Анатолий Керин - Леший выходит на связь
— Хакас он. Взгляд строгий...
— Еще бы! — усмехнулся Казарин и тут же понял, что усмешка явно не к месту.
— Родинка на щеке, кажется, на правой. Военный картуз.
— Военный, говоришь?
— С лаковым козырьком.
— Та-ак. Ну это, пожалуй, не суть важно. — И вдруг Дятлов напружинился весь и подскочил. — А кто у него в Кискаче? Родня? Знакомые?
Чего-чего, а этого милиционер не знал. Затруднившись с ответом, он виновато посмотрел на Дятлова и сник головой. А Дятлов не отступал — он развивал далее пришедшую к нему счастливую — он был уверен в этом! — мысль:
— Бандит хотел, чтоб ты увидел его возле Кискача! Вот что! И чтобы мы именно там искали Турку!
— Уж это слишком, товарищ командир, — осторожно возразил Казарин. — Просто бандит поджидал кого-то.
— И такое не исключается. Во всяком случае, на банду нужно выходить через Кискач — это ясно. Улус таежный, глухой и, стало быть, свой для бандитов.
В тот же день Антон Казарин направился с пятью бойцами в Кискач. Всю дорогу милиционер перебирал в уме жителей улуса, давал им, по его мнению, точные, исчерпывающие характеристики. Люди они мирные, безобидные, к советской власти тянутся. Подозревать в связях с бандитами вроде бы некого. Разве что вора того? Да где он теперь, когда такого дал стрекача? Может, уже в Абакане или Минусинске очутился.
— А есть такие, что уехали? Скажем, поехал в одно место, а попал совсем в другое, — сказал Антон, поправляя у седла торока.
Милиционер повел носом, задумался. Вроде бы все живут дома. Да и то правда, что за каждым не уследишь, хоть и улусишко вроде бы небольшой, малолюдный.
— Иного считают погибшим, а он живой, — прощупывал Антон.
Милиционер снова задумался. Ответил не совсем твердо:
— Вроде бы и таких нет. Правда, у Тайки еще в давних годах мужик потерялся, охотник. Да коли уж говорить по совести...
— Что?
— Ребятишек ей надарил, а вместе не жили. Четверо у нее мальцов. Может, от разных, а? — с явным смущением ответил участковый.
— Что за Тайка?
— Пригожа была, ядрена. А теперь Тайка — пропащая. Хозяина нет, ребятишки с голоду пухнут.
— Как же так? Почему же колхоз не поможет?
— Колхоза у нас нету.
Когда они после нескольких часов пути благополучно прибыли в улус, Казарин проехался по заросшим бурьяном коротким улицам. Во всем улусе не было ни одного сколько-нибудь богатого дома. В основном это были избы-пятистенки с окнами без ставен, с односкатными крышами, сквозь прогнившие доски которых пробивалась полынь. Затем Антон решил навестить Тайку. Если Тайкино жилье окажется подходящим, думал он, то одного-двух бойцов, он уже прибрасывал кого, можно будет определить у нее на постой, все перепадет ребятне хоть какой-то еды.
Тайкина избушка была не лучше, да и не хуже других. Она утонула в лебеде, на самом краю улуса. Сразу за ней начинался огороженный поскотиной выгон. Приоткрыл Антон перекошенную дверь и враз отпрянул. В нос ему резко ударило устоявшимся зловонием — сырым удушающим смрадом от печи. На загнетке в кучке сине тлели угли, а на углях чадили не успевшие сгореть пестрые лоскуты собачьей шкуры.
Чувствуя подступившую к горлу тошноту, он оглядел избу. Вповалку на деревянной кровати, в ветхом тряпье лежали дети — три коростливых мальчика, старшему из них было лет двенадцать, и совсем маленькая девочка. Голые животы у ребятишек были вздуты, а скуластые лица посинели и стали похожими на старые трухлявые грибы.
Распластав по столу безжизненные мосластые руки и уронив на них ничем не покрытую голову, болезненно подремывала молодая черноволосая женщина. Это и была Тайка. Она никак не отозвалась на протяжный скрип двери. Она была как мертвая.
Казарин в растерянности постоял у порога, затем стремительно, словно кто-то толкнул его в спину, подошел к столу.
Дети, уставившиеся на него испуганными большими глазами, по-щенячьи заскулили, стремясь отползти в зеленый от плесени угол, подальше от незнакомого человека с наганом. Но руки и ноги совсем не слушались их, а тяжелые головы сами падали в грязные лохмотья.
— Ну что вы? — ласково сказал им Антон сиплым, надтреснутым голосом, думая о том, что нужно сейчас же, немедленно, как-то помочь этой семье.
— Нам нечего есть, — по-русски еле слышно проговорила Тайка и тут же, увидев среди бойцов, вошедших в избу за Антоном, двух хакасов, перешла на хакасский язык. Что-то объясняя, она запиналась, судорожно всхлипывала, а туманные и закисшие в уголках глаза блуждали по избушке, словно незрячие, ни на чем не останавливаясь.
Антон почувствовал, как от волнения у него на лице, на шее, на груди выступает испарина, он рванул ворот гимнастерки и вытер платком лоб. Прежде ему не доводилось видеть ничего подобного. Семья самого Антона жила не богато, но не помирала же с голоду. Как это так? Кругом с песнями новая жизнь строится, создаются колхозы, а здесь дети совсем оголодали, уже не держатся на ногах, и никому до них нет никакой заботы.
— Товарищи, — сказал он своим спутникам-бойцам отряда. — А ну на стол хлеб и сало!
Тайка вздрогнула всем телом, попыталась подняться навстречу Антону, но соскользнула с чурбака и вяло осела на пол, и заговорила еле слышным, горячечным шепотом. Это был даже не шепот, а один неестественно долгий, мучительный стон.
— Что она? — растерялся Антон, кинувшийся к ней, чтобы поднять Тайку.
Милиционер, взяв Антона за локоть, остановил его, сказал подавленно, очевидно, стыдясь того, что раньше ничем не помог этой семье:
— Она без памяти. Бредит.
Антон сказал бойцам, чтобы они непременно покормили ребятишек и Тайку, а сам — на коня и в Чарков. В магазинах золотоскупки при крайней нужде чекистам разрешалось иногда брать кое-какие продукты, продававшиеся на золото, правда, самую малость. И сейчас после недолгих разговоров со знакомым старичком-завмагом ему отпустили полмешка муки, голову сахара, прокопченный свиной окорок, немного крепкосоленой горбуши и конфет. Это было невероятное везение, на такое Антон не смог бы рассчитывать даже в самых смелых своих мыслях. Летел он в Кискач, будто на крыльях, представляя, как удивятся обилию продуктов не только Тайка и ее дети, но даже бойцы, получавшие не столь уж скудный паек. Оказывается, если захотеть, то все можно сделать, вот сделал же он!
— Ешьте, поправляйтесь, — сказал Антон детворе, складывая на столе богатство, полученное в магазине.
Прошла неделя-другая, и Тайкина семья каким-то чудом ожила. Ребятишки стали слезать с кровати, играть, выходить на крыльцо и на улицу, а старший Алешка, тот уже бегал в тайгу за съедобными травами и кореньями, за паданкой — прошлогодними кедровыми орехами. Иногда ему удавалось находить яйца тетеревов, рябчиков.
Поправилась и сама Тайка. На нее было дивно глядеть: округлилась, порозовели щеки, засветились глаза. Теперь она готовила бойцам обеды, носилась с тарелками, с ложками, стирала для бойцов. Она ко всем была вроде бы одинаково доброй и все-таки выделяла изо всех Казарина, которому была бесконечно благодарна за спасение детей. А он любил присесть у очага, когда Тайка колдовала над котлом, и поговорить с нею, с такою женственной и красивой.
— Скажи-ка, Тайка, кто твой муж? — спросил он ее однажды.
— Охотник, однако.
— Где же он?
Как показалось Антону, а он уже достаточно хорошо знал Тайку, она сперва растерялась — в ее иссиня-черных, слегка раскосых глазах мелькнуло смятение. Затем она, преодолевая растерянность, торопливо и с досадой откинула за спину косу, лежавшую у нее на груди, и сказала чуть слышно:
— Медведя стрелял, а медведь его заломал. Помер мой охотник.
— Давно то было?
— Давно. А тебе зачем? Не жениться ли думаешь? Я фу какая страшная! — и, почувствовав на душе облегчение, она залилась задорным, радостным смехом.
7
Дятлова и двух его помощников срочно вызвали в Абакан. Они не знали, зачем понадобились Капотову — догадывались, что быть накачке, но никто не думал, что начальник областного ГПУ, не дававший обычно воли нервам, начнет разговор столь резко и раздраженно. Значит, дела были действительно из рук вон плохи.
В Абакан они приехали уже под вечер. Солнце падало в горы, воздух был неподвижен и плотен — звуки в нем, едва родившись, умирали. Определив лошадей на конюшне, чекисты, несмотря на то, что были голодны, в столовую не пошли, а прямиком направились в управление. Встретивший их дежурный молча покачал головой, давая знать, что начальник сердит и что предстоит нелегкое объяснение.
Когда они вошли в кабинет, Капотов мельком посмотрел на них и, даже не предложив сесть, вперился едучими глазами в чистый лист бумаги, лежавший перед ним.
— Я спрашиваю тебя, Дятлов, когда ты покончишь с Туркой. Это же черт знает что! Бродит у нас под боком бандит, людей убивает, совхозы грабит. А мы?
