Суннатулла Анарбаев - Серебряный блеск Лысой горы
Мухаббат вскрикнула и замерла на мгновение, потом бегом бросилась в комнату. Наскоро одевшись, подцепив на ходу туфли, она выбежала на веранду и бросилась к калитке.
— Куда? — закричала мать. — Что тебе там делать? Его уже увезли в райцентр. Иначе заявился бы сюда и, не дай бог, тебя...
Мухаббат вздрогнула всем телом, словно ощутила холодное лезвие ножа у горла.
— Что тебе не сидится, кобыла! Опозорила нас! Марш в дом!
Мухаббат вошла в свою комнату, выключила свет. Не раздеваясь, опустилась на кровать и долго сидела, опершись подбородком о колени и глядя в одну точку. Иногда она тихонько покачивалась из стороны в сторону, тело ее дрожало, будто в ознобе.
Ворота открылись и закрылись со скрежетом. Щелкнула цепочка. Тяжелые шаги отца... В окне проплыла его тень. Понизив голос, он разговаривал с матерью. По обрывкам фраз Мухаббат поняла, о чем шла речь.
Услышав, что и Кузыбай, нанесший удар, и Шербек, получивший ранение, остались живы, она немного успокоилась. Разделась, улеглась под одеяло и начала размышлять. За какие грехи проклинает ее мать? Что она сделала такого, чтобы опозорить родителей перед людьми? Кто-нибудь видел ее с Шербеком? Эти сплетники могут приклеить человеку все что угодно. Вот совсем недавно была у нее подружка Айсулу. Разговорились, вдруг Айсулу спрашивает:
«Это правда, что у вас с председателем шуры-муры?» — «А что, не гожусь для Шербека?» — пошутила тогда Мухаббат. Айсулу предупредила: «Смотри, подружка. У Шербека есть Нигора!» Тогда она даже и не задумалась над словами Айсулу. Посмеялась — и все. Откуда же столько разговоров?
Верно, зачем скрывать, остыла она к Кузыбаю. Шербек показался ей настоящим красавцем, когда увидела его за председательским столом. Возвращаясь тогда из правления, смеялась про себя: «Вместо того чтобы посылать к мужу в горы, сказал бы уж: «Иди сюда». Эх, благодетель!» Почему-то ей показалось, что в Шербеке есть все те черты, которые она так и не смогла выискать в муже. Она с детства любила героизм, мужество, потому что в школьных книгах, в сказках только и расписывались эти качества человека. Бывало, возвращается из школы, увидит, как дерутся мальчишки, остановится и смотрит, кто выйдет победителем. А когда выросла, загадала себе: «Мой муж должен быть героем, известным человеком». Но мечта не сбылась. Отец, выдавая ее за своего племянника, приговаривал: «Чужой человек хорош, когда ты угощаешь его, а родной — когда горе у тебя. Кузыбай — мой племянник, вырос у меня на руках, не выпущу его из моего дома». Перечить Мухаббат не смела. Она знала, как сильно любит ее Кузыбай, ей было жаль его. С давних пор Мухаббат питала к Кузыбаю жалость. Когда он возвращался с поля и ее мать ругала его: «Подохнуть тебе, сирота», она плакала, и всегда у нее в кармане для Кузыбая было что-нибудь припасено.
В конце концов ее жалостливость сломала ей шею. Она вышла за него, а потом присмотрелась: вялый, тихонький, обыкновенный чабан, не жди от него геройства! В это время неожиданно на горизонте появился Шербек. Изящный, стройный — сокол, а не парень! Кто из женщин не заглядится на него! Мухаббат взяло озорство. «Что мне терять?» — подумала она — и закинула удочку. Нет, не попался. Разве чужая любовь может стать твоей любовью! Это сразу поняла Мухаббат. Так в чем же ее вина? От кого исходят эти сплетни? «А что сейчас с Кузыбаем? — вдруг подумала Мухаббат. — Бедняжка, теперь дадут не меньше двух, а может, и десять лет... — Сердце у Мухаббат сжалось, когда она подсчитала, какой это долгий срок — десять лет. Стало очень жалко Кузыбая. — Вырос сиротой... — шмыгнула она носом. — Все я, я виновата, я, я!! Может, поехать следом в райцентр? Попробовать зайти в милицию, прокуратуру, а потом, если понадобится, поехать в область, даже в центр. Просить, умолять до тех пор, пока не освободят Кузыбая...»
Всю ночь Мухаббат думала, строила планы. На рассвете встала с постели. Оделась. Когда, захватив необходимые вещи, вышла во двор, повстречалась с матерью, которая шла от коровника с ведром воды в руках.
— Куда? — остановила мать. — Бесполезное дело! Никто твоего Кузыбая не простит, пока не простит Шербек. У дурного всегда одна выходка лишняя. Вот теперь из-за одного все ходят! Отец, наверно, пойдет. Зачем тебе идти!
«И правда, — подумала Мухаббат. — Если Шербек не простит, разве другие простят? Может, пойти к Шербеку? Ой, с какими глазами она к нему пойдет? Скажет: мол, муж мой в порыве ревности порезал вас, простите его? А что скажут те, кто увидит?»
Мухаббат бросило в жар. В этот момент мать заорала:
— Эй, ты что стоишь как обалделая!
Мухаббат обиделась. Первый раз в жизни нехорошо подумала о матери: «Бедного Кузыбая, как могла, унижала в моих глазах, поэтому и отношения у нас испортились. И даже в такой момент не устает поносить его!»
Мухаббат вернулась в комнату, собрала свои вещи, завязала в узел. Решительно поставила узел на голову и вышла из дома, хлопнув калиткой.
Зашив рану, Шербека положили в узенькую двухкоечную палату. То ли от сильного запаха йода, спирта и еще каких-то медикаментов, то ли от потери крови у Шербека закружилась голова, ему стало плохо. Когда он, растянувшись на кровати, закрыл глаза, кто-то проговорил совсем рядом:«Беспечность никогда к добру не приводит». Эти слова, произнесенные вполголоса, показались ему громоподобными. Он поднял голову с подушки и поглядел на соседнюю кровать. Когда его привели сюда, перед глазами все плыло, и он даже не заметил, что на соседней койке кто-то лежит.
Теперь он понял, что его положили в палату с Ходжабековым. Узнать бывшего председателя можно было только по голосу да еще по секирообразным усам, торчавшим из-под марлевых повязок, закрывавших лицо. В его глубоко запавших, неподвижных глазах мелькнуло что-то вроде иронии.
— Когда здоров... живешь как кошка с собакой, — сказал Ходжабеков слабым голосом.
— Уже выздоравливаете? — спросил Шербек.
— Думаю пока не выздоравливать... Здесь все же спокойнее.
«На что он намекает?» — подумал Шербек.
— Вот мы с вами... лежим в этой маленькой комнате... словно в могиле... — начал Ходжабеков, делая передышку после каждого слова.
«Кажется, начинается какая-то мистика. Послушаем дальше», — подумал Шербек.
— ...Помните, когда вы вступали в партию, рекомендацию давал я... Молодой... Наш местный кадр... Социальное происхождение чистое... Думал: пусть крепнет, растет... Да, товарищ Кучкаров, именно так... Я вам хорошее... А вы...
Кровать Шербека заскрипела. Он с трудом поднял голову и снова опустил на подушку:
«Терпение, терпение... Что он хочет от меня?»
— ...Если говорить по-материалистически, материальный мир... этот мир, богатство останутся после всех нас... Раз так, что мы с вами в этом мире не поделили? Отцовское наследство? Единение... нужно единение, товарищ Кучкаров. И сила нашей партии...
Тут уж Шербек не сдержался:
— Мы с вами никогда не объединимся. Никогда!
Ходжабеков умолк. Долго глядел в потолок, и, наконец, произнес:
— Я вас здорово обидел... извините...
— Это не обида, которую можно простить! — Забыв про рану, Шербек поднялся и сел на край кровати. Он весь дрожал. — Вы говорите, что нам делить? Есть что делить! Вы в течение двух-трех лет, когда были председателем в «Аксае», только и знали, что произносить речи: сделаем вот так, сделаем вот эдак. Из вас так и лилось рекой, что аксайцы все живут в распрекраснейших домах, сытые, кругом благосостояние, не знают, что такое недостаток, что такое нужда. Обещали везде, говорили, но не исполняли, а встали на путь очковтирательства: если не выполнялся план по молоку, то скупали у колхозников сливочное масло и сдавали государству, не выполнен план по яйцу — ходили по домам и собирали яйца. А помните, как вы выполнили план по скоту? Вы любили хвалиться новинками, которые якобы ввели в колхозе. Однажды, заперев дойных коров в хлеве, вы дали рапорт, что перешли на прогрессивный метод дойки. А утром следующего дня после рапорта коровы, дававшие по десять литров, стали давать по пять, а дававшие по пять литров — по два с половиной.
Вы знаете, во сколько обошелся колхозу и колхозникам ваш авторитет, приобретенный таким путем? Разве я могу простить эти ваши преступления! Напомнили, что дали рекомендацию для вступления в партию. И рекомендацию-то вы дали не от чистого сердца, а с корыстной целью: мол, не забудет, когда-нибудь будет опорой мне. Когда же, думая о благе колхоза, чуть-чуть ущемив ваши интересы, я стал работать, вы опутали меня разными сплетнями и подозрениями, хотели утопить в этом болоте. А теперь советуете: нужно, мол, единение! Стыдитесь!
Шербек кое-как набросил на себя одежду и, несмотря на то, что было далеко за полночь и на дворе стоял трескучий мороз, ушел из больницы, даже не попрощавшись.
