Иван Елегечев - В русском лесу
Горе великое одолело Зиновею: богатства лишилась. Думала в свое удовольствие пожить — не получается. Ждала смерти мужа — зря ждала. Эх, насмеялась жизнь над Зиновеей — лишилась она рассудка. Яму за ямой роет на острове, не отступается. День и ночь работает, да все зря. Люди над ней сжалились, еды несут старухе, не берет, ягодой подкрепляется и роет, без конца роет, все клад свой надеется разыскать.
А тут и осень подступила. Холодно сделалось. На острове ветер ходит поверху, о берег хлещутся речные валы, летяги кричат, чуя заморозь: ба-ба, ба-ба! Услышит Зиновея голос летяг, думает, ее зовут, на голос бросается. И снова в земле роется, снова ищет. От недоедания высохла в скелет, оборвалась, в лохмотьях осталась.
— Ба-ба, ба-ба! — кричат летяги. — Где ты, баба?
Мертвая лежит Зиновея. На голос стремилась, о колоду споткнулась, упала, тут и схватила ее в свои объятия смерть.
Зиновею зарыли на острове, под пихтой, а остров с той поры в память о жадной Зиновее стали звать Бабушкиным. Летяги близ ее могилы в гнездах на деревьях живут, к ненастью орут отчетливо:
— Ба-ба, ба-ба! Глупая ба-ба!..
4. Гиблый мыс
Едва-едва течет река, то ли течет, то ли на месте стоит — не понять. Вода черная, как крепкий навар чаги. Глубокая речка, масляные пятна поверху. Начало ее в Верховских болотах.
Ныне эту речку зовут Нефтянкой — нефть под ней нашли, — а мыс на крутом повороте, там, где фонтан газа из земли ударил, Фартовым. Но еще недавно эту речку по-другому звали — Гнилой, а мыс — гиблым: люди часто в зимнюю пору здесь гибли.
Поедут по льду с одной стороны на другую — обрушится лед, поминай как звали неосторожных ездоков.
Раз, давно-давно было, в феврале ехал из урмана купчик Стахей с приказчиком Лукьяном. Веселые. В урмане они вели обменный торг, сивухой охотников спаивали, соболей и лисиц у пьяных выманивали. Два воза наторговали мехов, на тыщу рублей везли добычи. За полтора дня пути до Гнилой речки в густом пихтарнике загородил им дорогу маленький человечек, плосколицый, безносый, с узеньким ртом и большими грабастыми руками. Стахей с Лукьяном — пьяные и оттого им совсем не страшно.
— Кто такой, откуда ты, парень, здесь взялся, — спросил Стахей, — и зачем загородил нам дорогу?
— Ослепли разве, я — Материковый Мужик...
— Ну, так что из того, что ты Материковый Мужик? — засмеялся Стахей. — Подарка, что ли, дожидаешься от меня?
— Да, подарка-ко́за я жду, — сказал Материковый Мужик. — Мне много не надо, хватит хвоста собольего, или хоть шкурку белки, или щепотку табачку. Я не жадный...
— А ежли не дам?
— Не дашь — покаешься, — сказал Материковый Мужик. — Лучше уважь, скатертью тогда тебе будет дорога.
— Эй, — весело в ответ закричал Стахей, — эй, Лукьян, а ну-ка, уважь карлика плетью, чтоб нас с тобой помнил.
— Счас! — закричал с заднего воза приказчик и взмахнул плетью. Материковый Мужик подпрыгнул от боли, взвыл и скрылся в густерне леса, только его и видели. А купчик с приказчиком хохоча поехали дальше.
Едут — за день до Гнилой речки повстречалась Стахею с Лукьяном чертуха Масси Пая, красивая, голая, волосы распущены по плечам. Кричит:
— Уважьте, уважьте!
Слышали Стахей с Лукьяном: кому повстречается в тайге чертуха Масси Пая, кого позовет к себе, тот должен пойти за ней и делать все, что она прикажет. А прикажет она наколоть для ее печки дровишек, натаскать из истока или из чвора воды, сварить в котле сохатину, накормить Масси Паю, улечься с бесстыжей спать... Уходя же, следует ей оставить хвост или лоскуток какой-нибудь шкурки, а большего и не требует чертуха от таежника. Кто услужит по-хорошему Масси Пае, того ждет в тайте непременный фарт, а кто не захочет знаться с чертухой, тому не миновать беды.
— Уважьте, уважьте! — кричит голая Масси Пая из-за лесин.
Знают Стахей с Лукьяном, надо кому-то из них слезть с подводы, пойти за чертухой в ее избушку, но некогда: на ярмонку торопятся, да и вдоволь уже навеселились, да и боязно, ведь не баба она, а чертуха. Так подумав, Стахей с Лукьяном натянули потуже вожжи, гикнули на коней, шибче помчались. Едут — деревья мелькают, сзади жалостный крик чертухи слышится, плачет, заливается Масси Пая...
На подъезде к Гнилой речке дорогу Стахею с Лукьяном загородил четырехсотлетний кедр. Кто ни пройдет мимо, кто ни проедет, тот в угоду местным лозам — духам тайги вешает на ветку какой-нибудь недорогой ко́за: медную денежку, дыроватый кисет, старый платок, цветной лоскутик или соболиный хвост — всему рады духи-лозы тайги. Остановились Стахей с Лукьяном, порылись в карманах — кисет шелковый жалко, монеты у них золотые — тоже жалко, а бутылку с водкой и того пуще.
Стахей сказал:
— Пусть вешают те, у кого кисеты дырявые, а нам от лозов ничего не надо.
— Ха-ха, — подтвердил Лукьян.
Вот Гнилая речка перед ними, не широкая вроде, под снегом, как переедешь на ту сторону, еще день пути — и большое обское село Коломины Гривы, а там народ собрался на ярмонку, мехов ждет, выгоды ждет, почета и денег, и они ждут того же. Скорей на ярмонку!
Скорей на ярмонку — а как? — Гнилая речка загородила дорогу, лед на ней всегда тонкий, а сверху снежком припорошен — поедешь, просядет лед, утонешь. Можно и дальним кружным путем, — но ведь ярмонка!
Стахей говорит:
— Поезжай первый, а я погляжу. Как очутишься на той стороне, и я по твоему следу.
— Нет, страшно, — заупрямился приказчик, — ты хозяин, тебе и первому ехать.
Стали Стахей с Лукьяном спорить, перепираться, с кулаками друг на друга наскакивать: один говорит: ты поезжай, другой: нет, ты! — кедровки слетелись на шум, над ними смеются, лисицы из кустов тявкают, дразнит, белки в гнездах хихикают.
И водяные черти про спор их услышали. Услышали и решили заманить их в ловушку: хватит-де, попировали, пусть покипят в смоле на том свете.
Вылетели черти из пихтача на тройке с шаркунцами и в человеческом облике в кошевке через Гнилую речку с песнями и гармошками маханули.
Скрылась тройка. А на снегу через речку санный след остался. Крепкий лед — тройку с четырьмя мужиками удержал, а сани-то с пушниной и подавно сдержит. Стахей первый направил на лед свою подводу. Конь всхрапывает от страха, Стахей уже на середине оглянулся: приказчик Лукьян все еще с подводой на берегу, ждет, что получится.
— А ну, двигай за мной следом! — приказал Стахей. — Не поедешь, прогоню из приказчиков.
Нечего делать, съехал с берега на лед Лукьян. Страшно ему, крикнул на лошадь, помчался, догнал хозяина.
И тут началось: черное под ногами коней полыхнуло, лед разломанный зазвенел, зашумела взбурлившаяся вода. Отчаянно закричал Стахей, отчаянно закричал приказчик, отчаянно заржали кони. Были люди на реке, были воза, были кони — ничего не стало, пусто, лишь колеблется взломанный лед да лопаются пузыри. А из пихтача слышится смех: черти животы надрывают.
Вышел из урмана на берег Гнилой речки Материковый Мужик, покачал головой, сплюнул и ушел обратно.
Появилась у речки Масси Пая, высунулась голая из гущины, крикнула:
— Не уважили!..
Кедр качался на ветру и грозно шумел и скрипел раздвоившейся вершиной...
5. Галеры
Как лебеди белые, плывут по Оби теплоходы, в ту и другую стороны идут, людей везут. А большие буксиры баржи толкают с лесом, досками. Много лодок туда-сюда снуют, быстрые, как щуки. Сегодня здесь, завтра там — как по-щучьему велению, чудо-лодка может забросить тебя по речкам в любой таежный угол, хоть к черту на кулички. Обновилась Обь. Не верится даже, не так давно все иначе в Сибири было. Послушайте!..
У купца Флегонта на стрежевом лове коловщиком робил молодой цыган Юрко. Было ему двадцать, силы хоть отбавляй, один коловщиком стоял, невод удерживал, когда неводили рыбу. А длина стрежевого невода — семьсот метров.
На том же стрежпеске работала засольщицей цыганка Аганя, красавица. Пела — заслушаешься, плясать выйдет, всякого подмывает вслед за ней на круг выскочить. Юрко и Аганя любили друг друга, и зимой после неводьбы, на мясоед, хотели пожениться.
Флегонт же богач, был сластолюбец, напьется вина, сделается на морду красным, взглядом по бабам-работницам блудит, глазами грех вершит, распаляется.
Раз он велит своим подручным подпевалам: заманили бы они за песчаный бугор Аганю да растянули бы на земле, а он за кустами будет дожидаться. Да чтобы тихо было, без ржанья.
— Сделаем, сказали подручные подпевалы, — нам эвто ниче, ха-ха, не стоит, только ты нас, великатный купец, не обдели.
— Не обделю, — сказал Флегонт. — За красный товар плачу дорого.
Исполнил задуманное Флегонт, и с того началось. Аганя от позора в омут головой — искали, не нашли. А Юрко на Флегонта с ножиком...
