Л. Пантелеев - Том 2. Республика Шкид
— Как его прозвать?
— Трубочистом назовем. Эва, черный какой!
— Жуком давайте.
— Нет.
— Ну, так пусть будет — Цыган.
— Во! Правильно!
— Цыган и есть.
Колька снисходительно слушал, а когда приговор был вынесен, улыбнулся и небрежно сказал:
— Мне все равно. Цыган так Цыган.
…— А почему вы школу зовете Шкид? — спрашивал Колька на уроке, заинтересованный странным названием.
Воробышек ответил:
— Потому что это, брат, по-советски. Сокращенно. Школа имени Достоевского. Первые буквы возьмешь, сложишь вместе — Шкид получится. Во, брат, как, — закончил он гордо и добавил многозначительно: — И все это я выдумал.
Колька помолчал, а потом вдруг опять спросил:
— А как зовут заведующего?
— Виктор Николаевич.
— Да нет… Как вы его зовете?
— Мы? Мы Витей его зовем.
— А почему же вы его не сократили? Уж сокращать так сокращать. Как его фамилия?
— Сорокин, — моргая глазами, ответил Воробышек.
— Ну, вот: Вик. Ник. Сор. Звучно и хорошо. — И правда, дельно получилось.
— Ай да Цыган!
— И в самом деле, надо будет Викниксором величать.
Попробовали сокращать и других, но сократили только одну немку. Получилось мягкое — Эланлюм.
Оба прозвища единогласно приняли.
Однажды Викниксор, бывший Виктор Николаевич Сорокин, любитель всего нового и оригинального, зашел к ребятам и, присев на подоконник, мягко, по-отечески заговорил:
— Вы, ребята, скучаете?
— Скучаем, — печально ответили ребята.
— Надо, ребята, развлекаться.
— Надо, — поддакнули опять шкидцы.
— Ну, если так, то у меня есть идея. Школа наша расширяется, и пора нам издавать газету.
Ребята погмыкали, но ничего не ответили, и Викниксору пришлось повторить предложение:
— Давайте издавать газету.
— Давайте, Виктор Николаевич. Только… — замялся Косарь, — мы это не умеем. Может, вы сделаете?..
Предложение было смелое, но Викниксор согласился:
— Хорошо, ребята, я вам помогу. На первых порах нужно руководство. Так что — ладно, устроим.
Скоро о беседе забыли.
Но завшколой, увлеченный своей идеей, не остыл.
Каждый вечер в маленькой канцелярии дробно стучала пишущая машинка. Это готовился руками самого Викниксора первый номер шкидской газеты.
В то же время питомник стал замечать рост популярности Цыгана.
Колька ужо не ходил мокрой курицей, новичком, а запросто, по-товарищески беседовал с завшколой и долгие вечера коротал с ним за шахматной доской.
— Ишь, стерва, подлизывается к Викниксору, — злобно скулили ребята, поглядывая на ловкого фаворита, но тот и в ус не дул и по-прежнему увивался около зава.
— Не иначе как кляузником будет, — разжигал массы Воробей.
Ребята слушали и озлоблялись, но Цыган не обращал внимания на хмурившихся товарищей, хотя было обидно, что до сих пор с ним никто не желал дружить, а тем более повиноваться ему так, как повиновались Воробышку.
Дело в том, что Шкида только тогда начинала уважать своего товарища, когда находила в нем что-нибудь особенное — такое, чего нет у других.
У Воробья это было. У него имелась балалайка, паршивая, расстроенная в ладах балалайка, и умение кое-как тренькать на ней. Из всех воспитанников никто этой науки не осилил, и поэтому единственного музыканта уважали.
У Цыгана еще не было случая завоевать расположение товарищей, но он искал долго, упорно и наконец нашел.
Однажды, сидя в кабинете завшколой за партией в шахматы, Колька, победив три раза подряд, четвертую игру нарочно провалил.
Приунывший Викниксор повеселел. Несмотря на свои пятнадцать лет, Колька хорошо играл в шахматы, и завшколой редко выигрывал. Поэтому он очень обрадовался, когда загнанный и зашахованный его король вдруг получил возможность дышать, а через шесть ходов Колька пропустил важное передвижение и получил мат.
— Красивый матик. Здорово вы мне влепили, — притворно восторгался Цыган, разваливаясь в кожаном кресле. — Очень красивый мат, Виктор Николаевич.
Викниксор расцвел в улыбке.
— Что? Получил? То-то, брат. Знай наших.
Цыган минуту выждал, тактично промолчав, и дал Викниксору возможность насладиться победой. Потом, переменив тон, небрежно спросил:
— Виктор Николаевич, а как насчет газеты? Будете выпускать или нет?
— Как же, как же. Она уже почти готова, — оживился Викниксор. — Только вот, брат, материалу маловато. Ребята не несут. Приходится самому писать.
— Да, это плохо, — посочувствовал Колька, но Викниксор уже увлекся:
— Ты знаешь, я и название придумал, и даже пробовал сам заголовок нарисовать, но ничего не вышло, плохо рисую. Зато весь номер уже перепечатан, только уголок заполнить осталось. Я пробовал и стихи написать, да что-то неудачно выходит. А ведь когда-то гимназистом писал, и писал недурно. Помню, еще, бывало, Блок мне завидовал. Ты знаешь Блока — поэта знаменитого?
— Знаю, Виктор Николаевич. Он «Двенадцать» написал. Читал.
— Ну вот. Так я с ним в гимназии на одной парте сидел, и вот, бывало, сидим и пишем стихи, все своим дамам сердца посвящали. Так ведь, представь себе, бывало, так у меня складно выходило, что Блок завидовал.
— Неужели завидовал? — удивлялся Колька.
— Да. А вот теперь совсем не могу писать — разучился.
— А я ведь с вами, Виктор Николаевич, как раз об этом и хотел поговорить, — деликатно вставил Цыган.
Завшколой удивленно взглянул.
— Ну-ну, говори.
Колька помялся.
— Да вот тоже, вы знаете, попробовал стишки написать, принес показать вам.
— Стишки? Молодец. Давай, давай сюда.
— Они, Виктор Николаевич, так, первые мои стихи. Я их о выпуске стенгазеты написал.
— Вот, вот и хорошо.
Тон заведующего был такой ободряющий и ласковый, что Колька уже совсем спокойно вытащил свои стихи и, положив на стол, отошел в сторону.
Завшколой взял листочек и стал читать вслух;
Ура, ребята! В нашей школе
Свершилось чудо в один миг.
И вот теперь висит на стенке
Своя газета — просто шик.
Прочтя первый куплет, Викниксор помолчал, подумал и сказал:
— Гм. Ничего.
Колька, чуть не прыгая от радости, выскочил из кабинета.
В спальню он вошел спокойный.
Ребята по-прежнему сидели у печки. При его входе никто даже не оглянулся, и Кольку это еще больше обозлило.
— Ладно, черти, узнаете, — бормотал он, укладываясь спать.
* * *Через пару дней Шкида действительно узнала Громоносцева.
— Ты видел, а?
— Что?
— Вот чумичка. Что! Пойди-ка к канцелярии, Позек-сай, газету выпустили школьную. «Ученик» называется.
— Ну?
— Ты погляди, а потом нукай. Громоносцев-то у нас…
— Что Громоносцев?
— Погляди — увидишь!
Шли толпами и смотрели на два маленьких листика. Четвертую часть всей газеты занимал заголовок, разрисованный карандашами.
Читали напечатанные бледным шрифтом статейки без подписи о методах воспитания в школе, потом шмыгали глазами по второму листку и изумленно гоготали:
— Ай да Цыган! Ловко оттяпал.
— Прямо поэт.
Колька и сам не поверил, когда увидел свои стихи рядом с большой статьей Викниксора, но под стихами стояло: «Ник. Громоносцев». Оставалось верить и торжествовать.
Стихи были чуть-чуть исправлены и первое четверостишие звучало так:
Ура, ребята! В нашей школе
Свершилось чудо в один миг!
У канцелярии на стенке
Висит газета «Ученик».
Газета произвела большое впечатление. Читали ее несколько раз. Вызывал некоторое недоумение заголовок, представлявший собою нечто странное. По белому полю полукругом было расположено название «Ученик», а под ним помещался загадочный рисунок — головка подсолнуха с оранжевыми лепестками, внутри которого красовался черный круг с двумя белыми буквами: «Ш. Д.», вписанными одна в одну — монограммой.
Что это означало, никто не мог понять, пока однажды за обедом непоседливый Воронин не спросил при всех заведующего:
— Виктор Николаевич, а что означает этот подсолнух?
— Подсолнух? Да, ребята… Я забыл вам сказать об этом. Это, ребята, наш герб. Отныне этот герб мы введем в употребление всюду. А значение его я сейчас вам объясню. Каждое государство, будь то республика или наследственная монархия, имеет свой государственный герб. Что это такое? Это — изображение, которое, так сказать, аллегорически выражает характер данной страны, ее историческое и политическое лицо, ее цели и направление. Наша школа — это тоже своеобразная маленькая республика, поэтому я и решил, что у нас тоже должен быть свой герб. Почему я выбрал подсолнух? А потому, что он очень точно выражает наши цели и задачи. Школа наша состоит из вас, воспитанников, как подсолнух состоит из тысячи семян. Вы тянетесь к свету, потому что вы учитесь, а ученье — свет. Подсолнух тоже тянется к свету, к солнцу, — и этим вы похожи на него.
