Радий Погодин - Река (сборник)
Почти в самом конце войны новому командиру Васькиного взвода понадобился язык.
— Зачем? — спрашивал Васька, — Если хотите, мы вам роту немцев в плен возьмем. В наступление пойдем, этих языков будет — хоть жопой ешь. Если вам сведения о противнике нужны, я вам все расскажу, ничего не скрою. Агентурная разведка на нас работает, на танкистов. Авиация тоже. Она все видит — куда кто попер. Хотите красивый узор в карте нарисовать — срисуйте с моей. Я только вчера в разведотделе корпуса срисовал. Там мне всегда дают срисовывать. Я же им от своего делюсь. Наша танковая разведка — разведка дорог, чтобы танки шли вперед и не горели зазря. Техника дорогая. А язык — ну, куда он вам? Немец как немец. Ничего ценного, кроме Гитлер капут, не знает. И никто сейчас ничего ценного не знает — только маршал Жуков.
Но командир взвода был непоколебим, как вечная мерзлота. Он, мол, покажет неким героям, как нужно брать языка по науке, по-грамотному. Командир взвода всю войну проучился в училище в городе Томске — не какой-нибудь скороспелка, к каким они тут привыкли, на фронте, и сейчас ему очень нужно применить свои знания на практике.
Васькина часть стояла против небольшого городка — томилась в ожидании пехоты: эта чертова пехота всегда отставала. Говорили, часть отведут для техпрофилактики, наверное, готовился большой бросок.
Лейтенантов в роту дали двоих — талии, как у ос, щеки с круглым суровым румянцем: лейтенант Крикунов, в первый взвод к Ваське, и лейтенант Еремин, во второй взвод к Степану. Настоящий командир Васькиного взвода ушел в госпиталь подлечить язву желудка. Лейтенант Крикунов ухватил взвод за горло. Оружие заблестело. Пряжки ремня на солдатских животах впились в пуп, не болтались за ненужностью где-то там, ниже пояса. Во втором взводе та же картина — у них настоящего командира давно перевели в разведбатальон корпуса. Может быть, лейтенанты сговорились, может, такая у них была психология, но скорее всего, их научили перед отправлением на фронт: хотите быть командирами, сломайте солдата, тем более фронтовика, иначе вы не офицеры будете, а дерьмо в хромовых сапогах.
И ничего-то они не знали о дорогах. Они ехали. Они были пассажиры. Не видели они грядущего поворота, потому им и нужен был, как вхождение в войну, язык живой и трепетный, чтобы пощупать, ощутить власть над страхом и надеждой.
Васька же и другие разведчики не видели в офицерском желании никакой логики. По дорогам языки идут, и толпами, и дисциплинированными подразделениями с офицером и белым флагом. В плен идут — Гитлер капут
— Неловко, — говорил Васька лейтенанту Крикунову.
— Перед кем неловко?
— Вообще. Цирк получается. Давайте я один схожу.
— Больно ты, помкомвзвод, на язык смелый. Пойдем как сказано. По правилам: группа нападения, группа захвата, группа поддержки…
Со временем публицисты найдут в решениях генералов и маршалов грубые ошибки. Скажут, что не нужно было Жукову идти на штурм Зееловских высот, надо было обойти их крюковым манером, игнорируя то, что Васька Егоров и тысячи солдат Жукова дышали молодыми липами в тихих берлинских пригородах, а на Зееловских высотах Немец принимал свой Последний Смертельный Бой, хотя спокойно и неосудимо мог бы сложить оружие перед превосходящими силами. И в рейхстаге Немец пойдет на Последнюю Смерть, а русский солдат на Последний Штурм, хотя рейхстаг могли превратить в песок стоявшие вокруг него тяжелые танки.
Говорят — на театре военных действий. На театре необходимы страсти, жертвы и кульминации. А война — первейший из всех театров, где все театральные жанры сплелись в единый клубок — трагедия и комедия, абсурд и эпос. И, хочешь — не хочешь, полководцы должны соответствовать театральному пафосу. Если нет у них такового, то солдаты не будут их обожать и боготворить. Без боготворения не родится миф. Миф нужен народу, как воздух лесу, и тот, кто хочет сунуть голову народа под выхлопную трубу якобы обнаженной правды, тот не велик, более того — глуп.
В фундаменте христианской нравственности лежит разрушенный Иерихон с его поющими стенами — самый древний город земли.
Когда строители возводили стены Иерихона в седьмом тысячелетии до нашей эры, они просто клали камень на камень, не обтесывая их и не скрепляя их глиной, потому они так широки. По сути это были каменные валы. Позже прямо на стенах люди возводили жилища, пользуясь камнями стен как строительным материалом. Ко второму тысячелетию, когда город разрушили, ему было пять тысяч лет — он слыл чудом, легендой. Столица раннего неолита. Город Луны. Город пальм. Город роз. Наверное, потому он и назван Иерихоном — благоухающим. Стены его пели, смеялись и плакали, когда дул ветер, как поют и плачут печные трубы. Город оплакивал себя.
Теперь там нет пальм, пыль и безводье, там растет черная полынь и колючки. Наверное, о нем русский поэт написал: Как хороши, как свежи были розы. Но в веках будут петь не стены Иерихона, а трубы Иисуса Навина, хотя разрушение древнейшего города земли не было военной необходимостью.
Миф — поводырь мудрецов. Тот, кто покушается на миф, или глуп, или преступен. Но не велик.
По правилам, чтобы взять языка, нужно знать, где он сидит. Лейтенант Крикунов настаивал на правилах.
Васька взял двух Петров, залез на холм, подступающий к городу, и половину дня наблюдал. Иногда Петры отнимали у него бинокль и разглядывали городок. (Через несколько дней, в другом таком городке, они оба погибнут…)
Наконец Васька выделил отдельно стоящий белый домик на самой окраине. Вокруг домика время от времени перемещались в своих заботах несколько немецких солдат: было понятно, что они в этом отдельно стоящем домике обитают, — домик вроде форпост или наблюдательный пункт. Садик — вишни уже зацвели, скоро яблони зацветут. Огородик — дорожки между грядками посыпаны песком. Чисто все и приятно. Васька решил тут языка брать. Позвали лейтенанта. Он тоже понаблюдал в бинокль, одобрил объект и отметил его на своей карте красной точкой. Но пояснил разведчикам, что подходить нужно с задов, а отходить огородом. К дому вела широкая асфальтированная дорога.
— Сколько людей готовить? — спросил Васька.
— Сейчас сосчитаем. Группа нападения — четыре человека. Бросают гранаты в окна объекта. Ведут бой. Снимают часового. Группа захвата — трое. Врываются в объект, берут языка и отходят. Группа нападения прикрывает их отход и отходит следом. Группа поддержки — шесть человек. Поддерживает огнем всю операцию. Отходят последними. Итого: шесть, плюс четыре, плюс три, плюс я. Четырнадцать со мной.
— Зачем? — простонал Васька. — Они дураки. Они друг друга поубивают.
— Кто дураки? — спросил лейтенант Крикунов. Хорошо выбритое его лицо успело загореть на солнце ранней весной. Глаза лейтенанта были похожи на только что распустившиеся почки ясеня.
— Разведчики дураки. Это им сложно.
— Не наговаривайте на людей, — сказал лейтенант Крикунов с политической нотой в голосе, — Вы пойдете в группе нападения. Сами снимете часового. Ясно вам?
— Ясно, — сказал Васька.
Немец топтался перед домиком. Воротник у него был поднят, невзирая на теплую погоду, он постукивал ногой об ногу и что-то мурлыкал. Васька смотрел на немца жалеючи. За его спиной, за углом домика, стояли трое ребят. Они должны были после снятия часового бросить в окна гранаты.
— Давай, — сказали они.
Васька отвел затвор, вышел из-за угла. А дальше что делать? — подумал он. — Вроде мне по науке и делать больше нечего. Он поднял автомат и спустил курок. Затвор с хрустом и шорохом протащился вперед и застрял. Васька ничего не понял. Отвел затвор и снова спустил курок. И опять затвор потащился шурша и с хрустом. Песок, — сообразил Васька. — Черт меня побери. Из-за спины разведчик Ильюша совал ему свой пистолет. Немец смотрел на него ошалело. Васька снова отвел затвор. Немец загородился рукой. Снова раздалось шипение и хруст. И тут немец все понял. Стряхнул с плеча винтовку. Но и Васька все понял, оттолкнул локтем Ильюшу, перехватил свой автомат за ствол и жахнул им немца по башке. Немец осел, не крикнув. Только чуть слышно хрюкнул. Ребята стреляли по окнам, бросали в домик гранаты. Не зная, что ему делать дальше, Васька побежал к крыльцу, где группа захвата — два Петра и Кувалда — выкручивала руки здоровенному немцу в трикотажных подштанниках. Немец лягался. Васька хотел и ему врезать автоматом по голове, но его опрокинула высыпавшая на крыльцо толпа немцев в кальсонах. Немцы скакали в окна. Их было много. Язык, которого Петры схватили, врезал Кувалде босой ногой по заднице, башмаки незашнурованные он потерял, лягаясь, и помчался через кусты в сторону города. Группа поддержки открыла пальбу. Пули так и свистели. Петры и Кувалда дрогнули и рванули во все лопатки через огородик. Все бежали, и группа нападения, и группа захвата, и группа поддержки, и немцы. Только часовой лежал возле домика оглушенный.
