могу включиться в активную работу? Вот первый вопрос, в разрешении которого я бы насмелился попросить вашей помощи...
«Кажется, удачное начало», — подумал Тачинский, отметив, как потеплел настороженный взгляд Шалина.
— Было бы желание активно работать, а помочь этому мы всегда сможем, — безо всякого раздумья тепло произнес Семен Платонович. — Хорошо, что вы начинаете одумываться, Марк Александрович. А то, знаете, нелестное мнение создалось было о вас. Вам ни на минуту нельзя забывать, что вы главный инженер. Это горняки должны чувствовать на каждом шагу... Поверьте мне, сейчас они этого не чувствуют.
— Если рабочие не чувствуют, что я главный инженер, вина, пожалуй, не моя, — хмуро сказал Тачинский. — Клубенцов с первых шагов противопоставил себя мне и... смог добиться того, что почти все рабочие именно его стали поддерживать... Вижу, что он — хороший организатор, но зачем же подставлять под удар другого?
— Каким образом? — удивился Шалин.
— Разве поддержка рабочих, которые приходили к нему с различными предложениями и рассказами о способах своей работы, не есть противопоставление мне? Они приходили раньше и ко мне, я им указывал не раз, что не на эти мелочи надо обращать внимание, когда шахта в прорыве, что надо искать что-то такое, чтобы результаты сказались сразу. А Клубенцов пригрел их, дал им волю и свое разрешение: дерзайте, я не против.
— Но он же правильно поступил! Все эти мелочи, как вы говорите, и помогли шахте за короткое время улучшить работу. Это — не мелочи, это — новаторство наших горняков, Марк Александрович... Вы же знаете, что успех приходит тогда, когда в труде появляется стремление к творчеству, к инициативе. Иван Павлович и поощрял горняков к этому. Так ведь?
— Теперь-то я знаю, что так... — неохотно согласился Тачинский. — Однако раньше я этого недоучел, а Иван Павлович сыграл на этом, чтобы перетянуть рабочих на свою сторону.
— Так, по-вашему, он не должен был делать этого? И только для того, чтобы не пострадал ваш авторитет? Ну уж... извините, Марк Александрович, но здесь припахивает карьеризмом, ни больше ни меньше. — Шалин порывисто вышел из-за стола. — Коммунисты поступают только так, как поступил Клубенцов...
Тачинский тоже встал. Он вдруг понял, что сказал лишнее, и от этого его красивое полное лицо сморщилось в страдальчески-виноватой и чуть-чуть заискивающей улыбке.
— Может быть, я не так выразил свою мысль? — торопливо сказал он. — Вы только не подумайте, Семен Платонович, что-нибудь плохое... Я сказал это от чистого сердца, не раздумывая...
— Вот именно, от чистого сердца... — как-то странно усмехнувшись, сказал Шалин. Последовала неловкая пауза.
— Ну, а еще чем... противопоставил себя Клубенцов? — снова заговорил Шалин.
— Видите ли... — подумав, ответил Тачинский. — Я снова рискую быть неправильно понятым вами...
— Постараюсь понять правильно, — с усилием улыбнулся Шалин.
— Нет, — замялся Марк Александрович и решительно добавил: — Я лучше об этом буду молчать.
— Ну что ж... Вам видней... — словно потеряв интерес к разговору, равнодушно согласился парторг, а заметив, что Тачинский собирается уходить, продолжал:
— Если буду нужен — приходите. Но о возможности улучшения своей работы подумайте. Обязательно подумайте.
— Хорошо, — торопливо бросил Тачинский, а выйдя из кабинета, плотно сжал зубы от гневного возбужденья. Ему казалось, что сейчас произошло что-то страшное, что парторг узнал все сокровенное, что есть в его душе, и молчаливо взял себе на заметку, чтобы при случае — и, конечно, в ближайшее время — воспользоваться этим...
6
Чем-то насторожил Шалина против себя этот красивый и, кажется, неглупый инженер. «Плохо мы еще знаем своих работников», — досадливо поморщился парторг после ухода Тачинского.
Семену Платоновичу захотелось поговорить о нем с Клубенцовым.
Он вышел, но в коридоре встретил Тамару и задержался.
— Здравствуй, Тамара... Что-то долго я тебя не видел... В отпуске была?
— Ага... К маме, в Шахтинск ездила...
— Марк Александрович скучал здесь без тебя. Хмурый такой ходит, — пошутил Семен Платонович и на этом хотел закончить разговор.
Тамара вспыхнула, отвернулась, и это не укрылось от глаз Шалина.
— К нему сейчас идешь? — спросил он, почуяв неладное.
— Нет... — Тамара мгновенье о чем-то подумала и неожиданно сказала: — Я с ним уже не живу.
— Не живешь?! Почему? — искренне удивился Шалин. — Давай-ка зайдем ко мне, поговорим спокойно...
Тамара молча подчинилась его просьбе.
— Что же у вас произошло?.. Расскажи, — усаживаясь за стол, с интересом спросил парторг.
Тамара опустила глаза и, усмехнувшись, вызывающе сказала:
— Неужели вам интересно копаться в нашей личной жизни? Это должно быть не совсем приятно.
Семен Платонович не ответил на ее слова и на какое-то мгновенье замер в раздумье. Но вот он поднялся из-за стола, включил свет и лишь тогда повернулся к ней, очень красивой, с неестественно блестящими глазами.
— М-да... Это нехорошо. А что говорит Иван Павлович? Ты не зайдешь сейчас к нему?
Тамара поняла, что разговор окончен.
— До свиданья, — сказала она и вышла.
— До свиданья... — не заметив, что сказал это уже после того, как Тамара вышла, произнес парторг.
Он снова направился к начальнику шахты, на ходу обдумывая только что происшедшее. «Красивая дочь у Ивана Павловича, — мелькнуло у него в голове. — Но какое легкомысленное отношение к жизни! Неужели ее так в семье воспитали? Но... Что тогда за семья должна быть у Ивана Павловича? Нет, тут что-то не так...»
Клубенцов с маркшейдером Зотовым, длинноволосым пожилым мужчиной, склонились над геологической картой. Иван Павлович мельком взглянул на вошедшего, кивнул головой, дескать, садись, и снова устремил все внимание на карту, хмыкая и хмуря седые брови, не удовлетворенный, видимо, результатами обследования. Шалин, внимательно наблюдая за ним, вдруг подумал: «А он ведь почти дома не бывает, ни на час не оставляет шахту... Вероятно, так и есть — воспитанием Тамары он не занимался...»
