Александр Грачев - Первая просека
— Я обязательно навещу Ивана, — не унимался Аниканов. — Ну, так как же решим, Леля?
Леля Касимова, добрая душа, растрогалась, видя, как Аниканов заботится об Иване, и, не задумываясь, сказала:
— Ладно. Но обратно на работу я ее не приму.
— О работе и речи нет, тут ты сама хозяйка и лучше меня знаешь, как поступить.
Он уже направился к двери, но, вспомнив что-то, обернулся.
— Да, Захар, чуть не забыл! Ты знаешь, что в штабелях у дороги лежит восемьдесят процентов заготовленного леса?
— Не знаю, но по своим штабелям вижу, что лес почти не вывозится. А что?
— Вчера в бригаде Брендина предложили такую мысль: начать аврал по вывозке леса, а для этого создать штурмовой санный батальон.
— Что это за штурмовой батальон?
— А вот, понимаешь, что: на себе лес возить. Лошадей мало, и их становится все меньше — почти каждый день падеж. Скоро весна. А как только начнется оттепель, то нашему лесу конец, весь останется в штабелях. Предлагаю сделать такую вещь: лесовозная дорога до самого озера идет под уклон, так? Если залить водой колею, она замерзнет, и тогда потребуется немного усилий, чтобы сдвинуть сани. Потом только подталкивать их до самого озера. А обратно порожние сани можно будет поднимать лошадьми. Как ты думаешь — поддержит твоя бригада такое начинание?
— А какая поддержка требуется?
— Каждый день выделять примерно треть состава бригады в штурмовой батальон, но с условием, чтобы ежедневная норма выполнялась.
— По-моему, это нереально, — возразил Захар.
— Да подожди ты, нереально, — нетерпеливо перебил Аниканов, — я же говорю не о той норме, что взяли по обязательствам. На сколько ваша бригада выполняет основное задание?
— В среднем около двухсот процентов, каждый дает по десять-одиннадцать кубометров, а мы с Харламовым — по двенадцать.
— Ну, так вам тогда легче, вы и так будете давать процентов сто тридцать. Мы тут подсчитали, что это не страшно, леса уже заготовлено шестьдесят семь тысяч кубометров. Если до конца сезона каждая бригада будет давать сто процентов основной нормы, то план заготовки ста тысяч кубометров будет выполнен, понимаешь?
— Теперь понимаю. Только, по-моему, этот вопрос нужно обсудить на комсомольском собрании лесоучастка.
— Само собой! Я просто хотел с тобой посоветоваться. Значит, поддерживаешь?
— Руками и ногами, — улыбнулся Захар. «Молодец все-таки, — подумал он при этом, — умеет работать!»
— Кто теперь бригадиром — ты, Захар?
— Да. С сегодняшнего дня.
После того как ушел Аниканов, Леля Касимова и Захар некоторое время сидели молча.
— Сложный человек, — первой заговорила Леля, словно угадав мысли Захара. — Ведь в душе гадкий, а вот работать умеет, умеет на лету подхватить инициативу!
— Да-а, этого у него не отнимешь, — согласился Захар, — работать он умеет. Ну что ж, Леля, я, однако, пойду. — Он встал, наглухо застегнул полушубок.
— Подожди, Зоря, я пошлю Ванюше свой паек сахару, да тут у меня есть в запасе стакана два клюквы, берегла, будто знала…
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Чуть свет Захар собрался в путь. Отправив бригаду на лесосеку, он кинул рюкзак за спину, прихватил свою любимую «фроловку» и сказал на прощание Каргополову:
— Ты, Иван, не экономь клюквы, съешь всю. Перекопаю все стойбище, а добуду!
Когда взошло солнце, он уже вышел на почтовую дорогу и весело зашагал вверх по Амуру. За крутобоким выступом сопки увидел вдали — в котловине, окруженной сопками, — цепочку изб, повитую морозной дымкой. Это и была Верхняя Эконь. А через час он взбирался на пригорок, с волнением вглядываясь в неказистые избенки стойбища.
Он давно хотел посмотреть, как живут нанайцы — народность, о существовании которой он и не подозревал, отправляясь на Дальний Восток. Но Захар не имел досуга, чтобы утолить эту далекую от каждодневной работы жажду знаний. Теперь, взобравшись на пригорок, он с интересом всматривался в фигуры людей.
Вот навстречу ему идет старая женщина в длинном и широком халате, расшитом замысловатыми узорами. У нее сплюснутое узкоглазое лицо с маленьким курносым носом, с паутиной морщин вокруг глубоко сидящих глаз, голова с седыми тонкими косами.
— Здравствуйте, — Захар поклонился.
Женщина мельком глянула на него и как шла, так и продолжала идти своей дорогой. Захар в недоумении посмотрел ей вслед, не зная: сердиться ему или смеяться.
Из хижины вышел колченогий невысокий мужчина с длинной самодельной трубкой в зубах, в коротком халатике, перепоясанном матерчатым кушаком, в узких, почти в обтяжку брюках, в мягких обутках из рыбьей кожи, туго подвязанных у щиколоток. Широко улыбаясь, он подошел к Захару, протянул смуглую маленькую руку, сказал:
— Здравствуй. Тебе, однако, стойбище ходи? Замерз шибко? Кого смотри нужно?
— Товарищ у меня больной. — Захар начал с дела. — Вот пришел купить ягод и свежей рыбы.
— Ходи моя изба, — пригласил нанаец. — Тебе, однако, пермская стройка работай?
— Да, плотник я.
Они вошли в полутемное, низкое помещение, без крыльца и сеней. Спертый воздух был пропитан какими-то острыми запахами. Обстановку составляли низкие нары, застланные медвежьей шкурой, со скатками одеял вдоль стены, стол, несколько табуреток, жестяная печка в углу. На нарах сидела моложавая женщина в широком халате. Она что-то вышивала, вполголоса ворча на полуголого карапуза, старающегося залезть к ней на колени. Она даже не взглянула на гостя.
— Маленько грейся, — сказал нанаец. — Ходи русский фершал, ему хорошо могу лечи. Рыба моя могу тебе продавай. Сколько?
— Вот, полный. — Захар протянул рюкзак.
Нанаец вышел и вскоре вернулся, волоча рюкзак по полу. Из рюкзака торчали белые от мороза хвосты щук, плотно, как поленья, натыканные вниз головами.
— Сколько платить? — спросил Захар.
— Маленько плати, однако, десять рубль.
— Десять мало, — возразил Захар, — вот возьми двадцать.
Нанаец засмеялся, повертел деньги в руках, сказал:
— Еще надо будет рыба — ходи моя. Тебе хороший товарищ. Денег бери — нету, так давай буду. Моя горюй, ягода нет. Фершал, однако, есть.
— Покажи, где он живет, пойду к нему. — Захар встал, застегнул полушубок.
Вскоре он поднимался на крылечко большой новой избы, рубленной из толстых бревен. Оставив в сенях свой рюкзак, он постучал раз, потом другой в обитую сохатиной шкурой дверь. Ему открыл высокий крепкий старик с серебряным клинышком бороды и щетками черных с проседью бровей, под которыми спокойно светились умные молодые глаза. Безукоризненной белизны халат как-то странно гармонировал с сохатиными торбасами, ярко расшитыми нанайским орнаментом. Старик оценивающим взглядом окинул Захара, его черное от мороза лицо; спросил глуховато:
— Чем могу быть полезен?
— Я к вам за помощью, товарищ доктор. — Захар снял шапку.
— Раздевайтесь, проходите.
Скрипя смерзшимися валенками, Захар робко прошел в просторную, блестевшую чистотой комнату, заставленную шкафами со склянками.
— На что жалуетесь? Обморожение? Прошу садиться.
Старик слушал Захара с явным недоверием, строго посматривая из-под жестких щеток бровей, но постепенно взгляд его теплел.
— Милый мой юноша, — сказал он, расспросив Захара обо всем, — каждому из вас будущие поколения должны поставить памятник в городе, который вы, безусловно, построите. Я двадцать семь лет живу на Амуре: остался после русско-японской войны с единственной целью — помочь вымиравшему тогда племени в его борьбе с болезнями, с темнотой и диким невежеством. Нас было немного тогда. Сейчас вас целая армия — первая в истории армия, которая не разрушает, а созидает. В этом великий смысл революции, ее благороднейшая функция. Не случайно именно молодежь взялась за возрождение этого благодатного края, именно она способна омолодить край своей энергией!
Захар удивленно и растроганно слушал глуховатый голос старика.
— Ну что ж, ты, однако, голоден, казачок, — сказал хозяин, снимая халат, — пойдем пообедаем. А зовут меня Иваном Сергеевичем, Мартыненко моя фамилия. Тебя как величать?
— Захар Илларионович Жернаков.
— Ну, вот и познакомились, Захар Илларионович. Казаков я знавал, храбрый и любопытный народ.
Они прошли по узкому коридорчику и очутились в уютно обставленной небольшой комнате.
— Живу один, Захар, в прошлом году похоронил супругу. Анюта! — крикнул он в соседнюю комнату. — Приготовь-ка нам на стол.
В дверях показалась статная молодая женщина с жгучими глазами и большим узлом смоляных волос на затылке.
— Вот, привел гостя. — Старик легонько обнял Захара за плечи. — Строитель, комсомолец! По этому случаю достань-ка мой графинчик.
