KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Советская классическая проза » Георгий Шолохов-Синявский - Суровая путина

Георгий Шолохов-Синявский - Суровая путина

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Георгий Шолохов-Синявский, "Суровая путина" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Рыбаки все теснее сдвигались вокруг стола, стараясь перекричать друг друга, предлагали внести в петицию каждый свое. Одного листа бумаги оказалось недостаточно.

В соседней комнате тоже было полно народу. Тут курили еще больше, грызли семечки.

Трое мержановцев, обросших выцветшими от солнца бородами, сидя на скамье, ритмически покачиваясь, тянули крутийскую песню:

Кто помногу рыбы ловит,
Тот с пихрою пополам…

Другая труппа за соседним столом выводила, притопывая подковами сапог:

Гей вы, хлопни, добри молодци…
Чого смутни, не весели…

В сумерки при свете лампы петиция была дописана, все требования изложены. Петицию подписали все члены крестьянского совета и почти половина хутора. Листы бумаги пестрели крестиками и каракулями. Оставалось решить, кому посылать петицию — прямо ли в Петроград — Временному правительству, недавно избранному на Войсковом казачьем кругу донскому атаману генералу Каледину или предварительно ехать в Ростов, в Ростово-Нахичеванский комитет большевиков, и просить совета о дальнейших действиях. Мнения разделились.

После долгих горячих споров было решено: Онуфренко и Чеборцову ехать в Ростов к Ивану Игнатьевичу и Павлу Чекусову, а Пантелею Кобцу везти петицию в Новочеркасск, к войсковому атаману. Ночью Онуфренко и Чеборцов выехали в Ростов, а Пантелей Кобец — в Новочеркасск.

Члены распущенного гражданского комитета, в который входили и неимущие рыбаки, разделились теперь на два лагеря: одна часть вошла в крестьянский совет, другая, вместе с председателем, держалась в стороне и ждала случая, чтобы освободить кордонннков и тем искупить вину хутора перед казачьими властями.

Новый совет сразу стал центром всех хуторских тяжб. К Аниське потянулись с жалобами на прасолов, на богатых волокушников. Вспоминались давнишние обиды, встряхивалась старая пыль пережитого.

Аниська тут же вместе с товарищами разбирал дела, судил строго и коротко. Панфил Шкоркин был его верным исполнителем.

Избив прикладом прежнего председателя комитета, державшего сторону прасолов, Панфил по приказу Аниськи отобрал у него дуб и набор сетей и все это передал вдове убитого мержановца. Хутор превратился в военный лагерь. По улице расхаживали вооруженные охотничьими ружьями рыбаки, и даже у женщин был воинственный вид. За околицей стояли дозоры, у совета расхаживали часовые, охранявшие пленных кордонников.

Пихрецам все еще угрожал самосуд. Проходившие мимо женщины и не отступавшие от окон кордегардии ребятишки бросали камни. Окна были давно разбиты. Арестованные лежали на полу, боясь подняться.

Наступила теплая майская ночь.

По хутору носился тревожный собачий лай. В темноте мелькали красноватые огоньки цыгарок, слышались приглушенные голоса. Не спал хутор.

Аниська сидел в помещении совета, свесив чубатую голову на стол. На столе чадила выгоревшая лампа. На скамьях и на полу, громко храпя, спали ватажники.

В растворенное окно вливалась освежающая прохлада ночи. В садах насвистывали соловьи, где-то на краю хутора пели девчата, играла гармонь, слышался смех. Можно было подумать, что хутор жил обычной своей жизнью.

Аниська вышел во двор, зашагал по улице, раздумывая над происшествиями минувшего дня. В то, что донской атаман даст положительный ответ на посланную в Новочеркасск петицию, он почти не верил. В войсковой казачьей власти он и его товарищи видели своего старого врага и посылали к атаману петицию только для того, чтобы заявить о своей непримиримости к незаконным действиям Миронова, о намерении бороться за свои права и впредь.

Он еще не знал определенно, какую помощь привезут из города Онуфренко и Чеборцов, но помощь эта, по его убеждению, должна была прийти обязательно.

«Успеют ли ростовские товарищи помочь нам — вот вопрос, — размышлял Анисим. — Не успеют — все равно держаться будем. Пусть знает казачий атаман и вся его продажная свора, что иногородние бедные люди не склонют головы перед кожелупами».

От этой мысли Аниська чувствовал себя бодрее и смелее шагал по хутору. Не умолкавшие на улице голоса убеждали его, что он не одинок, что большинство рыбаков было наело стороне.

Возвращаясь в совет, он заглянул в черный провал зарешеченного окна кордегардии. В лицо пахнуло тяжелым запахом от вспотевших, сбившихся в тесной каморке людей. Кто-то болезненно и жалобно стонал, ворочаясь на полу.

К ржавым прутьям решетки приникло бледное лицо Семенцова. Аниська не узнал его: так оно изменилось и не было похожим на всегда насмешливое лицо прасольского посредника.

— Кто это? За ради Христа — воды! — прохрипел из окна знакомый голос.

И в тот же миг вся камера зашевелилась, застонала, всхлипывая и кашляя:

— Пить… ни-и-ить!

Аниська бросился к Ерофею Петухову, охранявшему заложников. Тот ухмыльнулся жестоко, равнодушно.

Не раздумывая, Аниська живо сбегал в хату, принес полное ведро степлившейся воды.

Трясущиеся руки жадно потянулись через решетку, Аниська просунул ведро в дверь и услышал, как набросились на воду избитые, измученные жаждой люди, как, задыхаясь, пили ее поспешными лошадиными глотками.

— Это ты, Анисим? Сволочуга ты… Изверг… Креста на тебе нету, — услышал Аниська задыхающийся голос Семенцова. — Долго ты еще будешь меня мучить?

Аниська опять подумал о том, как Семенцов обманул отца, и, сделав над собой усилие, отошел от окна.

— Анисим! Подойди сюда, за ради Христа! — позвал Семенцов. — Ты хоть жинке передай, где я… Нехай хоть харчей пришлет.

Аниська стиснул зубы, твердо шагнул вперед, но вдруг остановился, сказал:

— Ладно… Передам… — и пошел быстро, стараясь звуком своих шагов заглушить несущуюся вслед ругань, испытывая мстительное удовлетворение. Кордонники и Семенцов были в его власти. Он мог расплатиться с ними за все. Он вспомнил каторгу, и жестокость Ерофея Петухова, проявленная к этим людям, показалась ему оправданной.

Но вдруг тревога охватила его. Имел ли он право оберегать казаков от самосуда? Чего ждет он, какой платы за их жизни? Не лучше ли покончить с ними разом, как когда-то с вахмистром?

Тоскливое желание, подогреваемое суровыми воспоминаниями, обожгло его. Вся ненависть, скопившаяся за годы каторги, за последующие дни гонений со стороны хуторских властей, вся обида за нищету и смерть отца хлынула в его грудь, подняла в ней гневные силы, желание возмездия. И все, что проделал он за предыдущий день, чтобы избежать самосуда над охраной, показалось ему ненужным.

Сомнения опять охватили Аниську: еще не известно, какой ответ привезут Онуфренко и Чеборцов, какой выход посоветуют городские друзья!

Аниська остановился в нерешительности. Досада и раздражение поднимались в нем. Решение жестоко расправиться с обидчиками, возникшее в нем по возвращении с каторги, было кем-то хитро ослаблено.

«Вот пойти сейчас и только моргнуть — и от пихрецов до утра не останется мокрого места…» — подумал он.

Постояв в раздумье и прислушавшись к размеренному шуму волн, он решительно повернул в проулок, к кордегардии, но тут же остановился.

Казалось, он прирос к земле, мучимый противоречиями. Спустя некоторое время, он уже стоял на высоком морском берегу и жадно вдыхал ночную свежесть моря. Он как бы хотел потушить в себе все жарче разгоравшееся пламя.

На промысле горел единственный слабый огонек. Аниська направился к нему.

Кто-то преградил ему дорогу. Это был высокий человек с длинным охотничьим ружьем.

— Це ты, Анисим Егорыч? — послышался незнакомый голос.

— Я… А это кто?

— Це я… Прийма… Хиба не спизнав?

— Ну как дела?

— Да вот поджидаемо с моря гостей… Миронова с казаками.

— Думаешь — будут?

— А як же… Я уже так думал, Анисим Егорыч, не выпустить ли нам казаков? Бо будет нам лишечко от есаула…

— Нет, дядя. Этого не разрешит совет. Да и дешево вы продадите свой ловецкий участок и побитых крутиев…

Прийма присел на корточки, поставил между ног ружье, не спеша стал свертывать цыгарку.

— Да воно так… А тильки… Шось страшне мы заварили… Накладут нам по шеям…

Аниська оставил мержановца сокрушенно вздыхающим. Идя мимо одной хаты, в которой слабо мигал огонек; он услышал протяжный вой и остановился. Он долго не мог понять, откуда доносился этот странный звук. Сначала показалось, что воет посаженная на цепь собака, потом, когда вой сменился жалобным воплем и причитаниями, — понял все.

Подкравшись к окну, он всмотрелся в замутненное стекло. На лавке, под самым окном, вытянувшись головой к иконам, лежал убитый на море молодой мержановец.

В изголовье его качалось желтое пламя свечки; крылатые тени сновали по лицу мертвеца, и от этого казалось оно живым и подвижным.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*