Григорий Ходжер - Амур широкий
Охотники дружно помолились Амбану, просили оставить их в покое, не выгонять с участка, им и так осталось мало времени, кончается срок охоты, а им надо перевыполнить государственный план, чтобы побольше заработать денег и купить детям сладостей, муки, крупы и материи на одежду. Амбан добрый, Он не оставит детей без сладостей, голодными и раздетыми. Кроме того, бригаде стыдно возвращаться домой, не перевыполнив государственный план. Что скажут другие колхозники? Лентяями обзовут, из колхоза могут выгнать. Амбан умный, Он должен все понять, должен оставить их в покое…
Холгитон в этот вечер долго не мог заснуть, он вспоминал прошлую встречу с Амбаном. Было это давно, в тот год, когда Пота умыкнул младшую дочь Баосы Идари, а весной на Харпи погибло от оспы целое стойбище. Таким и запомнили в Нярги тот год. В ту зиму и встретил Холгитон Амбана, впервые в жизни встретил. Жили тогда в аонге четверо: Холгитон, Ганга, Гаодага с сыном. Долго все четверо молились, просили Амбана оставить их в покое. А когда Холгитон наутро пошел осматривать самострелы, на его тропе сидел Амбан и бил тугим хвостом по снегу. Разгневался Он на Холгитона, но за что, до сих пор не знает старик. Вернулся он в аонгу, вечером опять молились, а наутро увидели Его свежие следы рядом с аонгой. Понял тогда Холгитон, изгоняет их разгневанный Амбан с охотничьего угодья, не разрешает даже самострелы снять. Так и ушли…
Старик незаметно уснул и видел странные, непонятные сны, такие, что утром даже не смог их растолковать. Позавтракали охотники при свете жирника и, как только засинели просветы между могучими кедрами, отправились на промысел. Холгитон уходил позже всех. За его медлительность молодые охотники прозвали его Куку-Лебедь, ведь лебеди осенью улетают последними, так медленно и долго они собираются в дорогу. Вышел Холгитон из аонги, надел лыжи и тут вспомнил, что забыл копье. Снял лыжи, вернулся в аонгу.
— Дед, зачем копье таскаешь? — спросил мальчик-кашевар.
— По привычке таскаю, — усмехнулся Холгитон. — Ружье что, осечку может дать, а копье — верное оружие, не промажет.
Он опять надел лыжи и медленно зашагал между такими же старыми кедрами, как и ое. Утренний ветер шаловливо швырял на его голову снег с ветвей, кустарники игриво цеплялись за его суконный халат. Холгитон неторопливо брел по тайге, глядел по сторонам подслеповатыми глазами, прислушиваясь к каждому звуку. Сегодня он шел на дальний лабаз, где лежали одни кабаньи туши. Солнце поднялось из-за сопок, лучи его пробивались сквозь густую хвою в ласкали лицо старика. К полудню Холгитон подходил к лабазу, но остановил его большой свежий след Амбаиа. Холгитон снял лыжи, встал на колени и поцеловал его. След был такой свежий, мягкий, что ему он показзлся даже теплым. Старик поздоровался со своим прародителем и пошел к лабазу. Оставалось шагов пятьдесят до хранилища, когда он заметил что-то желтое с черными полосами среди вывороченных из-под снега кабаньих туш. Пригляделся Холгитон и замер, сердце перестало биться в груди, и ноги задрожали от страха.
На лабазе, на кабаньих тушах лежал Амбан и следил за охотником острыми желтыми глазами. Холгитон как стоял, так и бухнул ниц, зарылся лицом в пушистый снег, потом поднял голову, вытер руками с лица снег и стал бить поклоны.
— Ама-Амбан — Отец-Тигр, здравствуй и пощади меня, — во весь голос закричал он, продолжая кланяться и не смея взглянуть на зверя. — Не ожидал я Тебя тут встретить, не ожидал. Ты пришел ко мне в гости, вот и хорошо. Будь гостем, Ама-Амбан! Угощайся, ешь, что пожелает Твоя душа. Ешь. Только сразу говорю Тебе, это мясо не я добыл, другие охотники добыли, но ничего, угощайся, не стесняйся, здесь есть доля и Твоих праправнуков. Я, как видишь, совсем постарел, гожусь только в сторожа лабазов. Да и сторож какой из меня! Называюсь только сторожем. А мясо это колхозное, общее…
Амбан вдруг сердито зарычал, будто ему надоело слушать про такие глупости, и Холгитон чуть не прикусил язык от страха. Он поднял голову, взглянул на Амбана и встретился с Его желтыми, полными гнева глазами.
— Не сердись, Ама-Амбан, — потерянно пробормотал старик. — Я хотел объяснить Тебе, это так важно теперь… у нас ведь теперь все не так, как раньше было… Не сердись, угощайся, я не от жадности…
Амбан поднялся на ноги, толстый его хвост недовольно хлестал по кабаньим тушам, и он, казалось, вот-вот прыгнет на Холгитона.
— Ты недоволен, Ама-Амбан? — спросил Холгитон. — Ладно, я ухожу, только не сердись.
Он поднялся на ноги, подобрал копье и, не оборачиваясь, поспешно зашагал по старой лыжне. Долго шел Холгитон, шел, пока потом его не прошибло. Остановился, огляделся и удивился — больше половины пути прошел без отдыха!
— В гости к нам пришел Ама-Амбан, — сообщил он вечером. — На лабаза находится, угощается кабаниной.
— Знает, где жирное мясо, — усмехнулся Калпе. — Что будем делать? — спросил Пиапон.
— Что делать? Ничего не надо делать — пусть погостит.
— И все мясо съест, — вставил слово Калпе.
— Ты разве гостя из дома когда выгонял? — рассердился Холгитон.
— А мои гости умные были, знали, когда им уходить надо, вовремя приходили и вовремя уходили.
— Не надо спорить, — сказал Пиапон. — Не обеднеем, если Он съест одного кабана. Отец Нипо, я завтра с тобой пойду.
Хотя ничего страшного не услышали охотники из рассказа Холгитона, но тревога вселилась в их души, молодые шептались в своем углу, постарше — в другом. В этот вечер никто не просил рассказать сказку.
— Ружья не будем брать, — заявил утром Холгитон.
— А если Он нападет? — спросил Пиапон.
— Копье я беру.
«Что ты сделаешь с копьем?» — усмехнулся про себя Пиапон и сказал вслух:
— Я все же на всякий случай возьму берданку. Кроме Него, в тайге много других жителей, а мы на охоте находимся.
Холгитон согласился, и они пошли по старой укатанной лыжне.
— Ты берданкой не размахивай, — предупредил Холгитон, когда подходили к лабазу. — Он может всяко подумать, может рассердиться. Нельзя. Он гость.
— Да Его уже нет тут, хороший гость, как говорит Калпе, должен знать меру…
Но Амбан сидел на лабазе, и Холгитону показалось, что Он вообще не слезал оттуда. «Это нехорошо, — с тревогой подумал он. — Что Он задумал, почему так поступает? Он не похож на гостя, это нехорошо».
— Ама-Амбан! Я вернулся, — закричал он кланяясь. — Думал, не застану Тебя, думал, уйдешь не попрощавшись. А Ты еще тут…
— Сколько он тут находится? — шепотом спросил стоявший на коленях рядом Пиапон. — Много мяса съел.
— Я Тебе вновь говорю, Ама-Амбан, это не мое мясо, это колхозное, если бы было мое, я Тебе все отдал бы, не жалко. А это колхозное мясо, его надо еще сдавать государству, понял? План надо выполнять… Вот со мной председатель колхоза пришел, посмотреть пришел на колхозное мясо. Я Тебя, Ама-Амбан, не выгоняю, не принимай близко к сердцу, но все мы, колхозники, подумали и решили, хватит Тебе гостить, пора домой к детям идти. Все так решили. Можешь взять с собой на дорогу одну кабанью тушу и иди домой, дети, наверно, заждались…
Амбан не рычал, не бил сердито упругим хвостом, он будто соглашался с Холгитоном. Только Пиапон, во все глаза следивший за зверем, видел, как перекатывались мускулы под желтой, с черными полосами, шкурой, как скалились отупевшие зубы в беззвучном реве. Помолившись, Холгитон поднялся на ноги, поднял над головой копье и крикнул:
— Уходи, Ама-Амбан! Сегодня уходи. Прощай. А завтра мы все вместе за мясом придем. Понял?
В ответ Амбан заревел по-старчески приглушенно, захлестал хвостом. У Пиапона тут же в руке оказалась взведенная берданка.
— Хватит, много мяса Ты съел! — крикнул он. — Уходи!
Вечером охотники совещались.
— Выгнать надо, — предлагали пожилые.
— Убить, — сказали молодые.
— Пойдем завтра все вместе, там решим, — подытожил совещание Пиапон. — Думаю, Он уже ушел.
— Жди, нашел дармовщину — уйдет, — усмехнулся Калпе.
Опять разделились охотники, опять шушукались по своим углам. Завтра предстояла встреча с Ним. Какой Он? Неужто такой страшный, как рассказывают? Говорят, от одного его рева человек теряет рассудок, руки сами опускаются. Ух, ты! Посмотрим завтра…
— Убивать нельзя, это самый большой грех, — заявил утром Холгитон. — Такого большого греха не будем на себя брать…
В это утро охотники собрались так скоро, что Холгитон даже не успел допить кружку чая. Пришлось ждать его, поторапливать. Старик наконец, собрался, взял только копье и неодобрительно поглядывал на вооруженных берданками охотников.
— Из ружья в Него нельзя стрелять, грех большой, — еще раз предупредил он. — Вперед меня не ходите, идите за мной.
Продрогли охотники, следуя за стариком до лабаза. Молодые издали заметили желтое пятно на лабазе и шепотом передали старикам.
