Вилис Лацис - К новому берегу
«Как скоро насосались, на ногах не стоят… — подумал он. — А еще хорохорятся, как петухи».
От скуки он начал перелистывать какой-то берлинский иллюстрированный журнал. Там была почти сплошная порнография. Углубившись в разглядывание соблазнительных фотографий, Лудис не слышал, как за его спиной тихо отворилась дверь и в комнату вошли трое молодых рослых мужчин.
— Добрый вечер, Луди… — внезапно услышал он над ухом. Обернувшись, сын мясника побледнел и вскочил со стула: перед ним, в шинели гауптмана немецкой армии, стоял Артур Лидум, держа наготове револьвер. — Только пикни, и твоя песенка спета. Веди себя тише воды, иначе с тобой произойдет то же, что со Шперлингом и Скуевицем. Ну, ребята, нечего мешкать, наденьте Лудису намордник.
Товарищи Артура всунули в рот Лудису кляп и скрутили за спиной руки. Артур толкнул его в плечо и сказал:
— Двигайся, старина. Прогуляемся по свежему воздуху, здесь очень накурено. Только не пугайся, если увидишь что-нибудь на кухне.
В углу кухни лежали трупы гауптмана Шперлинга и грозного шефа уездной полиции Скуевица.
— Так иногда случается с подлецами, — сказал Артур Лудису, у которого от страха глаза полезли на лоб, а ноги почти перестали слушаться.
По темным улочкам окраины они вывели Лудиса из городка. На опушке леса их ждал партизан на немецком армейском мотоцикле. Лудиса посадили в боковой прицеп и привязали к сиденью, но партизаны не спешили с отъездом. Остановившись у края дороги, они смотрели с холма на темнеющий в долине городок, будто чего-то ожидая.
Вдруг в ночной темноте один за другим раздались два мощных взрыва. Высоко в воздух взвились два огненных снопа, и начался пожар. Послышались выстрелы, затарахтели автоматы. Вскоре на дороге показались два мотоцикла. Достигнув места, где стоял Артур Лидум со своими товарищами, оба мотоцикла остановились.
— Все в порядке? — спросил Артур.
— В порядке, товарищ командир! — ответил один из прибывших. — Комендатура взлетела на воздух вместе со взводом солдат и горит, как факел. Дом уездного полицейского отделения сначала не загорался, пришлось подлить бензину. Этой ночью дежурил помощник самого Скуевица с тремя полицейскими. Их с полчаса тому назад утихомирили.
— Значит, сейчас они могут доложить своему шефу об успешном окончании дежурства, — сказал Артур. — Полчаса назад Скуевиц тоже отправился к праотцам, из вежливости пропустив вперед коменданта Шперлинга. Нацистам, как известно, предпочтение. Мне гауптман оставил на память свою служебную шинель и документы: возможно, пригодятся, так же как эти мотоциклы карательной команды, которые нам любезно подарил сегодня ночью сам фюрер команды.
— Товарищ командир, одно задание нам так и не удалось выполнить. Лудиса Трея мы не нашли ни в комендатуре, ни на квартире. Этот субъект…
— Этот субъект сидит уже в мотоцикле и поедет с нами в лес, — сказал Артур, кивнув в сторону Лудиса. Сын мясника застонал и так заметался на своем сиденье, что заскрипел прицеп. — По местам, товарищи! Нечего прохлаждаться. Надо быть на месте еще затемно.
Все уселись на мотоциклы и с потушенными фарами умчались по большаку. Первую машину, с Лудисом в прицепе и молодым партизаном на запасном сиденье, вел Артур.
3
В ту ночь партизаны Артура Лидума провели еще две операции. Одна группа, состоящая из комсомольцев, пустила под откос военный эшелон, а по пути на сборный пункт эта же группа заминировала дорогу к Аурскому бору, — утром там взлетела на воздух машина с шестнадцатью эсэсовцами.
Другая группа под руководством бывшего комсорга Нурвайской волости устроила засаду неподалеку от усадьбы Мелдеров и захватила Бруно Пацеплиса, когда тот поздно вечером возвращался домой на мотоцикле. Когда Артур с товарищами и Лудисом прибыли к месту сбора, пурвайский комсорг встретил их на лесной тропе и доложил о выполненном задании.
— Великолепно… — сказал Артур. — Начало неплохое. Генерал-директор Дрехслер в Риге будет сегодня ругать генерала Данкера, а шеф гестапо не сможет составить очередное донесение начальству. Если не дивизию, то по крайней мере полк фашисты не дошлют фронту, — он понадобится для усиления внутренней охраны.
Рассветало. Недавно прошел дождь, мох и трава в лесу были совершенно мокрые.
Артур велел отвязать Лудиса Трея от сиденья и вынуть кляп изо рта.
— Ну, вылезай, — сказал Артур.
Лудис выбрался из прицепа. Голова его коснулась еловой ветки, и за воротник попало несколько дождевых капель. Он отряхнулся и тупо посмотрел на Артура.
— Я знаю, куда вы меня привезли, — сказал Лудис. — Это Аурский бор.
— Совершенно верно, — подтвердил Артур. — Это Аурский бор. Прекрасное место для партизанской базы, не так ли?
— Скверное место… — пробормотал Лудис. То обстоятельство, что партизаны не завязывали ему глаза, наводило Лудиса на мрачные мысли: только тому человеку не было смысла завязывать глаза, который не сможет никому рассказать о виденном.
«Теперь мне крышка… — подумал сын мясника и даже вспотел от страха. — Но может, они еще не знают, что я делал у немцев? За старые дела не расстреливают. Может… Артур хочет использовать меня?»
Он ухватился за эту мысль, как утопающий за соломинку, и решил держаться очень угодливо. Спокойствие Артура обнадежило Лудиса. Шагая среди группы партизан в глубь леса, он заговорил:
— Артур, нельзя ли развязать руки? Веревки врезались в тело…
— Нельзя, Луди… — ответил Артур.
— Ладно, Артур, я ведь ничего… — пробормотал Лудис, и ему опять стало не по себе. «Ни черта не узнаешь, что у них на уме…» — подумал он, украдкой присматриваясь к местности.
За километр от дороги среди чащи леса была небольшая полянка с несколькими пнями и повалившейся старой елью. Там их ожидали партизаны. У всех было какое-нибудь оружие: винтовка, автомат, револьвер. Поговорив вполголоса с товарищами, Артур сказал:
— Здесь мы проведем судебное заседание. Председательствовать буду я. Прошу членов суда занять места.
Он сел на ствол поваленной ели. От кучки партизан отделились два человека и сели рядом с Артуром — один слева, другой справа. Лудиса Трея вывели на середину полянки и поставили лицом к членам суда. Двое партизан с автоматами в руках стали по обе стороны.
Наступила напряженная тишина. Глаза всех были обращены на Лудиса, и хотя никто ничего еще не сказал, он понял, что этим людям известно гораздо больше, чем ему хотелось бы в таком положении.
— Обвиняемый Лудис Трей, — спокойным голосом сказал Артур Лидум, — вы обвиняетесь в измене Советской Родине и в совершении террористических актов против мирных советских граждан. Суду известны многие факты, характеризующие вас как активного пособника немецких оккупантов и врага советского народа. Как вы можете объяснить суду ваши действия? Говорите, Лудис Трей.
Лудис повертел головой, вытянув шею, будто воротник сразу стал ему узок, и, посмотрев на Артура, начал говорить.
— Я не знаю… кто-нибудь оклеветал меня. В политику никогда не вмешивался и вообще в таких вещах ничего не понимаю.
— Когда вы лезли на дерево снимать красный флаг, разве это не было действием политического характера? — прервал его Артур. — И когда в конце тысяча девятьсот тридцать девятого года уехали к Маннергейму[27] воевать против Советского Союза, разве это не была политика?
— Но тогда я еще не был советским гражданином…
— Нам это известно, и не за то мы судим вас сегодня.
— Ну вот и все, — сказал Лудис. — Больше никаких ошибок в своей жизни не знаю. О террористических актах вам налгали. Разве кто-нибудь из вас видел, чтобы я сделал что-нибудь подобное?
— Значит, вы отрицаете?
— Отрицаю целиком.
— Будут ли у членов суда вопросы к обвиняемому? — спросил Артур.
— Вопросов нет, — ответили члены суда.
— Уведите обвиняемого за те деревья и приведите второго обвиняемого, — сказал Артур.
Партизаны увели Лудиса. Через минуту его место на поляне занял Бруно Пацеплис. Злобно и хищно, как волк, смотрел он на судей-партизан.
— Обвиняемый Бруно Пацеплис, — начал Артур, — вы обвиняетесь в тяжких преступлениях против Советской власти и в массовых убийствах советских граждан. Какие объяснения вы можете дать суду?
— По какому праву вы меня допрашиваете? В этой стране действуют законы великой Германии, и я отвечаю только перед ними.
— Здесь не «великая Германия», а советская земля, и советские законы не перестанут действовать ни на один день. Говорите.
Бруно пожал плечами и вызывающе усмехнулся.
— Все ваши обвинения я отвергаю как необоснованные. Нет надобности отвечать на выдумки чьей-то больной фантазии.
