Ольга Гуссаковская - О чем разговаривают рыбы
Андрей Иванович сморщился, потер висок.
— Да с матерью ее мы вроде в ссоре. Это я так… девчонке помочь зашел. Наталье не говорите.
— А как же мне Иринку в море взять без ее разрешения?
— Сама поеду, сама! — раздался за моей спиной звонкий голосок Иринки, — И не надо мне никого спрашивать! Дядя Андрей ко мне пришел, верно?
Андрей Иванович молчал, смотрел в окно. Короткие, словно обрубленные брови сошлись к переносице. Потом так же молча взял у Иринки из рук несколько корявых веток стланикового сухостоя. Нагнулся к плите, лицо его побронзовело от огня.
— Верно. К тебе пришел.
Помолчал, глянул на меня искоса. — Так вы с Иринкой приходите. Оденьтесь только теплее. Ночи у нас неласковые.
Сейнеры уходили в предрассветную мглу. Рыбаки знают, на стыке ночи и утра бывает мгновение полной «слепой» тишины. В этот миг рыбьи косяки можно не только шорох обложного осеннего дождя, падающего на воду. Среди обычных голосов моря его уловить трудно. Только увидеть, но и услышать. Шум рыбьего косяка напоминает перед рассветом, когда все затихает, людям слышно, о чем разговаривают рыбы.
Мы, я и Иринка, сидели на бухте каната и ждали. Небо было пасмурным. Серебристый свет белой ночи исчез. Море сразу похолодало и посуровело. Мелкие волны терлись о борта сейнера. Низко стлались полосы тумана. Казалось, что сейнер тащит его за собой на верхушке мачты. Темноты не было, но не было и привычной дневной определенности предметов. Каждый предмет притворялся чем-то другим. Бухта каната — лесным пнем, свернутые сети чем-то напоминали согнувшиеся серые фигуры, а люди — огромных сказочных великанов.
Полоса тумана и туч вдруг лопнула, как туго натянутое полотно, и мы увидели небо. На нем умирали звезды. Их гасил невидимый для нас свет зари.
Иринка прижалась ко мне, стало холодно. Из мглы вынырнула чья-то фигура, знакомый голое спросил:
— Что, женщины, озябли? — Это Андрей Иванович. — Поговорил бы я с вами, да время не то. Тихо надо идти. Море будем слушать. Авось сегодня нам рыбы и расскажут что интересное… Верно, Иринка?
Иринка потянулась к нему:
— А они только тебе расскажут, да, дядя Андрей?
— Да нет, отчего же? Доброму да умному всегда понятно, о чем рыбы говорят. Вот кто плохой, тех верно они не любят. Послушай. Может, и тебе что скажут. Иринка послушно закивала головой. Андрей Иванович ушел. Мы снова остались одни. Все было прежним, но мне показалось, что нам навстречу что-то движется. Неуловимое, невидимое и тревожное.
Это не была полоса света — море было тем же предрассветно-серым, это не был и звук. Это шла тишина. На какое-то мгновение у меня зазвенело в ушах.
Иринка стиснула мою руку озябшими ручонками.
— Слышите? — Ее шепот был громким, как крик. — Они разговаривают!
Я не слышала ничего, кроме вновь возникшего шороха волн. Потом ветер принес откуда-то далекий чаячий переполох. Может быть, там шла рыба, а может, мы подходили к острову, где тысячами жили чайки. Рыбаки ожили. Кто-то чиркнул спичкой. Вдоль борта поплыл огонек папиросы. Чей-то охрипший от тумана голос спросил:
— К «Двум братьям», что ли, пойдем, а капитан? Там, слышь, вчера косяк бродил.
Все стало самым обычным. Сейнер развернулся и лег на другой курс. К нам снова подошел Андреи Иванович. Иринка повисла у него на руке:
— А я слышала! Я все слышала!
Но что она слышала, девочка так и не сумела объяснить Андрей Иванович взял ее на руки и унес в каюту греться. А я пошла на корму, туда, где мелькали огоньки папирос.
У меня тоже были свои дела.
Передо мной лежала короткая и ясная телеграмма. «Немедленно возвращайтесь». В таких случаях полагается собирать вещи и уезжать. Вещи я собрала, их и собирать-то было нечего. Основное — блокноты.
Пухлые журналистские блокноты с обтрепанными краями. В них пряталось многое: цифры, имена, события. Все то, что составляет смысл моей работы. Ведь именно ради этого я приехала сюда, а потом поеду в другое место. Но кое-чего в блокноте не хватало — не было конца жизненной истории, которая занимала меня все это время. Я могла сколько угодно твердить себе, что это не главное, что не за тем я приехала сюда, все равно на душе словно камень лежал. Да и будет ли этот конец и когда?
Я тихонько шла к причалу, от которого отправлялись пассажирские катера. Там на досках, брошенных поперек пустых бочек, уже сидели люди. Ждали. Толстая баба едва удерживала дергающийся визжащий мешок с поросенком. Около коричневого сморщенного старика стоял короб с вяленой рыбой. Молодая женщина бережно прижимала к себе кошелку с яйцами. Все это были торговцы, отправлявшиеся на базар, народ ругательный и скучный. Денек выдался серенький. Пасмурным не назовешь, но и солнца не видно. Оно потонуло где-то среди слоистого тумана. Но было тихо. Метелки лисохвоста на берегу даже не шевелились. А мне обычно нравилось смотреть, как они бегут под ветром переливчатыми волнами старинного шелка. Теперь я уже долго не увижу этого. Будут новые места и встречи, но вот именно этот каменистый берег уйдет из моей жизни навсегда и уже никогда не повторится. От этого было грустно…
Катер еще не пришел. Я оглянулась: где бы пристроиться. Возле мостков качался на тихой воде целый самодельный флот. Лодки и лодчонки, сделанный подчас чуть ли не из пустых бензиновых бочек. Неуклюжие, кургузые, совсем не похожие на стройных речных бегунов, но устойчивые и живучие.
Из одной лодки навстречу мне поднялась тоненькая фигурка.
— Иринка! Ты зачем сюда забралась?
— А просто так… Здесь хорошо. Идите сюда.
Я слезла с мостков в шаткую легонькую лодку и благополучно оказалась на носу рядом с Иринкой.
От лодки пахло рыбой, мазутом и ржавым железом. Стиснутое боками десятков таких же лодок, море вокруг нас казалось ручным и было грязным. На мелком дне блестели консервные банки, битое стекло. Но вдали, где в синем тумане вставала из воды громада острова, море вновь становилось самим собой. Оттуда прилетал ветер, полный странных, ни на что не похожих запахов. В них чудился аромат южных цветов и далекого тропического леса. Кто знает, где он успел побывать, этот ветер?
Иринка завороженно смотрела вдаль. Глаза ее, как волны, меняли цвет — то темнели, то светлели так, что оставался один черный зрачок.
— Что же ты все-таки делаешь тут?
— Ничего… Не хочу дома сидеть — вот и все.
— А разве дома тебе плохо?
Иринка повела плечами:
— Не-е-ет. Только мамка работает, а дядя Андрей к нам перестал ходить. Мне без него скучно. А то раз пришел, так мама его выгнала. А потом плакала. Чудная какая: я же ей сказала, что он ко мне приходил, а не к ней. Все равно плачет. И ругается. Вот я и хожу сюда. Это лодка Жоркиного брата. Я даже знаю, где весла лежат. Хотите, принесу?
— Да нет, скоро катер придет, мне ехать надо.
— Ну во-о-от, ехать! А то бы мы знаете, что сделали? Взяли бы лодку и поплыли далеко-далеко, во-о-он туда!
Иринка показала на синюю громаду острова. В эту минуту облака над островом разошлись, и на него золотым дождем пролился солнечный свет. От этого дикий скалистый утес вдруг превратился в сказочную страну. Мне даже казалось, что на его вершине сквозь синий туман белеет волшебный замок, хоть я и знала, что это всего-навсего нерастаявший снег.
Кто-то окликнул меня по имени. Я оглянулась. На мостках стояла Нина Ильинична. За ее спиной, разводя широкую волну, подходил катер.
— Хорошо, что я вас нашла! Оставайтесь еще на день. Хотите, я письмо вашему редактору напишу? У нас завтра собрание важное — весеннюю путину закончили.
Я обрадовалась: вот и нашлось оправдание, и я остаюсь здесь.
Я хотела позвать Иринку, но она незаметно перебралась в другую лодку, а оттуда — еще дальше. Точно ей хотелось хоть на самую чуточку быть ближе к волшебному острову.
Солнечный дождь пролился и иссяк. Остров стал самой обычной, знакомой воем скалой у выхода из бухты. Там жили одни чайки. Не знаю, что продолжали видеть Иринкины глаза. Мои уже не видели ничего особенного.
Шквальный ветер выгнул дугой лозунг над воротами рыбозавода. День был непогожий. Волны с разбегу бросались на берег. Черную корону окутали сизые тучи. Над мачтами сейнеров беспомощными белыми хлопьями проносились чайки — ветер гнал их в море.
Люди собирались в клуб. Мужчины шли прямо, не кланяясь ветру. Женщины — боком, защищая ладонями лицо. Вместе с ветром летели навстречу жгучие соленые брызги. Шла и я.
Какая-то женщина поравнялась со мной, взяла под руку. Только по быстрым движениям я узнала Нину Ильиничну: лицо она прикрыла пестрой косынкой. Из-под косынки были видны только глаза да две неровных светлых оспинки на переносице.
— К нам идете? Это хорошо. А я думала, погоды испугаетесь, Награды сегодня вручать будем. И сюрприз один вас ждет. Такой материал получите, сразу напечатают. Я же не зря просила вас остаться.
