Лев Правдин - Мгновения счастья
Вернулись в контору. В пустых комнатах стоял душный зной, в тишине гудел и тупо стучал в окно майский жук, сдуру залетевший в необитаемое помещение. Почти все конторские поехали по селам и хуторам заключать договоры на поставку свеклы. Но Сашко уже вызвал техника и главного бухгалтера, приедут не позже, как завтра-послезавтра.
По всему было видно, что хозяин Сашко хороший, ну а что касается техники и технологии, понимал смутно и, как оказалось, не особенно и старался понять.
— На то у меня техник есть, мастера, бригадиры. Специалисты, одним словом. Дело знают.
— А если они со знанием дела да подведут? — спросил Семенов только для того, чтобы поддержать разговор. На что Сашко ответил самодовольно и несколько угрожающе:
— Кто меня обманет, тот дня не проживет.
Он сидел за своим директорским столом большой, самоуверенный, непоколебимый, как камень, всем своим поведением показывая, что пока еще он гут хозяин и все подчинено безграничной его власти. И говорил, укладывая слова тяжелые, как камни:
— Обманывать меня невыгодно. Это всякому известно. У меня нет такой привычки, чтобы людей, мне подчиненных, уговаривать, до сознания доводить. Я не по голове бью, а по животу. Материально. И работа идет. Способ проверенный.
Спорить с ним, разубеждать, доказывать? Да разве словами его проймешь? Все самые лучшие слова отскочат от такого. Так подумал Семенов, и ему еще острее захотелось поскорее принять завод, и пусть этот Сашко катится подальше со своей философией.
А как же она? Она ведь тоже уедет с ним?..
10
Едва только вышли из конторы, как сразу же Сашко начал поучать Семенова:
— Тут, если хочешь чего-нибудь добиться, их надо вот как держать! — Он выбросил вперед крепкие кулаки, не то угрожая, не то натягивая невидимые вожжи, а может быть, и то и другое вместе. Разговор шел о местном начальстве, с которым, как видно, Сашко не поладил. — Они все тут из местных. Хуторяне, и повадки у них хуторские. Есть, конечно, и пришлые, да тоже от местных недалеко в мыслях своих залетели. Одна только Нина Ивановна.
Нина Ивановна Ибрагимова — первый секретарь горкома партии; это Сашко сообщил, когда они только еще договаривались о визитах к местному начальству. Сообщил и осторожно умолк, поэтому Семенов с интересом ждал, что же он теперь скажет о ней.
— Это, надо вам сказать, баба не простая… — не сразу, а как бы что-то обдумывая, проговорил Сашко.
— Фамилия у нее восточная.
— Этого я не могу сказать. По документам русская, а в обличии есть что-то такое… Вот характером — чистый Чингисхан. Муж у нее погиб еще в самом начале, так что на сегодняшний день она в норме.
— Как это «в норме»?
— Сам увидишь, — проговорил Сашко с таким злорадством, словно он уже на себе испытал и дикий характер, и то, что он назвал «нормой». И тут же пустился в объяснения: — В одиночестве живет и через это свирепствует над нашим братом.
— Что же она, мужа себе не найдет или так…
— Нет, она себя соблюдает. Подсыпались к ней некоторые, даже из фронтовиков. Всем отпор. Я тоже было сгоряча разлетелся, ну она мне и выдала. А я, как видите, мужик не из последних.
Он как-то особенно горделиво выпрямился и, тупо вбивая ноги в землю, повторил:
— Да, не из последних. А она и меня…
Эти слова возмутили Семенова и почему-то обрадовали.
— Да как же вы? — воскликнул он. — Такая у вас жена.
— Жена… да. — Не теряя своего молодцеватого вида, Сашко шумно завздыхал, закручинился, но все так же хвастливо объяснил: — Она у меня северянка, как вы, наверное, заметили. Красота у нее, и все такое. Видали, как она держится? Королева! Или, вернее сказать, русалка. Живет, как во сне. А с другой стороны Чингисхан этот. В глазах огонь и грех. Одинокая ведь баба! Мимо такой не пройдешь, чтобы не вздрогнуть. Ну, и потянуло грешника в рай…
Только теперь Семенов понял причину своей радости. Как и тогда, за обедом, он подумал, что Мария Гавриловна, наверное, не любит своего мужа и, может быть, никого не любит, потому что если бы полюбила кого-нибудь другого, то не стала бы жить в доме Сашко. А потом он подумал, что все-таки она живет, значит, что-то ее удерживает, что-то мешает ей уйти? Разве можно жить с человеком, которого не любишь? Тогда почему же, почему она не уходит?
Все эти мысли вскипели и закружились, как снежная метель. Именно, как снежная, северная, потому что в центре этого вихря стояла она — красивая, неприступная северянка, которую еще ничто не пробудило для жизни. И, как сквозь шум метели, донеслись до Семенова слова его спутника:
— Так что в случае чего не растеряйся: может быть, на тебя и клюнет. Майор все-таки. Да и образование у тебя. Так что подход имеешь.
— Это вы про что? — смутился Семенов.
— Я говорю, вы на нее орлом поглядите, на Ибрагимову. Баба для того достойная.
— Глупости все это.
— Это точно, — согласился Сашко. — Точно, что глупость наша, а без этого не проживешь. На то господь мужиков от баб отличил, чтобы они глупостью этой интересовались.
И в горком он вошел, как хозяин. Не взглянув на вахтершу, спросил:
— Ибрагимова у себя? — И прошел мимо, не обернулся даже, когда она встала и доложила:
— Так точно, у себя, товарищ Сашко.
В приемной у секретарши он ничего не спрашивал, а только на ходу кивнул головой. Фуражку снял уже у самой двери в кабинет. Тут он слегка приутих и спросил в приоткрытую дверь:
— Разрешите?
Вошел, не дожидаясь приглашения, впрочем, тут же у двери остановился, освобождая дорогу Семенову.
— Ну, вот вам и новый директор, — провозгласил он хвастливо.
Из-за стола поднялась среднего роста женщина в белой мужской рубашке с темным галстуком и, ожидая, когда Семенов приблизится, рассматривала его, как ему показалось, оценивающим взглядом. Это его нисколько не смутило, он только и успел заметить, что глаза у нее черные, слегка раскосые, взгляд пристальный и недоверяющий. Этот взгляд как-то не совмещался с ее радушной улыбкой. А губы пухлые, яркие, и на щеках ямочки, совсем уж девичьи.
— Здравия желаю, — почтительно проговорил Семенов, приложив ладонь к козырьку.
— Здравствуйте. — Ибрагимова протянула руку, продолжая улыбаться очень приветливо, но в глазах таились все те же настороженность и недоверие.
Семенов снял фуражку и пожал ее маленькую горячую руку. «Чингисхан, — вспомнил он то, что наговорил Сашко. — Придет же такое в голову. Просто она сразу никому не верит. Или боится поверить…»
— Ну, вот и дождались настоящего директора, — проговорила она, усаживаясь в свое кресло и все еще настороженно разглядывая Семенова, словно сомневаясь в том, что он и есть тот самый настоящий директор, какой нужен заводу.
— А я, выходит, ненастоящий, — сказал Сашко, расхаживая по кабинету. — Ох, Ибрагимова!
— Ну какой же ты директор, если сам, по своей воле, в завхозы пошел?
— Не в завхозы. Комендант.
— А ты не обижайся. Я ведь не в обиду сказала и считаю это твое решение правильным. Лучше хороший комендант, чем плохой директор.
— Вот всегда так, — сказал Сашко, обращаясь к Семенову. — Выругает ни за что, а потом утешать начнет. Ты ее бойся…
Неопределенно улыбнувшись, Ибрагимова почему-то вздохнула.
— Садись, Сашко. Давайте говорить о деле. — И к Семенову: — С делами вы еще не познакомились? Ну, как завод?..
Семенов ответил: судя по тому, что ему сказали в тресте и что он успел увидеть сам, завод почти полностью восстановлен, и он готов его принять. Сашко снова вскочил:
— Вот видишь! Убедилась? Вот как плохой директор работает!
— А я и не говорю, что ты плохой работник. Руководитель ты плохой. Ни от кого про тебя хорошего мы здесь не слыхивали. С народом не поладил, не сработался, с нами не считаешься. А завод-то не только ты, а мы все вместе, сообща с народом, поднимали. Тебе одному такого бы не одолеть. Все мы тут поработали. И не бегай ты по кабинету. Садись и давай говорить о деле.
11
Вечером после ужина Семенов и Сашко вышли на крыльцо покурить. Перед этим долго сидели за столом, и хозяева расспрашивали Семенова и слушали его рассказы о жизни, о семье и горячо поддерживали его желание поскорее перевезти детей и мать.
Расспрашивал больше один только Сашко, и видно было, как он сочувствует Семенову и как готов помочь всем, чем только может. Так самоотверженно сочувствовал, что даже в глазах его поблескивали слезы.
— Жениться тебе непременно надо, — растроганно повторял он. — Это уж первое дело. Ребятишкам без женского досмотра невозможно существовать. Ты тут поживи, оглядись да и подбери себе подходящую особу. Есть тут бабы… женщины, очень достойные и к домашности приверженные. Это уж первое дело, чтобы в доме такая домовитая ходила, хозяйственная, утешительная. Тут, брат, такие крали в одиночестве ходят…
