Вадим Кожевников - Знакомьтесь - Балуев!
Стиснув зубы, шатаясь, Павел Филиппович поднялся и, подхватив политрука под мышки, понес его.
Голова горела, в глазах плавали алые пятна. Павел Филиппович не слышал, как фашистские автоматчики стали снова бить по нему частыми очередями трассирующих пуль.
Он шел, зажмурившись от дикой боли, не выпуская политрука, шел, пока не упал.
Очнувшись, Павел Филиппович увидел над головой чистое звездное небо. Мимо его лица скользили кусты, а под ним находилось что–то живое, теплое.
Это раненый политрук тащил на себе Павла Филипповича,
Но разве настоящий санитар позволит, чтобы его, раненого, нес другой раненый?
Павел Филиппович, побеждая слабость, сполз со спины политрука и взвалил его себе на спину.
Когда, проваливаясь в тьму обморока, он терял силы, перед ним вдруг появлялся кусочек неба. И тогда он снова пробуждался, замечая, как высокая трава скользит мимо его лица.
И так продвигались они, изнемогая, истекая кровью, поочередно впадая в забытье, поочередно неся друг друга.
В госпитале койки Павла Филипповича и политрука Гостева поставили рядом.
Но, видно, медики не умеют себя вести в этом учреждении, как приличествует раненым. Павел Филиппович частенько ссорился с персоналом, так как хотел ухаживать за ранеными сам.
1941
Данила
В позапрошлом году колхозники вырыли пруд. Плотину обсадили березами. На две тысячи рублей купили мальков. И в пруду развелись зеркальные карпы.
Данилу назначили сторожем пруда. Он полол водоросли, чистил русла студеных ключей, впадающих в водоем, подкармливал рыбу отрубями.
Колхоз получил с пруда одиннадцать тысяч рублей дохода. Данилу премировали патефоном. Он зазнался и запретил женщинам полоскать в пруду белье. Целые дни Данила ковырялся в воде, полуголый, облепленный тиной и водорослями. Лунными вечерами он разгонял парней, гулявших с гармошкой возле пруда.
— Рыбе покой нужен! — кричал Данила. — Карп, он, как свинья, нервный.
И вот узнали все: близко враг.
Колхозники погрузили свое добро на подводы, и длинные вереницы телег потянулись по расквашенной осенней слякотью земле. Председатель не смог уговорить Данилу уехать. Когда все ушли, Данила поднялся с печи, проковылял по осиротевшему колхозу, поднялся на дамбу, сел там у кривой березы и долго курил, глядя на сверкающую небом воду.
Отряд гитлеровцев расположился в колхозе. Данилу допросили и после не трогали. Посылали рыть картошку, таскать солому в хаты для ночевки солдатам. И побили всего только два раза. Один раз потому, что не снял вовремя шапку перед офицером, другой раз за то, что надел полушубок, хотя на вопрос, есть ли у него теплые вещи, сказал «нет».
Как–то в колхоз пришла танковая колонна. Машины поставили за прудом в балке и замаскировали. Данила сверху, с дамбы, наблюдал, как расстанавливали тяжелые машины, и его морщинистое, старое лицо оставалось равнодушным.
Вечером он пришел в хату, где поселился офицер, и, сняв шапку, сказал:
— Если ваше благородие желает рыбки, то я могу предоставить.
Офицер сказал:
— Карашо.
Ночь была темная. Данила пришел на дамбу со снастью, завернутой в холстину. Отдохнув, он спустился по другую сторону дамбы с лопатой в руках, и поплевав на ладони, принялся подрывать насыпь.
На рассвете из балки послышались крики немецких танкистов, выстрелы. И когда на помощь им сбежались караульные, балка была полна темной водой, а на поверхности плавали немецкие танкисты, взывая о помощи.
Данилу нашли у пустого, теперь безводного, пруда. Он сидел, обессиленный, возле кривой березы и курил. Лопата лежала рядом.
Офицер приказал расстрелять Данилу. Его поставили спиной к березе. Глядя пристально в глаза офицеру, Данила серьезно спросил:
— А как же насчет рыбки, ваше благородие? Я же ее на ваш аппетит наготовил, — и кивнул головой в сторону пруда, где в жидкой тине билась, засыпая, тяжелая рыба.
Офицер выстрелил и промахнулся. Данила вытер о плечо кровь с рассеченной пулей щеки, ясно улыбнувшись, посоветовал:
— Чего торопитесь? Может, меня лучше повесить? Я бы тебя обязательно повесил, чтоб ты ногами землю шкреб, чтоб ты…
Данилу сбросили вниз с дамбы. Он лежал в тине лицом вниз, и возле его широко раскинутых рук, как золотые скользкие слитки, трепетали засыпающие зеркальные карпы.
1941
Пятый номер
— Все люди как люди: воюют, в атаки ходят, фашиста от всей души самостоятельно бьют, только я один какой–то неопределенный товарищ.
Первый номер, недавно назначенный первым номером и поэтому еще очень гордый, принимая патроны от ротного подносчика боеприпасов Степана Сидоренко, так ответил на его жалобу:
— В армии все должности почетны. Но, во–первых, у каждого человека есть к чему–нибудь способность, и он должен ей соответствовать. Во–вторых, всего можно достигнуть. У меня, например, высшее стрелковое образование. Любой расчет в уме без линейки произвожу. И мой номер первый. А ты вроде как пятый.
Сидоренко, собирая стреляные гильзы в мешок, печально огрызнулся:
— Хоть и пятый, но без меня вам не обойтись.
Заложив ленту, первый номер дал по противнику франтоватую очередь. Два патрона — интервал, два патрона — интервал. Потом, оглянувшись через плечо, степенно заметил:
— Человек ты необходимый, точно.
Сидоренко вздохнул, взвалил себе на плечи мешок и пополз обратно.
Земля покрыта снегом, сухим, чистым, почти голубым.
Сидоренко легко скользит по пушистому покрову, а когда впереди него снег взметается серебристой пылью от пулеметной очереди, он сползает в выбоину или прячется за бугорок и ждет, высматривая, в какое место ляжет новая трасса.
Он давно уже привык к тому, что немецкие снайперы охотятся за ним. Научился обманывать их, научился точно предугадать огневой маневр врага. Точно знал, где нужно проползти, как говорится, почти копая носом землю, или быстро перебежать, согнувшись в три погибели. Весь маршрут свой он изучил так, как иной человек не знает своей улицы. В особенно гибельных и опасных местах он готовил себе ночью ямки, чтобы можно было передохнуть.
Сидоренко считали хорошим подносчиком боеприпасов, и пулеметчики, которых он обслуживал, были всегда уверены, что Сидоренко никогда не подведет, и как бы сильно ни простреливалась местность, доставит боеприпасы вовремя.
Но Сидоренко было двадцать лет. У него было толстое доброе лицо и горячее сердце. Каждый раз, жалуясь на свою судьбу, он невольно навлекал на себя веселые насмешки приятелей. И те трунили над ним, называли его «пятым номером», хотя каждый отлично знал, что Сидоренко бесстрашный человек и замечательный подносчик.
В пункте боепитания, выдавая ящик патронов, сержант сказал однажды Сидоренко:
— Ты бы, Степа, попросил командира, чтобы он тебе пару черепах из Москвы выписал, — в гужевой упряжке боеприпасы возить, вроде танкеток на малом ходу. Только вот погонять их нечем. А так подходящее животное вполне.
Сидоренко сердито ответил:
— А ты бы, Владимиров, хоть бы фартук на себя надел. А то товар отпускаешь, а виду настоящего нет, И вывеску закажи.
Сержант побагровел и не нашелся, что ответить.
Ползти обратно Сидоренко пришлось труднее: фашисты открыли сильный минометный огонь.
Сидоренко метался от воронки к воронке. Прижавшись к еще теплой после разрыва земле, он намечал себе ближайший пункт для перебежки. Поправив на спине ремни, поддерживающие ящик с патронами, он снова на четвереньках бросался вперед.
В интервалы между минометными разрывами по нему сухо били из автоматов снайперы. Пуля разрезала ремень, и Сидоренко полз теперь, толкая ящик впереди себя.
Случилось так, что пулеметчики были вынуждены перенести огневую позицию, а фашисты выбросили вперед автоматчиков для уничтожения огневых точек. Сидоренко, не зная этого, пробирался к пустому месту, куда навстречу ему ползли и вражеские автоматчики.
Когда первый номер заметил черную точку на снегу, он догадался, что это Сидоренко, а увидев приближающуюся навстречу подносчику цепочку автоматчиков, понял, что подносчик обречен.
Открыв фланговый огонь, первый номер приказал второму номеру сообщить отделенному о бедственном положении Сидоренко.
Отделенный командир сказал командиру взвода, что потерять такого драгоценного человека, как Сидоренко, невозможно, и получил разрешение атаковать отряд автоматчиков.
Автоматчики, увидев красноармейцев, бегущих на них, запросили огневой поддержки. Застучали немецкие станковые пулеметы.
Командир взвода запросил командира роты. Рассказав обстановку, он заявил, что оставлять на погибель лучшего подносчика невозможно. Ротные минометчики, выдвинувшись вперед, открыли огонь по немецким пулеметам. Заговорили немецкие минометы. Командир роты запросил командира батальона, и артиллеристы открыли огонь по немецким батареям.
![Вадим Кожевников - Разведчики [антология]](/uploads/posts/books/24346/24346.jpg)
