Сергей Сергеев-Ценский - Том 10. Преображение России
— Итак, — обратился он с торжественностью в голосе к Алексею Фомичу и Наде. — Кажется, лишнее говорить мне вам, как я благодарен, что вы приехали, что вы замените меня Нюрочке!.. Она знает, куда ее надо везти, к кому обратиться… может быть, завтра, — добавил он и с еще большей почтительностью, чем при своем появлении, поцеловал руку Нади и долго жал обеими руками мощную руку Алексея Фомича, глядя на него проникновенно, потом приник к Нюре, прощаясь.
— Главное, не робей! — говорил ей вполголоса. — Готовцев ручался мне, что все обойдется благополучно.
Надев шинель и взяв фуражку, он сделал от двери общий поклон и вышел, и некоторое время в комнате было тихо.
— Ну, Надя, как ты находишь мужа Нюры? — приподнято спросил жену Сыромолотов и подмигнул не без лукавства.
— Мне он очень понравился, — просто сказала Надя.
— Должен признаться, что и мне тоже… Да, должен в этом признаться… А я — я, — зарокотал Алексей Фомич, обращаясь к Нюре, — очень строг к людям, о чем прошу помнить, и мне угодить оч-чень мудрено, имейте это в виду!
Нюра улыбнулась строгому тону и виду художника, а Надя заметила:
— Уходить пора уж и нам, Алексей Фомич. Надо только договориться насчет завтрашнего.
— А что тут договариваться? Часов этак в девять мы приедем сюда на извозчике, а Нюра до этого времени должна хорошенько выспаться, чтобы быть в надлежащей форме, как говорят цирковые борцы, и собраться.
Потом, приглядевшись к Нюре, насколько позволили сумерки, Сыромолотов добавил:
— Робеть же нет решительно никаких оснований… Я помню, жена моя, первая, говорила, что ее роды тянулись более суток… Больше суток, вы только представьте! Матросов и офицеров на двух тральщиках, — сколько их там было десятков, — убило мгновенно, они не мучились, а чтобы родить одного, всего одного только человека, который мог ведь родиться и мертвым или помереть через день-два после родов, молодая женщина должна была нечеловечески мучиться больше чем двадцать четыре часа!.. Вот как все это нелепо устроено!.. Убить, это всякие негодяи обдумали всесторонне, как сделать, тысячи способов для этого есть, а родить?.. Тут способ только один, притом чрезвычайно трудный! Вам же, Нюрочка, судьба предлагает другой, более короткий и легкий. Не будет ли оно гораздо лучше для вас, а? Давайте-ка думать, что этот именно способ и будет лучше!
Глава третья
Когда Сыромолотовы вышли в Рыбный переулок, было уже совсем сумеречно, однако не темно, хотя уличных фонарей по заведенным правилам и не зажигали. Можно было даже разглядеть лица встречных. А Нахимовская оказалась теперь, в десятом часу, очень людной и оживленной. Много было офицеров, моряков и пехотных, так как гарнизонную службу в Севастополе несли ополченские дружины, и каждый из этих офицеров шел рядом с женщиной, и часто слышались вспышки веселого смеха.
— Вот видишь как, — говорил, стараясь, чтобы выходило потише, Алексей Фомич, — война войной, а любовь любовью…
Дома на Нахимовской были большие, с магазинами внизу, но магазины почти все, кроме бакалейных, были заперты, окна вторых и третьих этажей занавешены, впрочем, неплотно: то там, то здесь выбивались на улицу оранжевые косяки и полоски света, однако никто не обращал на это внимания.
Около памятника Нахимову остановился теперь Алексей Фомич вполне разрешенно, хотя памятник проступал смутно.
— А ведь Нахимов закоренелый был холостяк, — сказал он, — как и адмирал Ушаков. Женщин на военные суда даже и не допускали. И вот теперь, наконец-то, когда Нахимов стоит, отлитый из бронзы, женщины взяли свое: снуют вокруг него в большом изобилии.
И как бы в подтверждение его слов где-то впереди, где чуть заметно белели колонны, ворвался в негромкий гул голосов звонкий и надрывный женский голос:
Все гово-рять, шо я ветренна бува-аю,
Все го-во-рять, шо я мно-го люб-лю,
Ах, от-че-го ж я про всех позабу-ва-аю,
Про од-но-го поза-буть не могу!
— Должно быть, пьяная, — высказала догадку Надя, на что Алексей Фомич отозвался:
— По-видимому, пригубила чуть-чуть.
Слышно стало, что кто-то уговаривал женщину не петь, но надрывный голос ее взвился снова в наступающую ночь:
Де-сять любила, девять поза-была,
А од-но-го не могу поза-быть!..
Эх, бро-шу я ка-арты, брошу я биль-я-ярты,
Д'ста-ну я го-орькую водочку пить!
Кто-то рядом с Сыромолотовым, вздохнув, сказал сочувственно:
— Видать и так, нарезалась… и где только достала!
Женский голос, оборвавшись было, зазвенел между тем снова:
А-ах, не тер-зайте вы грудь мою боль-ну-ю,
Вы не узна-вай-те, кого я люблю!
Нет, не скажу вам, по ком я все тоску-ую,
Лучше ж свое го-ре в вине я по-топ-лю!
— Гм… Очень это искренне у нее выходит, — остановясь, заметил Сыромолотов. — Послушаем, как пойдет дальше.
Но дальше песня не пошла; дальше послышался только зычный мужской окрик:
— А вот я тебя в участок сейчас отправлю, тогда и забудешь!
Ясно стало, что песню прекратил полицейский.
Между тем со стороны бухты, иногда звонче, иногда глуше, что зависело от небольшого ветра, дувшего с моря, доносилась музыка духового оркестра, как будто на одном из многих судов справлялся какой-то праздник.
Алексей Фомич так и подумал и сказал Наде:
— Ведь есть же праздники полковые, того или иного святого, значит, должны, по теории вероятностей, быть и судовые… А раз праздник, то как же обойтись без духового оркестра?
На что отозвалась Надя с досадливой ноткой в голосе:
— Ты все что-то шутишь, а я думаю совсем не о том.
— О чем же именно?
— О Нюре, конечно!.. Допустим даже, что операция пройдет удачно, а вдруг ребенок окажется мертвый?
— Ну, зачем же такие страсти!.. И почему же именно мертвый?
— А как операция должна делаться, — ведь мы с тобой этого не знаем… Я думаю, что под наркозом?
— Гм… Я тоже так думаю… А как же иначе?.. Ну, разумеется, под наркозом! — подумав, согласился Алексей Фомич.
— Хорошо, под наркозом… А если Нюра не выдержит этого наркоза, если у нее сейчас слабое сердце? Разве таких случаев никогда не бывало?
— Слышал и я, что бывали, да ведь тут, в городской больнице, опытные врачи, я думаю.
— Везде они опытные, но почему-то везде попадаются невежды, — решительно отрезала Надя и, пройдя несколько шагов, добавила: — Пусть даже все окончится благополучно, и ребенок окажется живой, а как же Нюра может кормить его грудью с такою большою раной?.. Да и молока у нее может не быть, раз ребенок еще недоношенный.
— Гм, да-а… Для меня ясно, что Михаилу Петровичу придется нанять кормилицу… Большой расход, конечно, но что же делать? Раз появляются в семье дети, значит увеличиваются расходы.
Когда они подошли к своей гостинице, то разглядели несколько поодаль от входа знакомого им коридорного возле двух женщин в белых беретах одного фасона.
Сыромолотов остановился в косяке тени, остановилась и Надя, и коридорный на их глазах направился с одной из женщин к широким ступеням входа, а другая вдруг закричала ему вслед хрипло:
— Ах ты, хабарник паршивый! Я тебе, значит, мало хабаря даю?
Но тут же около нее появились два матроса, и один из них, обняв ее, проговорил весело:
— А-а, Гапочка, наше почтение!
Другой же еще веселее:
— Напысала Гапа Хвэсi,
Що вона теперь в Одэсi,
Що вона теперь не Гапа,
Бо на неi бiла шляпа,
И така на ней спiдныця,
Що сама кругом вертыця!
Надя очень энергично потянула за собой Алексея Фомича, и он так и не досмотрел, чем кончилось у двух матросов и Гапы.
Лестница на третий этаж довольно тускло была освещена лампочками в небольших нишах, и, поднимаясь по ней, говорил Алексей Фомич:
— Да, здесь совсем другой тон, чем в нашем Симферополе… что и неизбежно, впрочем, раз тут военный флот стоит.
После комнаты Калугиных номер в гостинице Киста показался им обоим еще более убогим, чем с приезда сюда. Надя покачала головой и сказала:
— Ну, уж так и быть! Переночуем здесь эту ночь, а завтра, как устроим Нюру, поищем другую гостиницу.
Конечно, это было вполне скромное желание, но случилось так, что даже такого желания выполнить на другой день им все-таки не удалось.
Глава четвертая
Музыку, которую слышали Сыромолотовы, слышал в это же время и Калугин, когда катер, на который он сел, шел к «Марии».
Кто распорядился, чтобы играла музыка на линкоре во время тяжелой погрузки угля матросами, об этом не мог, конечно, догадаться Калугин, но оркестр играл.
