Сергей Снегов - Ветер с океана
Миша, поправляя неудавшееся начало, заговорил серьезней. Он приехал с отцом к брату Алексею Муханову, квартирка у брата маленькая. Нет ли в городе желающих сдать комнату смирному холостяку?
— Алексея Прокофьевича я знаю, — сказала женщина. — Так вы его брат?
— Михаил… Можно и Мишей звать, не обижусь. Она сказала с прежней холодностью:
— Если что узнаю о квартире для вас, сообщу Алексею Прокофьевичу. А теперь разрешите пройти.
— Характерец, — вслух сказал Миша, когда она ушла. — А внешность — ничего, только старовата. Лет около тридцати.
— Посмотрите еще парк за памятником, — предложил Юра. — Очень красиво там.
Они прошли за памятник в подступивший вплотную парк. Гранитная лестница спускалась вниз к ручью, Миша присел на ее ограду. Теплый ветер метался в кронах огромных, в два обхвата, лип и вязов, каштанов и дубов. В нескольких шагах отсюда царила торжественная тишина вечного человеческого упокоения, а здесь гомонила весна, все поглощалось ее голосами — грохотом падающей воды, свистом и треньканьем птиц, влажным шумом лип и дубов, — каменная неподвижность надгробий сменялась суетливым трепыханием распускающихся листьев, порханием пичужек. Миша задумался. Он вдруг с болью ощутил, как много людей похоронено в братской могиле. Он как бы видел их, какие они были перед смертью — высокие и низкорослые, все в военной форме, все с оружием в руках…
А ведь многие были моих лёт, были и моложе меня, думал он…
— Мне пора идти в школу, дядя Миша, — сказал Юра. — Вы теперь сами дойдете до «Океанрыбы». Она в конце этой аллеи, никуда не надо сворачивать.
5
«Океанрыба» размещалась в двухэтажном доме на пристани. Миша из тихого парка вдруг попал в толчею людей и машин. По набережной мчались грузовики, у домов стояли такси и служебные машины, по площади ходили мужчины в морской форме — площадка перед зданием шумела человеческими голосами, оглушала гудками, визжала тормозами.
Рыбную пристань заполняли вернувшиеся с промысла, разгружающиеся суда, и суда, готовящиеся идти на промысел. Куда ни обращался взгляд, всюду виднелись трубы и мачты, всюду к причалам жался рыбацкий флот, в три-четыре ряда заполнивший узкую водную дорогу — ОРТ, средние рыболовные траулеры.
Миша шел по набережной, вслух читая названия судов. «Кунгур», «Марс», «Воргуза» — прочитал он в одном ряду; «Рында», «Румб», «Медведица», «Поронай» — читал он в другом; а названия тех, что были дальше, он уже не видел и все шел, чтобы прочитать, что у них написано на корме.
Над судами вращали стрелы башенные краны, в воздухе проносились стропы с бочками, заливались предупреждающие звонки, то на пристани, то на палубе раздавалось протяжное: «Майна», «Вира», «Майна помалу!» От бочек с сельдью, от сетей, горками уложенных на палубе, от судов, от автомашин, нагруженных выше бортов и тяжело отваливающих от причалов, даже от булыжника улицы, приткнувшейся к набережной, несло пряным духом рыбы и водорослей, горелого машинного масла и моря.
— Океан! Пахнет океаном! — восхищенно пробормотал Миша.
Миша загляделся на траулер в третьем ряду. На корме было выведено название «Бирюза». Траулер был как все прибывшие издалека суда — обшарпанный, со ржавчиной на бортах. Стропы из десяти бочек выплывали из его трюмов и укладывались на причал. Дурманящий запах солений от «Бирюзы» несся так густо, что першило в горле.
С мостика «Бирюзы» сбежал рыбак в новенькой форме, с папкой под мышкой. Он ловко перепрыгнул на палубу соседнего судна, вскочил на траулер у причала, а оттуда на пристань.
Он так быстро пронесся мимо, что Миша успел заметить только, что на верхней его губе черточкой, почти ниточкой, протянуты усики.
Миша пошел в управление треста.
На первом этаже в коридоре было полно людей, на втором поменьше. В приемной пожилая секретарша охраняла дверь в кабинет начальника отдела кадров. Она сказала Мише:
— Посидите на диване.
У окна беседовали два капитана: один толстый, хмурый, с громким голосом, другой подтянутый, улыбающийся. Первый кинул на Мишу невнимательный взгляд и отвернулся, второй осветил его дружеской улыбкой.
В приемную вбежал моряк с «Бирюзы», которого Миша видел на пристани. Он взмахнул папкой, приветствуя двух капитанов.
— Как здоровье, милорды? — развязно закричал он. — Над чем трудит голову прославленный рекордист лова Борис Андреевич Доброхотов? Проблема сетей, намотавшихся на винт, или загадка пучины: как поймать за хвост селедку, нырнувшую под киль?
Он с таким преувеличенным вниманием ждал ответа, склонив набок голову, словно и впрямь задавал вопросы серьезно. В нем было что-то актерское, он казался играющим под моряка, а не моряком. И форма, щегольски новенькая, сидела слишком картинно, и лицо было картинное, красивое, смуглое, насмешливое, с холеными светлыми усиками, с чубом, по-казацки, выбивающимся из-под фуражки с «крабом»; ненатуральным казался даже голос, быстрый, легко меняющий интонации с уважительных на язвительные, с серьезных на веселые, невыговаривающий какие-то буквы — даже прислушиваясь, нельзя было различить, что это за буквы.
— Ёрник ты, Леонтий Леонидович! — добродушно сказал толстый капитан. — Слова человеческого от тебя не услышишь, все с вывертами. За что тебя Николай Николаевич любит? Карнович, Карнович — только и слышно от него.
— За селедку! — быстро ответил молодой капитан. — Вас не перегоню, Борис Андреевич, можете не тревожиться, но и далеко не отстану. И еще за двойку, которую схлопотал на курсовом экзамене в Бакинской мореходке.
Доброхотов высоко поднял брови.
— А кадровики врут, что у тебя диплом с отличием.
— Отличие появилось в результате двойки. После нее знаю все, что нужно рыбаку на судне. Березов ценит такое знание.
— Если бы ты так же хорошо знал, что не надо делать, цены бы тебе не было, — с тем же добродушием проворчал Доброхотов.
Карнович обратился ко второму капитану:
— Искал вас, Андрей Христофорович. Я в вашем караване. Разгрузку заканчиваем завтра, завтра же начну погрузку. Сам побегаю по всем складам. Через неделю могу выходить на рейд.
Второй капитан с сожалением развел руками.
— Вы ошиблись. Вашей «Бирюзы» в списках моего каравана нет.
— Как нет? — с Карновича мигом слетела актерская наигранность. — В отделе флота мне сказали: караван под командованием Трофимовского, выходите через неделю.
— Советую уточнить. Сам я ничего толком не знаю.
— Постой! — Доброхотов задержал повернувшегося Карновича. — Слишком быстр ты, это не всегда нужно. Давай помозгуем. По-моему, ты попал в приказ. Ты Кантеладзе знаешь — крут… За что-то на тебя рассердился.
— Березов у себя?
— Заседает в обкоме с московской комиссией. Решают вопрос о строительстве рыбного порта. Там и Кантеладзе с Мухановым. Полчаса как уехали. До вечера не будут.
— До вечера я успею выяснить, на кого теперь жаловаться. — Карнович выбежал из приемной.
Доброхотов покачал головой.
— Отличный будет моряк, когда обломается. Мартынов, знаешь, как его зовёт — корсар Карнович. Два противника. Мартынов у тебя?
— У меня.
— Не приобретение. Старательный, дисциплина, но — без удачи. Рыбак без удачи не рыбак.
Оба капитана ушли. Начальник отдела кадров все не появлялся. Мишу опять потянуло на пристань, но он побоялся выходить: Алексей предупредил, что Миша непременно должен повидаться с заместителем Кантеладзе по кадрам.
Через полчаса томительного ожидания в приемную вышел низенький насупленный человек, худой, в морской форме, вместе с другим, таким же низеньким, но полным, лысым, с веселым лицом и в штатской одежде. Худой взял у секретарши папку с бумагами и недовольно посмотрел на Мишу. Полный кивнул ему, как старому знакомому.
— Михаил Муханов? — спросил худой. — И, конечно, хочется сразу в океан? Ближе Норвегии теперь никому море не в море! Идите к инспектору, он на первом этаже, заполните анкету, сдайте свои документы — рассмотрим и решим, куда вас.
— Решение скоро будет? — спросил Миша. — Сколько, примерно, дней?
Заместитель по кадрам равнодушно посмотрел на него.
— Не дней, а недель. Зависит от анкеты, от характеристики, от квалификации. Если данные неважные, отказа не задерживаем. Вы, кстати, морское дело знаете? Плавали когда? — Миша отрицательно покачал головой. — Неграмотный, короче. Не золото. Ничего, обучим. Пошли, Матвей.
— Я задержусь на минутку, — сказал полный. — Хочу с браточком Алексея Прокофьевича потолковать.
Худой понимающе закивал головой.
— Нашего кадра к себе переманивать будешь? Переманивай. За необученных не деремся.
Лысый, не начиная разговора, так весело смотрел на Мишу, что и тот, несмотря на огорчение от сухого приема начальника кадров, невольно заулыбался.