Николай Кузаков - Красная волчица
— Вы институт окончили? — спросил Димка.
— Нет. При институте есть специальное отделение, которое готовит кадры для северных народов. Оно приравнено к педагогическому училищу. Вот это отделение я в прошлом году и окончила. Сюда попала по распределению. А вы думаете по отцовской линии пойти?
— Нет. Хочу стать журналистом.
— Это вы хорошо придумали. О нашем крае почти ничего еще не написано. Что бы вы хотели почитать?
— Шишкова что-нибудь есть?
— Рассказы.
— Запишите.
Димка взял два томика рассказов.
— Заходите, — пригласила Хаикта.
— Обязательно приду. До свидания.
Димка сбежал с крыльца. К школе подходила Ленка.
— Я тоже в библиотеку.
— Иди, я тебя подожду…
Он спустился к реке. День уже набрал силу. Припекало. Над протоками с криком метались чайки. За рекой, пониже яра, пламенели заросли шиповника.
— А я стихи Пушкина взяла, — сообщила Ленка.
Димка, глядя на реку, прочитал:
Прощай, свободная стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красой.
Некоторое время они шли молча. Ленка была под стать Димке, высокая, гибкая. Глаза большие карие. Такая бровью поведет, пойдешь за ней хоть куда.
— Ты как будто не рада, что домой вернулась? — Димка вопросительно посмотрел на Ленку. Та потупилась.
— Дима, скажи, ты Томку Поморову любишь?
— С чего это ты взяла? — удивился Димка.
— Ты же на Громовом полустанке ее поцеловал.
Димка почувствовал, как к его щекам прилила кровь. Он ничего не обещал Ленке и тем не менее сейчас испытывал чувство вины перед нею.
— Мы с ней поспорили, кто знает больше названий цветов, — оправдывался Димка. — Я проспорил. Томка и говорит: «Раз проспорил, поцелуй меня». Я и поцеловал.
— Правда?
— Я тебе никогда не врал.
— А я бог знает что подумала. — Ленка сразу повеселела, дотронулась до Димкиной руки.
— Пойдем завтра утром на луга. Я знаю, где много жарков растет.
— Пойдем.
На угоре показались Андрейка, Вадим Зарукин, Тамара Поморова и Светка Круглова.
— А мы их ищем… Пошли на Матвееву гору, — позвал Андрейка.
— Пойдем? — спросил Димка Ленку.
— Пойдем.
— Подождите, я книги отнесу.
Дома на крылечке сидели Семеновна и тетя Глаша.
— Далеко собрались? — спросила Димку Семеновна.
— В лес.
— Глядите там, осторожней.
Семеновна с тетей Глашей смотрели вслед ребятам. Димка был выше своих сверстников. Его походка напоминала Семеновне молодого Василия.
— Давно ли сыновья наши табунились, а вон уж и внуки оперились.
— Бежит время, — вздохнула тетя Глаша. — Дима у них за коновода.
— Он, — кивнула Семеновна.
— Ох и хватит он в жизни горюшка, — протянула тетя Глаша.
Семеновна с удивлением посмотрела на нее.
— Ты, девонька, че мелешь-то? Сплюнь!
— Уж шибко красивый, — не слушая Семеновну, продолжала тетя Глаша. — Ты только погляди, как на него девчонки зыркают.
— Если любо им, пусть зыркают. Дело молодое. А тебе-то какая печаль?
— Как не печалиться? Не чужой, поди. Испортят парня. А какая за него выскочит, вволю наплачется.
— Вот заладила. С чего бы она плакала? Не урод, и умом бог не обидел, — защищала внука Семеновна.
— Я тебе об чем и толкую: шибко красивый. А у них, у красивых, сердце-то и бывает непутевое.
— А ты почем знаешь? — начинала сердиться Семеновна. — Или любила красивых-то?
— Как не знать, поди, среди людей век-то прожила, всего насмотрелась.
— А твой-то Ганя скоро жениться? — переменила неприятный разговор Семеновна.
— Кто его знает.
— Поди, и невеста есть.
— Как не быть: молодой, видный, орден имеет.
— Вот горе-то, — сокрушалась Семеновна. — Че ей теперь, век в девках куковать?
— И не говори, — безнадежно вздохнула тетя Глаша.
— Подождет-подождет да и выйдет за другого.
— Знамо, выйдет.
Расстроенная тем, что невеста Гани может выйти замуж за другого, тетя Глаша поднялась.
— Засиделась я у тебя.
— Ты куда? — удивилась Семеновна. — Ятока домоет полы, да чаевать будем.
— Побегу я. Курки бы в огород не залезли.
— Вот ты такая супротивная и есть, — обиделась Семеновна. — Дались тебе эти курки.
— И собачонка Юлька не кормлена. Спозаранку куда-то унеслась.
— Куда она денется? Утром с нашими собаками бегала.
— Нет, я уж догляжу…
По угорному закрайку поскотины на дальние луга вела узкая тропинка. Над горами размашисто горела заря.
На реке, точно подкрашенные брусничным соком, набегали одна на другую волны. Ятока шла неторопливо. У куста черемухи она присела на валежину. Вдали горы. Кто сказал, что они не живые? У каждой горы, как и у человека, свой характер, свой голос, свое лицо. Вот и Гора Матерей. На голове ее шаль из вечных снегов. С плеча спадает накидка из темного стланика, к груди припал ребенок из серого гранита. Величава и неприступна таежная женщина…
У подножья горы чаша с золотистой каемкой песков. Со дна ее голубыми кругами поднимается горячая вода. Ятока с крохотным Димкой прожила возле горячего ключа около трех недель. И Гора Матерей послала им здоровье и силу.
Погасла заря. Над заречными горами распласталась серая тучка. Задымилась река. Из прибрежных кустов донесся нервный крик какой-то птицы и тотчас оборвался. Он напомнил Ятоке смех Загорской. И сердце будто обдал снежный колючий вихрь, выхолодил душу. «А Ирина шибко похожа на Васю. Глаза его. Губы его, — думала Ятока. — Пошто от меня все скрыл? Как-то неладно жить Вася стал. Один раз обманешь — поверят, в другой раз правду скажешь — не поверят».
Ятока поднялась и побрела к деревне. В небе зажглись звезды, на траву упала роса.
— Ты это где, моя-то, потерялась? — на крыльце Ятоку поджидала Семеновна.
— У Жени была. Потом на луга ходила.
Ятока села рядом с Семеновной.
— Тянет в лес? — посочувствовала Семеновна.
— Охота родные места посмотреть.
— Есть-то будешь?
— Нет, не хочу.
— Хоть молочка выпей.
— Дима спит?
— Спит. Намаялся за день-то. Где-то сейчас Вася? — вздохнула Семеновна.
— Ондатров отловили ему в соседнем районе. За ними уплыл.
— Все время так мается?
— Много ездит. Дома совсем мало бывает. Больше в тайге живет.
— Как охота мотаться по чужим краям? — сокрушалась Семеновна. — Охотник он добрый. Жил бы дома и горюшка не знал.
— Я тоже так думаю, — согласилась Ятока. — А Вася говорит, тайгу разорили, кто о ней, кроме нас, позаботится? Вот он и ходит, смотрит, какого зверя промышлять можно, а какого разводить надо. Тайга большая, забот много.
— Дима какое-то себе чудное дело нашел.
— Журналистом хочет быть.
— Во-во. Тоже, поди, весь свой век мотаться по белу свету будет?
— Дима — мужик, пусть сам себе дорогу выбирает.
— И што за молодежь пошла, все из своих гнезд бегут, будто на чужбине их медом кормят. — Семеновна подняла глаза на Ятоку. — Пошто еще ребеночка не заведете? Или Вася не хочет?
— Вася шибко девочку ждет. Однако, нет больше детей, — виновато ответила Ятока.
— Не печалься, будут, — успокоила ее Семеновна. — Молодые еще.
На лугу заржала лошадь. По деревне прокатился разноголосый лай и оборвался.
— Засиделись мы с тобой, — Семеновна, придерживая рукой поясницу, встала. — Пора на покой.
— Я в амбар схожу, Диму погляжу, — поднялась следом и Ятока.
Глава VIЛенка не могла понять, что с ней происходит. То ей было весело и хотелось петь, смеяться, то вдруг наваливалась тоска и никого не хотелось видеть. Вот и сегодня она одна ушла в поле за диким луком. И не заметила, как вечер подошел. Ленка спохватилась и заторопилась домой. Тропинка петляла среди прибрежных зарослей. Над низиной поплыла росистая прохлада. Ленка вышла к черемушнику и замерла: с темно-коричневых кустов бесшумно осыпался цвет, и среди густой травы вилась белая тропа. С давних времен у забайкальцев существует поверье: если летом охотник пройдет по белой тропе, то ему весь год будет сопутствовать удача. А если девушка ступит на нее, то ее любовь будет счастливой. «Пойду позову Димку, — мелькнула у Ленки мысль. — И мы вместе с ним пройдем по белой тропе. Только он пусть ничего не знает. Скажу я ему об этом… когда мы поженимся… в день свадьбы. Как он удивится. Потом назовет меня как-нибудь ласково. Как он меня будет звать? Северяночка… Зоренька…» Ленка подошла к домам, но так и не могла решить, как ее будет звать Димка.
На угоре она догнала Андрейку с Димкой.
— Вы это куда?
«На Золотую поляну, — ответил Димка. — Только за Вадимом зайдем. А ты придешь?
