Георге Георгиу - Возвращение к любви
— А Михаил Лянка? — удивленно спросила Анна.
— Будете работать вместе с Лянкой.
— Как у вас все просто решается! — покачала она головой, не то восхищаясь, не то осуждая…
«Как с виду все легко решается!» — подумал Мога. Однако он тратил массу энергии, чтобы изменить что-то или осуществить. Но, поднимаясь по ступенькам правления, он отлично понимал, что впереди еще куча вопросов, разрешение которых будет зависеть не от него одного.
Иона Арсене он застал в кабинете склонившимся над целой горой бумаг.
— Каким ветром тебя занесло сюда? — удивился Арсене, и Мога увидел по глазам председателя, что его мысли заняты чем-то своим, вовсе не появлением гостя.
— Снегопад застал меня в поле, и я сбился с дороги, — засмеялся Максим.
— Очень ты похож на человека, который может заблудиться!
— К сожалению, мы являемся на свет без гарантии, что ни разу не заблудимся. — Мога оглядел стулья, будто выбирая, на какой сесть, какой понадежнее, и, не найдя подходящего, подошел к письменному столу. Стал ворошить бумаги, лежащие на столе, выбрал страницу, написанную от руки, и уселся в кресло. Это было как раз заявление Анны Флоря. Ион Арсене пометил в углу черным карандашом: «Разрешаю!» Вроде траурной надписи.
— Стареем и становимся философами! — пробурчал Ион Арсене. Он отобрал у Моги заявление и положил его на стол, исписанной стороной вниз, хотя чего уж было теперь скрывать, — возможно, только для того, чтобы оно не мозолило ему глаза! — затем вышел из-за стола и сел рядом с Максимом.
— Сколько тебе лет, Ион, что ты говоришь о старости? — поинтересовался Мога.
— Сорок два, как тебе известно. Я на четыре года моложе знаменитого председателя колхоза Моги.
— Бывшего, — коротко отрезал Максим.
— Юноши?
— Председателя.
— Кто?
— Мога.
— Ты?!
— Я!
Вся эта перестрелка, весь этот обмен словечками был похож на загадку, на некую игру, вроде детской считалочки. Мога хлопнул себя по коленям, и удар прозвучал как выстрел.
— Да, Ион, с середины марта я уже не председатель. Погоди минутку, — остановил он своего друга, видя, что тот спешит прервать его. — Сначала пошли трактор к повороту на Албиницу, а потом разберемся. — И Мога рассказал ему про застрявший в пути автобус. Арсене поднял трубку, вызвал бригаду трактористов и приказал немедленно выслать трактор на шоссе.
— Теперь скажи мне честно, Максим, много ты выпил коньяка? — возвратился к их разговору Арсене, глядя на Могу с недоумением и любопытством.
— М-да-а! — вымолвил Мога. — Даже Фома неверующий удивился бы твоей недоверчивости.
— Ладно, ладно, — примирительно сказал Арсене. — Но если ты уже не председатель, тогда кто же ты такой?
— Вот теперь до тебя дошло кое-что. Слушай же, как именуется мой новый пост: генеральный директор агропромышленного объединения «Пояна». Двенадцать совхозов-заводов. Около шести тысяч гектаров виноградников, а в перспективе — десять тысяч, Фруктовых садов — пятьсот. Пшеница, кукуруза, овощи… Завидуешь, не так ли? — улыбнулся Мога. — Есть где развернуться, дай бог!..
— Черт возьми! Я тебе сочувствую! Оставить такую благодать, как Стэнкуца!..
— Как бы там ни было, но благодаря мне, то есть моему уходу, ты отделываешься от одного соперника.
— Мне всегда было лестно помериться силой с Максимом Могой.
— Это меня радует. И когда мне понадобится в каком-нибудь совхозе хороший директор, возьму тебя. Факт!
— Заранее благодарен, — с некоторой иронией произнес Арсене. — А пока скажу откровенно: я не понимаю тебя. Зачем уходить именно сейчас, когда ты поставил колхоз на ноги…
Мога поднялся со стула и зашагал по кабинету, измеряя его вдоль и поперек, рассматривая новую мебель и оставляя на ковре глубокие следы. Арсене с беспокойством заботливого хозяина, стремящегося сохранить в доме полный порядок, следил за ним. Ему казалось, что Мога с пренебрежением вдавливает свои тяжелые ботинки в ковер и ковер вот-вот превратится в тряпку… Мога, словно ему передалось беспокойство хозяина, вдруг резко остановился перед Арсене.
— Порой мне кажется, что я добрался до какой-то межи, через которую не в силах перешагнуть, — задумчиво проговорил он. — А энергия так и кипит, так и бурлит во мне, и нужно куда-то ее деть. Тогда я говорю себе: начинай все сначала. Может, такова уж моя доля — тосковать по трудным начинаниям. Может, именно это и заставило меня дать согласие, хотя предложение было сделано в весьма тонкой форме… К тому же я возвращаюсь в «мою» Пояну, как выразился сегодня один товарищ. Чтоб завершить там круг жизни… Это уже говорю я, — добавил он с грустной улыбкой и тут же подумал, что скорей всего так оно и будет.
Мога почувствовал какой-то укол в сердце, медленно опустился на стул рядом с полированным столом и склонил голову на руки. Некоторое время он молча сидел, прислушиваясь к сердцебиению. До сих пор он не знал, что такое отдых, хотя сердце частенько беспокоило его. Он уходил с головой в работу и забывал обо всем. И лишь в такие минуты, как сейчас, он подумывал о том, что ему не мешало бы подлечиться где-нибудь в санатории.
Он мог бы хоть сейчас взять отпуск, но «Пояна» ждала его… Все, что он говорил сейчас Арсене, были его давние размышления, но он не делился ими ни с кем. Думал, что, возможно, ошибается, что это — минутная слабость.
Вот как сейчас с сердцем…
Мога приложил руку к груди.
— Что с тобой? — встревожился Арсене.
— Ничего, пройдет. Почему ты молчишь?
— Думаю о твоих словах. Сперва они показались мне чепухой. Но в том, что касается тебя лично, может быть, есть какой-то смысл… В самом деле, непочатый край работы! Как раз тебе по плечу. Трудностей там, конечно, хватает. А значит, есть куда силы девать. Ты наведешь там порядок, в этом я совершенно уверен. — Арсене помолчал, словно набираясь сил. — Но скажи мне, дорогой Максим, — он заговорил громче, — чем ты заполнишь пустоту, которая останется после твоего ухода? Подумал ты об этом? Принять на себя отстающее хозяйство. Это еще понятно… Как бы там ни было, у тебя есть надежда навести порядок и двинуться вперед. А как же быть с колхозом «Виктория»? Ты же растворился в нем, какой ты ни громадина; ведь в каждом колхознике твоя частица — слава богу, тебя хватило на всех! — засмеялся Арсене. Глаза его широко раскрылись, и Мога прочитал в них искреннее недоумение. — Кого бы ты ни оставил на своем месте, с него шкуру снимут, вот увидишь.
— Послушай, Арсене, — Мога положил руку на плечо собеседнику, отчего Арсене как бы уменьшился и стал перед Могой вроде подростка. — Анна Флоря уходит от тебя, поэтому ты, зануда, разводишь всякие теории.
— Она развелась с мужем, — вздохнул Арсене. — Зайдем ко мне, отогреешься с дороги…
— Она будет работать в колхозе «Виктория»!
— Ты всегда был великим практиком, — ответил Арсене. — Пошли?
6— Марианна спит?
— Спит, малышка. С трудом уложила ее. Все ждала тебя, заставила меня рассказать ей сказку — дома, говорит, мне сказки рассказывал телевизор. Как ездилось?
— Хорошо, тетушка Иляна.
— Выпей теплого молочка. Ты же промерзла, согрейся.
— Спасибо, тетушка Иляна, не хочется.
— Не говори, Анна… Что бы ни случилось, человек должен одолеть горе, иначе оно одолеет его.
— Тетушка Иляна, я уезжаю отсюда.
Старушка тяжко вздохнула.
— Вы были мне как родная мать…
— Да что ты… Я стала вздорной и ворчливой… Особенно с тех пор, как мой старик преставился. Прежде у меня было с кем болтать, с кем ссориться, держала двух овечек, птицу. Как надоедало пререкаться со стариком, я шла к курам и ссорилась с ними. Теперь вот я одна-одинешенька, овечек продала, птицу не развожу, а стены говорить не умеют… Раньше еще радио разговаривало в доме, да вот уж неделя, как оно онемело… Теперь, раз ты уезжаешь, я насяду на товарища Арсене, чтобы мне починили радио, а то ведь совсем одна как перст. А может, водочки, Анна, а? Зятек мне принес. Огонь… Только ты меня не выдавай, знаешь, какие сейчас строгости? В этом году слива уродила хорошо, а убирать некому. Не пропадать же добру!.. Так как, Анна? Рюмочку, а?
— Не могу, тетушка Иляна. Сама знаешь!..
— Ладно, уж!..
Старушка вышла из комнаты и вскоре вернулась с неполной бутылочкой и двумя рюмками, тарелкой печенья и конфетами.
— Вот так и мы сидели порой с моим стариком. Очень уж он любил водочку… А я давала ему помаленьку. Ведь когда он набирался, то ерепенился и гнал меня спать на кухню. Говорил, что я, мол, сильно храплю и ему мешаю. А имел он на меня зуб еще с молодых лет… Ну, Анна, за наше здоровье! И не принимай все так близко к сердцу. Вот увидишь, он вернется и еще попросит прощения. Как и мой старик: приходил, бывало, на кухню и начинал: «Пошли, Иляна, в хату, пусть вороны ссорятся». А я делаю вид, что не слышу, чтоб он не думал, что я такая уж дура… Ну, отведай, Анна, ох и хороша эта водочка, сама в рот просится… Она вылечивает человека от горестей и досады… А Илья если придет, так пусть его приходит… Не держи его во дворе, как блудливого кота. Ты же у нас умница.
