Иван Свистунов - Все равно будет май
Командир корпуса поднялся навстречу вошедшему. Полуяров представился. Генерал протянул широкую, как лопата, дружелюбную руку:
— Добро! Полк хороший. Я у Гарусова был. Жаль, не повезло человеку. Обстановку в оперативном узнали?
— Так точно!
— Когда думаете отправиться?
— Если разрешите — сейчас.
— Ну, что ж! Теперь в тылах делать нечего. Только прежде чайку выпейте. Или чего покрепче?
— Врачи запретили крепкое, товарищ генерал.
— Меньше их слушайте. Мне врачи уже двадцать лет и курить и пить запрещают. Как вас величать?
— Сергей Иванович.
— Присаживайтесь, Сергей Иванович.
Генерал налил стакан чая, подвинул сахарницу и вазочку с печеньем. — Прошу! Чай — мужик хороший!
Дог на диване громко, по-человечески вздохнул. Генерал усмехнулся:
— Полюбуйтесь на друга человека. От немцев остался. Видно, здесь и жил. Хозяин, так сказать. Спит на диване, ест только с тарелки и табачного дыма совершенно не переносит. Начальника штаба два раза из комнаты выгонял. Что с ним делать — ума не приложу. Бросить жаль. Погибнет. А барбос славный.
Генерал помолчал. Переспросил:
— Значит, Сергей Иванович Полуяров?
— Так точно!
Полуярова смущало, что генерал слишком внимательно его разглядывает. Пожалуй, еще предстоит разговор. И не ошибся. Допив чай, генерал внезапно спросил:
— Раньше мы с вами не служили?
— Никак нет!
— Странно. Откуда же я вашу фамилию знаю? А вспомнить не могу. — Нахмурился. Мясистое, мужицкое лицо стало озабоченным: — В Центральном аппарате Наркомата не работали?
— Не довелось.
— А учились где?
— Окончил Ленинградское пехотное Краснознаменное училище. Теперь училище имени Кирова.
Генерал налил себе еще один стакан темного, как азербайджанский кагор, чая.
— Я когда-то в Средней Азии служил, там к чаю и пристрастился. Беда! С женой каждый день скандалы были. Она у меня медик. Тысячу причин нашла, почему чай для меня вреден. Не женитесь на враче. Или уже женаты?
— Холост.
— Хорошо, что до войны вас ни одна не окрутила. Холостому воевать — одно удовольствие.
Генерал был словоохотлив. Все же Полуяров чувствовал: уж слишком пытливо поглядывает на него генерал.
— Точно знаю, что вашу фамилию слышал где-то. А где? Ничего, все равно вспомню. Обязательно вспомню! Иначе не успокоюсь. Такой уж проклятый характер. Хасан отпадает?
— Отпадает!
— А Халхин-Гол?
— Тоже отпадает, — улыбнулся Полуяров.
Генерал нахмурился:
— Вы не смейтесь. Лучше помогите старику вспомнить. Война где вас застала?
— В Белостоке.
— А в Москве когда последний раз были?
— В октябре сорок первого.
— В октябре! — Афанасьев встал, грузно прошелся по комнате. Дог следил за ним стеклянными строгими глазами. Афанасьев остановился перед Полуяровым, посмотрел лукаво.
— В октябре?
— В октябре!
Полуяров поставил недопитый стакан на стол. Было не до чая. С недоумением смотрел на командира корпуса: что со стариком?
— Нонну знаете? — неожиданно спросил генерал, торжествующе улыбаясь.
Полуяров встал. Всего, чего угодно, мог он ожидать! Но чтобы здесь, в Германии, незнакомый генерал, фамилию которого он до сегодняшнего дня и не слышал, мог произнести ее имя.
— Какую Нонну? — с тупой угрюмостью переспросил Полуяров, надеясь, что с генеральского языка сорвалось совсем не то слово, что говорит он о другой женщине.
— Нонну Владимировну Никольскую, — раздельно проговорил генерал, откровенно радуясь, что наконец-то вспомнил, где и при каких обстоятельствах он слышал фамилию стоящего перед ним подполковника. И совсем у него не такой склероз, как утверждает жена. Больше трех лет прошло с той осени, а поднатужился — и вспомнил. Нет, склерозом пока и не пахнет, уважаемая Мария Степановна!
— Я знал когда-то Нонну Владимировну Душенкову, — проговорил Полуяров, стараясь казаться спокойным и непринужденным.
— Никакой Нонны Душенковой в природе не существует, — самодовольно, словно в том была его заслуга, изрек генерал. — Есть Нонна Никольская.
— А ее муж?
— Эк, вспомнили! Давно с ним разошлась. Еще в сороковом году.
…Так бывает после прямого попадания бомбы. Все разворочено, опрокинуто, сдвинуто с привычных мест. Хаос, неразбериха в душе Полуярова. Сколько лет жил с холодной уверенностью: с прошлым все покончено! И вот…
— Не знал! — силился Полуяров загнать внутрь, подальше от генеральских глаз, охватившее его волнение.
— А она вас еще в сорок первом году искала, — безжалостно добивал генерал. — Помнится, я и координаты ваши тогда ей нашел. Вот откуда мне фамилия ваша знакома, — не то с укором, не то с сожалением проговорил Афанасьев, опускаясь на стул, заскрипевший всеми своими суставами под тяжестью грузного тела. — Так-то, мой дорогой!
— Не знал! — растерянно повторил Полуяров. Он не испытывал радости. Было такое ощущение, словно на него обрушилось что-то огромное, и невозможно понять, хорошо это или плохо.
— Не знали! — усмехнулся генерал, с откровенной досадой глядя на подполковника: — Где она сейчас, знаете?
Полуяров с жалким испугом посмотрел на генерала: какую еще мину тот ему приготовил?
— Не знаю!
Афанасьев встал.
— Эх вы, шляпа! Такую девушку проворонили! Будь я помоложе да не женат, показал бы, как надо ухаживать. Это такая женщина, что с ней даже по телефону неудобно разговаривать небритым.
— Где она сейчас, товарищ генерал?
— Где, где! — передразнил Афанасьев и, сам того не замечая, перешел на «ты». — Землю целуй! Здесь она, в нашем армейском госпитале работает. Только сейчас туда тебя не пущу. По лицу вижу, о чем думаешь! Берлин возьмем, тогда поедешь.
Полуяров молчал.
Афанасьев рассердился.
— Я серьезно говорю. Поезжай принимай полк. Машину дам. И не вздумай делать глупости. Рука у меня тяжелая, так и знай. Послезавтра к тебе в полк приеду, посмотрю. Не смею больше задерживать. Желаю успехов!
Подполковник Полуяров вышел, и Афанасьев сразу же поднял телефонную трубку:
— Соедините с хозяйством Афанасьевой.
Минут через десять зазуммерил на столе полевой аппарат:
— Афанасьева слушает!
— Здравствуй, дорогая! Как ты там?
— Все благополучно. Блеск наводим.
— Понятно. Радикулит не беспокоит?
— Притих.
— Держись. Недолго осталось.
— Держусь. Больше терпела.
— Как распрекраснейшая Нонна?
— Тоже все нормально.
— Обожателем не обзавелась?
— Пока нет. Почему интересуешься?
— Есть у меня на примете один подполковник-недотепа.
— Не по адресу обращаешься. Она женщина серьезная. Да и что ей подполковник. Генерала найди.
— Был уже один. Обожглась.
— Потому ни на кого и смотреть не хочет.
— На моего подполковника посмотрит.
— Сомневаюсь.
— Не сомневайся. Лишь скажи ей: Сергей Полуяров.
— Полуяров?
— Да, Сергей Полуяров. Не забудешь?
— Склероза пока нет.
— Без намеков. Но предупреди ее: раньше Берлина Полуярова она не увидит. Не отпущу! Он полком поехал командовать, ему сейчас не до сентиментов. Да и у Нонны работенка будет. Возьмем Берлин — тогда, пожалуйста!
— Передам! Только скорей берите, а то воюете, воюете…
— Возьмем.
— Ты серьезно думаешь, что Нонна обрадуется Полуярову? Знаешь какая она!
— Обрадуется! Герой романа!
Корпусной виллис мчался по темному асфальту шоссе, мимо голых груш и яблонь, мимо разбитых селений, развороченных переездов, шумел по временным, на скорую руку саперами сколоченным мостам.
Взять да плюнуть на генеральский запрет, на его тяжелую руку, повернуть назад, в госпиталь. Увидеть темные глаза на матовом лице, черное крыло волос под белой косынкой. (Она, она проходила по коридору, когда он беседовал с Гарусовым. Чурбан! Как он не узнал, не почувствовал…) Прижаться губами к ее руке. А там будь что будет. Хоть штрафная!
Мчится виллис. Научились ездить по фронтовым дорогам военные шоферы. Только воет мотор да шумят проносящиеся вспять придорожные деревья. Все дальше и дальше уходит назад хозяйство Афанасьевой. «Не вздумай делать глупости!» — предупредил генерал. Какие глупости? Разве глупость — увидеть ее лицо, волосы, глаза…
Мчится виллис. Сквозь заторы фронтового шоссе, сквозь завалы, сквозь минные поля сомнений… А нужен ли Нонне его приезд? Обрадует ли его внезапное появление? Прошло столько лет. Военных лет. Много сердец, семей, любовных клятв растоптала война. Разлука крушила самые верные сердца. Кто он для Нонны? Лирический эпизод полудетских лет. Правда, она разошлась с мужем. Но разве он знает, почему разошлась. Может быть, полюбила другого? И здесь, на фронте, могла полюбить. Как не полюбить, когда вокруг столько мужчин: ищущих, истосковавшихся, изголодавшихся.
