Алексей Мусатов - Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I.
— Нюш, у меня нога коченеет... — позвала ее Таня.
Нюшка поняла, что с морозом шутки плохи. Она перестала копаться в снегу, сорвала с головы платок и обмотала им замерзшую ногу подруги.
— Бежим в общежитие... тут близко.
Вскоре девчонки были в теплом, натопленном общежитии. Степа первый бросился навстречу сестренке:
— Кто тебя?
— Потом, потом... Неси снегу! — приказала Нюшка.
Сгорая от любопытства, интернатцы обступили девчонок и забросали вопросами. Любопытно было знать, от кого это Таня так улепетывала, что потеряла валенок.
Никому ничего не объясняя, Нюшка усадила Таню и до красноты растерла ей ногу. Только после этого, отведя Степу в сторону, она вполголоса рассказала ему, при каких обстоятельствах Таня потеряла валенок.
— А куда Ворон пошел? — спросил Степа.
— Не знаю... Мы его след потеряли...
— Тогда вот что... — подумав, распорядился Степа. — Возьми Афоню и иди с ним искать валенок. А я побуду у школы...
ВО ФЛИГЕЛЕ
Перепугав Таню и Нюшку, Илья Ефимович обогнул кругом школу и отыскал калитку, ведущую в сад. Привычным движением он нажал щеколду, прошел мимо заснеженных деревьев и цветочных клумб к флигелю и как дятел постучал в боковое окно.
Вскоре на крыльце показался Савин.
— Поздновато, Ковшов! Ждать себя заставляете, — заметил он, вводя Илью Ефимовича в полутемную комнату.
— Так дела же, Федор Иванович, обуза! — пожаловался Илья Ефимович. — Двадцать пять коней во дворе. А я как-никак старший конюх... по вашей милости.
Савин, казалось, не заметил недовольного тона Ковшова.
— Обуза обузой, а от ночной работы не отказались... ереминский хлеб-то прибрали.
— Зачем же добру пропадать...
— Жадность одолевает... Опасную игру ведете, — холодно заметил Савин.
— И верно, опасную, — вздохнул Илья Ефимович. — Знаете, почему я еще задержался? Ребятишки по пятам ходят. Степка, как видно, целую компанию сколотил. — И он рассказал о встрече с Таней и Нюшкой.
— А они, случайно, за вами не увязались? — встревоженно спросил Савин, внимательно выслушав Ковшова.
— Да нет... Я их здорово припугнул... Убежали, — усмехнулся Илья Ефимович. — А вообще долго ли до беды... От этого колониста жизни не стало. Зря вы осенью тогда из школы его не убрали. Очень уж момент был подходящий.
Через окно Савин посмотрел в сад, залитый лунным светом. Как будто здесь все тихо и спокойно. Тянутся черные тени от деревьев, мерцает снег, к окну прильнули раскидистые ветви яблони.
Савин кивнул на вешалку, на которой висело несколько шуб и полушубков:
— Раздевайтесь!
— А что, разве надолго? — немного опешив, спросил Илья Ефимович.
— Сколько нужно, столько и задержитесь.
Савин провел его в соседнюю комнату.
Здесь было светло, с потолка свисала лампа-«молния», на полу лежала огромная медвежья шкура.
У стен, на венских стульях, поджав ноги, чтобы не наступать на шкуру валенками, сидели шесть или семь мужиков. Илья Ефимович почти всех узнал с первого взгляда. Кто был из Больших Вязем, кто из Торбеева, кто из Заречья.
— Надеюсь, вы знакомы! — Савин кивнул мужикам на Ковшова. — Садись, Илья Ефимович, послушай...
Ковшов осторожно присел на краешек стула.
— Так продолжим наш разговор, дорогие гости, — заговорил Савин, подходя к столу. — То, что вы раньше делали — всячески удерживали крестьян от вступления в колхозы, — было правильно. Но времена меняются. Как ни говорите, а мужик тронулся с насиженного места. Удержать его сейчас уже невозможно. А потому надо быть ловчее. Идите в колхоз вместе со всеми, не плетитесь в хвосте. Вступайте сами в артель и зовите туда других. Да что там — зовите!.. Сейчас кричат о сплошной коллективизации. Вот вы в лад и подыгрывайте. Пустите слушок: кто не запишется в артель, будет раскулачен. Припугните мужиков выселением из деревни, Сибирью...
— Чудно́ говорите, Федор Иваныч! — сумрачно перебил его большеголовый, горбоносый мужик из Торбеева. — Нам эти колхозы как кость поперек горла, а вы нас туда же заталкиваете... А зачем, спрашивается? Для мебели, что ли, для виду?
— Наоборот, Сидор Карпыч, — обернулся к нему Савин. — Вы в колхозах первыми людьми должны стать. Пробирайтесь в члены правления, в завхозы, в бригадиры, занимайте, как они говорят, командные посты. А там поворачивайте хозяйство, как вам будет угодно. — Савин кивнул на Ковшова. — Берите пример с Ильи Ефимовича. В артели без году неделя, а уже старший конюх, ведает всем колхозным тяглом.
— Навалилось на мою шею это тягло, — пожаловался Ковшов, — разорваться впору! Хоть бы пооколевала половина конюшни...
— Ничего, привыкайте, нужно это, — перебил его Савин. — И не вздумайте пока лошадей морить. Ухаживайте за ними по совести, чтобы люди вам поверили. А там... все в ваших руках.
— Федор Иваныч, гляньте сюда, — вполголоса позвал Савина горбоносый мужик из Торбеева, сидевший ближе всех к окну. — Кто-то снаружи вроде скребется...
Савин обернулся.
За окном, царапая верхнее стекло рамы, слегка покачивалась яблоневая ветка. Савин прижался к темному холодному стеклу, прикрыл глаза ладонями, чтобы свет лампы не отражался в окне, и вперил взгляд в ночную темноту. И тут совсем близко от себя он увидел настороженные, неморгающие глаза и приплюснутый к стеклу мальчишеский нос.
«Ковшов! Колонист!» — мелькнуло у Савина.
На какое-то мгновение взгляды их скрестились, потом глаза за окном исчезли, что-то глухо треснуло, и ветка закачалась быстрее. Затем все стихло.
Колючий холодок пробежал по спине Савина. В кои веки он собрал у себя на квартире «гостей», и этот мальчишка успел уже все высмотреть. И что ему надо, молодому Ковшову?
А Илья Ефимович, пожалуй, прав. Зря Савин в свое время не убрал Степку Ковшова из школы. Момент был действительно подходящий. А теперь вот расплачивайся...
С трудом сдерживая себя, Савин отошел от окна и встретил вопросительные взгляды «гостей».
— Кто там? Девчонки, что ли? — вполголоса спросил его Илья Ефимович, приподнимаясь на стуле. — Я вот уши им оборву, будут знать...
— Племянник твой балуется, — сдержанно ответил Савин. — Чересчур любопытен стал.
— Ах, собачья кровь! — выругался Ковшов. — Теперь разнесет по белу свету: то-се, собрание в ночь-полуночь, разговоры потайные...
— Накличешь ты нам беды, директор, подведешь под монастырь! — сердито сказал горбоносый мужик, поднимаясь со стула. — А ну, граждане, расходись, пока нас не зацапали...
Мужики устремились в соседнюю комнату и, толкая друг друга, принялись срывать с вешалки шубы и полушубки.
— Тихо! К порядку! — властным шепотом прикрикнул на них Савин и постучал карандашом по столу. Потом быстро подошел к двери, повернул ключ в замочной скважине и опустил его в карман. — Срам, позор! Серьезные люди — и кого испугались? Школьников, баловников. А ну, садись по местам...
Мужики, не выпуская из рук одежды, вновь заняли стулья.
Не скрывая брезгливой усмешки, Савин принялся объяснять, что через двойные рамы никто их разговора подслушать не мог и не может, а прийти к нему на квартиру мужики могли по любому поводу: побеседовать о школе, о своих детях, да мало ли еще о чем. На то он и директор школы.
— Да ведь время-то какое... всякое могут наговорить, — опасливо заметил кто-то из мужиков.
Савин покосился на темное окно. Вновь представилась качающаяся ветка, настороженные глаза Степы.
«Убрать его, убрать надо. И как можно скорее...»
— Тогда вот что, — сказал он. — Кое-кто из вас ходил ко мне раньше в хоровой кружок. Давайте-ка споем во избежание всяких кривотолков. Спевка и спевка — никаких подозрений не может быть.
— Верно, — согласился горбоносый. — Только маловато нас... да и баритона нет... Осужден по сто седьмой статье за сокрытие хлеба.
— Ничего! — усмехнулся Савин. — Илью Ефимовича попросим подтянуть. У него вроде тоже баритон... Так с чего же начнем? С нашей любимой?
Он достал камертон, щелкнул ногтем, поднес к уху, прислушался. Потом взмахнул руками и глуховато запел:
Ты гуляй, гуляй, мой конь,
Пока ты на воле.
Высоким, почти женским голосом его поддержал горбоносый, потом, недоуменно переглядываясь, не в лад, разноголосо, подхватили песню еще несколько человек, и позже всех натужным голосом принялся подпевать Илья Ефимович.
А в это время на улице, под окном, стояли Степа и Нюшка. Забраться еще раз на яблоню и заглянуть через верхнее стекло во флигель Степа больше не решился. Прижав ухо к окну, он все пытался подслушать, о чем директор школы разговаривает с мужиками.
Но голоса звучали глухо, отдаленно, и Степа с Нюшкой ничего не могли разобрать. Но вот во флигеле запели.
