Борис Раевский - Только вперед
— Как — чего примчалась? — удивилась тетушка. — Перевели. Время-то военное. Никто сам себе не хозяин. Приказ...
— Приказ! — хитро заулыбался Галузин. — Скажу вам по секрету: никто ей ничего не приказывал. Я точно узнал: сама она добилась перевода, полгода бегала да всякие заявления по всем инстанциям строчила.
— А зачем?
— Вот то-то и оно! Зачем? — лукаво развел руками Иван Сергеевич. — Что ее сюда тянуло?
Клавдия Тимофеевна внимательно посмотрела на Галузина и вдруг все поняла. Сердце ее радостно забилось.
— Неужели?.. — прошептала она. Но потом неуверенно возразила:
— Не может быть такого...
— Очень даже может быть, Клавдия Тимофеевна, очень может быть! — заговорил Галузин. — Я все точно узнал — не сомневайтесь. Получила Ласточка письмо от Важдаева — чудной души человек! А в письме, значит, сказано, что рука у Леонида все еще не работает.
Ласточка и встревожилась. Как там, на чужбине, Кочетов живет один? Хватит ли у него бодрости? А вполне возможно, и Важдаев ей как-нибудь намекнул — этого я не знаю.
В общем, приехала. Ну, а признаться-то, зачем примчалась, — стыдится. Перевели, мол, и все...
— Значит, любит? — радостно перебила Клавдия Тимофеевна.
— Этого уж я не знаю! — засмеялся Галузин. — Но по всем показателям, — выходит, любит...
Допив чай и расправившись с конфетой, Галузин устроился с книгой у стола. Клавдия Тимофеевна убрала посуду и села у окна.
— Идите к столу, — пригласил Иван Сергеевич. — Там дует...
После блокады Клавдия Тимофеевна, как и многие ленинградцы, постоянно зябла, куталась.
— Ничего, не замерзну, — ответила Клавдия Тимофеевна.
«Вот упрямица!» — покачал головой Иван Сергеевич.
Он углубился в чтение. Через полчаса снова взглянул на Клавдию Тимофеевну: та все еще сидела спиной к нему, у окна.
Иван Сергеевич встал. Она даже не обернулась.
«Читает, — понял Иван Сергеевич. — Чем же она так увлеклась?»
На цыпочках подошел к Клавдии Тимофеевне и через плечо заглянул в раскрытую книгу.
«На снимках 5, 6, 7, 8 изображены последовательные фазы движения ног пловца, — с изумлением прочитал Иван Сергеевич. — Отлично виден момент толчка...»
Он перевел взгляд на кинограмму — момент толчка действительно был отлично виден.
«Так, так! Учебник плавания», — удивился Иван Сергеевич и взглянул на небольшую самодельную полочку, висящую возле шкафа. Там обычно плотной стеной стояли книги по спорту, с трудом собранные здесь, на Волге, Леонидом и Галузиным. Сейчас в этой стене зияла брешь.
«Неужели и Клавдия Тимофеевна «заболела»?» — не поверил собственным глазам Галузин и громко пошутил:
— Нехорошо без спроса брать чужие вещи!
Клавдия Тимофеевна быстро захлопнула книгу, словно застигнутая на месте преступления, и обернулась.
— А подглядывать еще хуже, — смущенно ответила она, но тотчас оправилась и перешла в наступление:
— Да! Читаю о пловцах! Интересно! А вы думали, — только вам одним можно? Я вот завтра в бассейн приду. Так и знайте! Посмотрю, какие у вас там порядочки...
И действительно, на следующий вечер, прямо с работы, Клавдия Тимофеевна явилась в бассейн. Усталая и голодная, она все же досконально осмотрела души, раздевалки, заглянула даже в кочегарку, а потом уселась на трибуне и стала следить за пловцами. Но тут усталость и жара бассейна сыграли с ней скверную шутку: разморившись, она неожиданно заснула прямо на трибуне.
Разбудил ее Галузин. Клавдия Тимофеевна чрезвычайно сконфузилась и, чтобы скрыть свое смущение, погрозила:
— Ладно! Завтра опять приду! И уж не засну!..
...Тренировки продолжались. Леонид не забывал о них ни на один день.
Галузин опять стал прежним, суровым, требовательным тренером.
С каждым днем все придирчивее относился он к промахам и ошибкам Кочетова, с каждым днем непрерывно увеличивал продолжительность занятий, медленно, но неумолимо приучая организм пловца ко все большим напряжениям.
Леонид и Иван Сергеевич редко говорили о тех больших планах и надеждах, которые вдохновляли обоих, Они упорно работали. Каждый из них про себя не раз всесторонне обдумывал и взвешивал все возможности. Но беседовать о своих заманчивых мечтах казалось им еще слишком дерзким.
Зато с Аней Леонид часто делился своими самыми сокровенными планами. Девушка понимала его с полуслова. Мечты Кочетова не казались ей фантастическими. Наоборот, она горячо доказывала, что не через два — три года, как предполагал Леонид, а уже самое большее через год сумеет он снова встать на старт рядом с лучшими пловцами страны.
В самые трудные моменты, когда Леонида охватывали приступы тоски и он вдруг переставал верить в успех, Ласточкина не падала духом.
...Однажды, через два месяца после приезда Ани, сияющий Леонид неожиданно явился днем к ней на работу, в госпиталь. Он вызвал девушку и, не говоря ни слова, протянул ей билет на концерт приезжего московского пианиста.
— Что, опять праздник?! — пошутила Аня.
— Опять праздник! — еле сдерживая радость, ответил Леонид. — И какой чудесный праздник, Ласточка! Сегодня утром первый раз я полностью проплыл баттерфляем стометровку!
Глава четырнадцатая.
На старт!
По праздничным шумным и ярким улицам Москвы среди других машин медленно двигался коричневый продолговатый автомобиль. Это была сильная, быстрая машина, но сейчас она шла медленно и даже велосипедисты обгоняли ее.
Ликующие толпы заполняли улицы Москвы в этот майский воскресный день. Неделю назад прогремели артиллерийские залпы и в небо взмыли тысячи разноцветных огней. Грандиозной победой советского народа кончилась война.
Но настолько велика была радость людей, так страстно долгие месяцы и годы все ждали этого дня, что ощущение небывалого праздника все еще оставалось во всем.
В коричневом автомобиле, медленно двигавшемся по московским улицам, находилось четверо людей. За рулем, уверенно положив руки на «баранку», сидел пожилой седой мужчина с длинными «казачьими» усами и массивной черной трубкой во рту. Рядом с ним — тоненькая девушка с косой. Сзади, на местах для пассажиров, — широкоплечий светловолосый молодой человек и маленькая пожилая женщина. Густая проседь в ее волосах как-то не вязалась с бодрым и даже немного лукавым взглядом. При каждом толчке молодой человек заботливо поддерживал соседку, но она с шутливой строгостью отталкивала его руку и говорила:
— Ты что, — думаешь, я старуха?
Машина направилась к ярко освещенному зданию бассейна и остановилась невдалеке от него. Подъехать к самому зданию не удалось: вдоль панели выстроился длинный ряд машин, а асфальтированная площадь перед главным входом была заполнена людьми.
Пожилой усатый мужчина, сидевший на месте шофера, посмотрел на часы и сказал, обернувшись к спутникам:
— Сорок пять минут в запасе! Может, еще кружок сделаем?
Молодой человек молча кивнул, и машина, резко повернув, умчалась, шурша шинами по асфальту. Теперь она ехала быстро. Мелькали дома, перекрестки, сады. Вскоре машина выскочила на шоссе. Шофер резко затормозил и посмотрел на молодого человека. Тот вышел из автомобиля, захлопнул дверцу и неторопливо побежал по шоссе. Машина медленно двигалась за ним по пятам. Молодой человек пробежал метров триста-четыреста, затем спокойно прошелся, снова сел в машину, и та, ловко развернувшись на шоссе, стремительно понеслась обратно.
Когда они снова подъехали к бассейну, около него стояло еще больше машин. Но коричневый автомобиль, ловко лавируя между ними, пробрался почти к самому входу. Из автомобиля первой легко вышла пожилая женщина. За ней выскочила девушка и оба мужчины. И тот и другой были высокие, плотные, у обоих на груди сверкали боевые ордена. Молодой нес в руке небольшой чемоданчик.
В подъезде собралось столько народа, что пройти, казалось, невозможно. Но перед этими четырьмя людьми сразу образовался широкий, свободный коридор.
— Леонид Кочетов! — шептались болельщики.
— Галузин!
— Ласточкина!
— Не Ласточкина, а Кочетова! — сердито поправил кто-то.
— Жена Леонида Кочетова!
Болельщики в бассейнах — это совсем особый вид болельщиков. Они разбираются во всех тонкостях плавания.
На стадионе во время футбольного матча или в цирке, на соревнованиях по боксу, можно иногда встретить «горе-болельщика». Он бешено аплодирует боксеру, наградившему противника градом гулких, но легковесных ударов, половина из которых к тому же прошла мимо цели.
Он кричит футболисту, ведущему мяч: «Молодец! Двоих обвел! Троих!» Ему и невдомек, что этого футболиста хвалить вовсе не за что. Наоборот — игроку давно следовало передать мяч своему соседу, а он попросту зарвался, и мяч у него, конечно, отберут.
Правда, таких горе-болельщиков и на футболе, и на боксе очень немного и с каждым годом становится все меньше. Но все-таки изредка они еще встречаются.
