Гавриил Кунгуров - Оранжевое солнце
— Куда идем? — спросил Эрдэнэ у Гомбо, склонившись к его уху, закрывая лицо от дождя. — Ноги по воде хлюпают — большой дождь; далеко не уйти...
Ветер усилился, косой дождь хлестал холодными струями. Вспышки молний на миг освещали все вокруг. И в этот миг все, что открывалось перед глазами, страшило: зеленые пятна на камнях вспыхивали, зияли расщелинами; холм вырастал в огромное чудище, даже коровы и быки, освещенные молнией, казалось, не шли, а плыли по воде, высоко задрав рогастые головы.
Заржал серый, жалобно замычали коровы. Стадо остановилось. Братья поспешили к лошадям, натолкнулись на дерево, ощупали — остаток столба от коновязи. Лошади привели стадо к старому полуразрушенному загону. Вот изгородь. Где же вход? Отыскали, отбросили жерди; коровы хлынули в загон. Лошади стояли, мотая головами, фыркали.
Ветер свирепел. По сплошной черноте неба видно — дождя еще будет много. В левой стороне загона что-то возвышалось. Натолкнулись на небольшой сарай-времянку. Мокрые, продрогшие вошли в него. Над головой зашумело, раздался пронзительный и противный крик. Братья притаились в углу.
— Не бойся, — сказал Эрдэнэ, — это сова.
— Не боюсь, — взбодрился Гомбо, — ветер и дождь загонят ее обратно. Давай закроем дверь.
— Лучше пойдем снимем с лошади седла и мешок, совсем они размокнут.
В мешке еда, кошмовые подстилки, куртки. Выглянули из дверей, — проливной дождь, буря, — не пошли.
— Давай греться! — потянул за руку Эрдэнэ брата в сарай.
Они начали кулаками слегка колотить друг друга.
Гомбо рассердился:
— Зачем сильно бьешь? Не хочу! Мне уже жарко!..
Внезапно шум утих, дождь, который только что лил, прервался. Братья выглянули из сарая.
— Смотри, Гомбо, небо посерело, ветер разгонит тучи.
Принесли седла и мешок. В темноте что найдешь? Гомбо нащупал за пазухой кожаный сверток, вынул коробок спичек, зажег одну; развязали мешок, расстелили кошмовые подстилки, надели куртки, съели по кусочку баранины, легли, прижавшись друг к другу.
— Тепло. Ладно уснем, — радовался Гомбо.
Уснуть не могли. То коровы мычали, то слышались какие-то дикие крики в степи, то ветер гремел по крыше сарая. Если не спится и ты не один, в длинную ночь запретных дорог нет; можно в мыслях и разговорах побывать, где захочешь... Эрдэнэ и Гомбо в родной юрте. И дедушка и бабушка в тревоге, они не спят, сидят у печурки. Ждут, вслушиваясь, не залают ли собаки. Беда, не поехал ли дедушка искать. В дождливую ночь легко потеряться. Зажмурь глаза, и унесут тебя мысли, как степные птицы, куда пожелаешь, куда сердце позовет. Братья в аймаке — районном центре. На широкой поляне светло-серый дом под красной крышей — аймачная школа. Перемена. Подбежала Цэцэг, они бегали, играли в лисицу и зайца. Цэцэг — лисица, быстроногая, хитрая. Эрдэнэ — заяц, даже лисица не могла догнать этого зайца. Звонок. На уроке старый учитель тихим голосом говорит:
— Всему учитесь, от всего будет польза...
Эрдэнэ поднял руку:
— А выучиться врать — тоже польза?
Класс насторожился, ученики рассердились на Эрдэнэ за непочтение к учителю. Класс зашумел, как сухой дерес в бурю:
— Глуп ты, Эрдэнэ, глуп!
На лице учителя светлая улыбка:
— Глуп ли Эрдэнэ? Не будем упрекать его; сомнение — беспокойный огонек желания узнать то, чего не знаешь. Я долго прожил на свете, видел разное, послушайте меня.
Шли охотники по степи, поднялись на высокий бугор, стоит маленький монгол в больших гутулах, в желтом халате, в остроконечной шапке, одной рукой щиплет жиденькую бородку, другой показывает вдаль: «Смотрите, почтенные, возле скалы черное и белое!» Первый охотник с важностью ответил: «Вижу белое!» Второй — с не меньшей важностью: «Вижу черное!» Маленький монгол зашагал, вздыхая: «Почтенные, там нет ни черного, ни белого...»
Заспорили. Пошли к скале, чтобы своими глазами увидеть; заупрямились, не дошли; набросились на маленького монгола: «Мы видели, ты — нет! Не думаешь ли, что один умнее нас троих? Убьем! Готовься умереть!..» — «Почтенные, пока вы спорили, — развел руками маленький хитрец, — черное проглотило белое, белое проглотило черное!.. Убить меня успеете, солнце еще высоко... Идите за мной, знаю, где добычи много...»
Пошли. Привел он их в пустую степь; вскочил на камень, пальцем показывает: «Смотрите — звери, звери!» Первый важно голову поднял: «Лисица! Лисица!»
Вскинули ружья, нет лисицы — не выстрелили.
Второй кричит: «Козы, козы!»
Вскинули ружья, нет коз — не выстрелили.
Третий подпрыгнул: «Заяц, заяц!»
Вскинули ружья, нет зайца — не выстрелили.
Маленький монгол подошел, собрал охотников в тесный круг, низко поклонился: «Спасибо, почтенные! Спасибо!» — пожал крепко всем руки. «За что благодаришь?» — удивились охотники. «Как за что? Ловкие вы охотники, с вами хорошо охотиться; зверя видите даже там, где его нет...»
— Ученики мои, каков маленький хитрец — в один котел влил и лесть и ложь, старательно перемешал — худое варево... Подумайте, умом своим раскиньте: наказана ли глупость? Победил ли врун?..
...Вновь братья в классе. В окна заглядывает солнце, золотые узоры на парте, на доске, они двигаются по стене, по потолку, падают на дверь: распахнись, распахнись!
Учитель вошел в класс, оглядел всех.
— Чтобы ваш ум взлетал быстрее испуганной птицы, решим задачу устно...
Скучная работа: думай, считай, торопись. Остригли овец, шерсть сложили в мешки. Сколько было овец, если каждая дала два килограмма, а все вместе двести пятьдесят; сколько получилось тюков, если в каждом по двадцать пять килограммов?
Класс еще решал задачу, а Гомбо, найдя ответ, обрадованно сказал:
— Сто двадцать пять овец, десять тюков...
Учитель почему-то недоволен:
— Гомбо, выйди из класса...
На перемене лисица догнала зайца. По школьному радио хор спел любимую песню народного вождя Сухэ-Батора «Хонин Джоро» — песня о быстроногом иноходце, потом девочка прочитала стихотворение:
Настал сентябрь.
В лесу огромном
Заржавели листы берез.
Сидел один я в юрте темной,
И грустно было мне до слез.
Вошел отец.
С улыбкой гордой
Сказал: «Сбылись твои мечты!
Скажи, сынок, ты хочешь в город?
Учиться в школе хочешь ты?»
Снова братья в юрте, Нухэ повертелся между ногами и убежал; слышно, отчаянно лает, опять гоняется за сусликом, опять огрызается — не поймал, суслик юркнул в норку. Мычат коровы, время доить. Жалобно кричат козлята. Тепло под бараньей шубой; Гомбо плотнее прижимается к Эрдэнэ. Уже пробивается в щели сарая предутренний рассвет. Братья заснули.
...Проснулись, вскочили на ноги, вышли из сарая. Сиял день, небо чистое, будто бури и дождя совсем и не было. Ни коров, ни лошадей в загоне нет. Неподалеку горит костер, на нем кипит вода в котелке. Залаяла собака.
— Хой, хой! — голос дедушки.
Побежали к нему. Он у речки пасет коров.
— Как спали, молодцы?
Гомбо и Эрдэнэ наперебой хвастались, как нашли заброшенный загон, укрыли стадо от бури и дождя. Дедушка их не слушал, курил трубку, пуская дым. Когда братья замолчали, хитрые щелки его глаз совсем закрылись, губы вытянулись, усы смешно подпрыгивали:
— Хвастунишки, слушать стыдно; разве вы могли найти загон? Серый тут бывал и зимой, и летом, он и привел...
Братья обиделись, от дедушки отвернулись. Эрдэнэ опять заговорил:
— Тарбаган в твой капкан попал... Там, у Красной горы... Надо его вытащить. Жирный тарбаган!
— Пастбище хорошее, пусть коровы попасутся, лошади подкормятся. Пойдем-ка пить чай. Тарбаган, говоришь, попал? Видел. Вытащить не могли?..
Эрдэнэ торопился, рассказывая, как они старались, а вытащить не сумели. Тарбаган сильный, лапами бьет, не поддается. Очень сильный...
— Эх, охотнички, человек всегда должен быть сильнее зверя... Надо было взять его за задние лапы, вытащить — и в мешок...
— А ты, дедушка, вытащил? — загорелись глаза у Эрдэнэ.
— Вытащил... кончик задней лапы... Отвертелся тарбаган, спрятался в норе.
Эрдэнэ и Гомбо жаль добычу, виновато смотрели они на дедушку. Пили чай. Ели пышные лепешки, их напекла бабушка, засунула в мешочек, сшитый из бычьего пузыря, завернула в тряпку, оттого они горячие, будто только с огня. Высушили на солнце седла, кошму, одежду. Немного отдохнули, погнали коров и быков домой. Дедушка напевал любимую песенку. К Эрдэнэ подъехал Гомбо:
— Ты говорил дедушке, как мы сломили злого быка, заставили идти, куда надо?
— Не говорил и не буду... Смеяться станет: не вы быка сломили, а серый... Дедушка все знает...
К вечеру пригнали стадо. Встретила бабушка, заохала, заторопилась, глаза мокрые; дедушка строго оглядел ее:
— В нашей юрте родились два настоящих пастуха. Радуйся. Ужин готов?
