Сергей Каширин - Полет на заре
Велика скорость, но быстрее ее мысль. В сознании летчика вихрем проносятся самые различные предположения о причинах неуправляемости самолета. А истребитель снова рванулся вниз и в сторону, словно чьи-то невидимые сильные руки швырнули его, как детскую игрушку. Машина делает головокружительные трюки, будто насмехается над пилотом, который прилагает все усилия, чтобы обуздать ее, и оказывается бессильным.
— Тридцать восьмой, катапультируйся! — резко стегнул по ушным перепонкам требовательный голос руководителя полетов. — Пятьдесят первый, продублируйте!
Куницын все слышит и все понимает. Ему разрешают покинуть самолет. Пятьдесят первый — это позывной Кривцова. Вот он повторяет команду руководителя полетов. И все же Куницын медлит. Он имеет право на прыжок, но, пока есть запас высоты, продолжает бороться. Происходящее кажется ему просто непостижимым, абсурдным. Ну ладно бы отказали, остановились двигатели, но они тянут. Так неужели ничего не удастся сделать? Надо попытаться!
Один умопомрачительный бросок сменяется другим. Стрелка высотомера неумолимо бежит влево, авиагоризонт отмечает беспорядочное вращение. Самолет мечется, как живое существо в предсмертной агонии. Серая поверхность облаков то косо встает перед смотровым стеклом, то, опрокидываясь, исчезает из поля зрения, и солнце катится куда-то вверх.
Послышался металлический треск. Страшных перегрузок не выдержала сталь, которой закреплены подвесные баки, и во время одного из немыслимых пируэтов они оторвались. Приборы, облака, солнце, небо — все смешалось в шальной, невообразимой круговерти. Вот так, наверно, затягивает ослабевшего пловца коварный омут. Это глубокая спираль, штопор.
— Тридцать восьмой, прыгай! — врывается в наушники голос Кривцова. Он уже не дублирует ничьих команд. Он сам видит, как катастрофически теряет высоту самолет Куницына. Теперь мешкать нельзя. На малой высоте катапультироваться опасно.
Что ж, Куницын прыгнет. Он сделал все, что мог, но машина не подчинилась. Ее придется покинуть.
До чего же противное это чувство, когда не ты управляешь самолетом, а самолет тянет тебя куда ему вздумается. Однако и здесь спешить опасно. При штопоре выбрасываться с парашютом надо без паники, расчетливо и умело, иначе малейшая оплошность может стать роковой. Ведь если при такой скорости неосторожно высунуть за борт голову, встречный воздушный поток сломает шейные позвонки.
— Высота… ять… Катапультируюсь.
Капитан снял ноги с педалей, поставил их на подножки сиденья, выдернул фишку шнура, соединяющего шлемофон с самолетной рацией. Мелькнула мысль: «А вдруг колпак кабины не слетит?» Одернул себя: «Спокойно!» Подтянул привязные ремни, прижал голову к бронеспинке. Напряг мышцы, готовый к пушечному удару катапульты, затаил дыхание и тут же рванул красную скобу.
Выстрел. Одно короткое движение — и летчик вылетел, как снаряд, в небо.
Все произошло молниеносно, но и тут до предела обостренное сознание успело зафиксировать нужные детали. В кабину с гулом ворвался холодный поток воздуха. Значит, фонарь слетел. Был еще треск: очевидно, лопались шланги герметизации. Следом — резкий удар, запах пороха и — тишина. Или, может, от выстрела заложило уши?
Привязные ремни отстегнулись сами — сработал автомат. Летчик оттолкнул ногами ненужное теперь кресло. Сколько раз он проделывал все эти движения при наземных тренировках! Тогда такие занятия подчас раздражали своим надоедливым однообразием, зато как хорошо вышло все сейчас, когда промедление и ошибка были бы поистине смерти подобны!
Свободное падение. Куницын, как при учебном десантировании, отсчитал три секунды, выжидая, чтобы оставленные им истребитель и кресло ушли подальше вниз. Теперь с ними, пожалуй, не столкнешься: они тяжелее и должны обогнать его.
А что это перед глазами? Облака. Их первые хлопья промелькнули, словно клубы холодного пара. Потом они стали гуще и темнее. Солнце почти сразу скрылось из виду, отдав человека во власть зыбкого мутного сумрака.
Над головой прокатился, замирая, гул реактивных двигателей. Кто это? Кривцов? Или почудилось?
Тишина.
Парашют раскрылся автоматически. Мягко шурша, огромный шелковый шатер наполнился воздухом, последовал грубый рывок, и Куницын закачался на туго натянутых стропах. Висеть было неловко. Он поудобнее сел в лямках подвесной системы, расправил вздернутую почти к подмышкам меховую куртку. Что теперь? Инструкция предписывает: осмотри купол, от динамического удара он может лопнуть.
Нет, купол цел, все в порядке. Что дальше? Надо бы определить, нет ли сноса. Только разве в облаках что-либо поймешь?
Сняв меховые перчатки, он сунул их за отворот куртки, посмотрел на часы. Было четырнадцать тридцать.
Подивился собственному спокойствию. Ведь только что подвергался страшной опасности, а сейчас уже заботился о каких-то мелочах, ощущает, как жмут лямки подвесной системы, туго охватывающие грудь и ноги, интересуется, который час, отстегивает кислородную маску.
Прикинул: катапультировался примерно на двух с половиной тысячах метров. Значит, падал вместе с машиной, пытаясь спасти ее, почти десять километров. Да. А самолет жаль, до боли жаль. Но что же все-таки стряслось с управлением?
Повеяло холодом. Летчик нагнулся, чтобы посмотреть себе под ноги, и крякнул с досады: выскользнули перчатки. А, ладно! Но куда он опускается?
Неприятный холодок пополз по спине, как будто под теплой курткой кто-то провел по коже сверху вниз мокрым полотенцем. Море!.. Он совсем забыл о нем, а оно, притаясь, ждет его под облаками. Куницын содрогнулся от этой мысли, но тут же взял себя в руки. Надо готовиться к приводнению. Волны для парашютиста еще более неприятны, чем лес или горы.
Торопливо нашарив рукой на груди резиновые соски, летчик надул надетый на нем поверх меховой куртки спасательный жилет. Похлопал по нему ладонью, проверяя, достаточно ли. Расстегнул замок подвесной системы: приводняясь, от парашюта надо избавиться заблаговременно. Ведь если эта масса шелка и строп накроет его в воде, то так опутает, что можно и не выбраться, пойти ко дну, как рыба в сетях.
Облака оборвались, и почти в тот же момент упали ножные обхваты. Теперь Куницын держался только за плечевые ремни. Неуклюже вытягивая шею, он пытался определить, далеко ли до воды. Нет, ничего не понять, все кругом мутно-серое. Как бы не упустить мгновение, когда надо оставить парашют. Однако не рассчитал, разжал руки слишком рано и еще быстрее полетел вниз. Падая, успел заметить, что купол понесло ветром в сторону.
Море приняло летчика со злорадным, утробным вздохом. Стылая вода обожгла тело так, что Куницын охнул и чуть не захлебнулся.
Погружаться пришлось невыносимо долго, и в морской пучине стало до ужаса жутко. Когда надутый воздухом жилет потянул его наконец кверху, летчик изо всех сил заработал руками и ногами. Казалось, еще секунда — и он не выдержит.
Вынырнув, Куницын судорожно вдохнул влажный горько-соленый воздух и закашлялся. Пока лихорадочно, толчками билось сердце, какое-то время — минуту или больше — он, распластавшись, отдыхал. Потом протер глаза, огляделся. Рядом с ним плавала резиновая лодка, которая входила в комплект спасательных средств на случай прыжка с парашютом в море. В момент приводнения она наполнилась от специального баллона газом и легко, упруго скользила, покачиваясь на волнах.
Меховые куртка и брюки, шерстяной свитер, большие, до колен, носки‑унтята и ботинки, такие удобные для полетов в жгуче-морозной стратосфере, теперь промокли до нитки, стали обременительно тяжелыми. Все его семьдесят набрякших водой одежек липли к телу, сковывали движения, тянули ко дну. Хорошо еще, что выручал спасательный жилет. Поддерживаемый им, летчик поплыл к лодке. Залезть в нее тоже было весьма не просто: она, словно дразня, крутилась, прыгала, как мяч, отскакивала в сторону. Когда наконец он забрался, его грузная, крупная фигура еле уместилась в лодке, и ему пришлось поджать ноги, чтобы не выскользнуть обратно.
Разгоряченное тело еще не ощущало холода, только сырая кожа шлемофона непривычно давила голову, и хотелось сбросить его. Но где же парашют? Не видно что-то. Вокруг лишь белые гребешки волн. Выливая стекавшую из рукавов воду, летчик вдруг заметил, что до сих пор держит в руке кислородную маску. Бросить? Нет, пожалуй, еще пригодится. Он засунул маску на самое дно. А парашют, наверное, все-таки потонул, пока он гонялся, барахтаясь, за лодкой. Вот досада: в ранце остались бортпаек, ракеты, запас патронов, фонарь, медикаменты, спички.
«Шут с ним, — беспечно подумал капитан. — Меня уже ищут».
В том, что его будут искать и обязательно найдут, Куницын не сомневался. Ему даже казалось, что это произойдет скоро, очень скоро. Ну, через час, от силы — через два. Командир примет все меры, чтобы подобрать его еще до наступления темноты. А коль так, то Лиле и волноваться не придется. Ей ничего и не скажут до его возвращения.
