Мамед Ордубади - Подпольный Баку
— Почему ты думаешь, что я недостаточно работаю? Или я должен отчитываться перед тобой?!
— Раз ты сам не любишь отчитываться, зачем требовать от других, чтобы они отчитывались перед тобой? Ты напрасно осуждаешь меня, Павел, за то, что я служу в доме Тагиева. Какой ты непонятливый! Да, я живу и работаю в доме миллионера Тагиева, я встречаюсь с провокаторами Михайловским, Кутилевским и другими им подобными. Но ведь для того, чтобы бороться с этими людьми, надо быть среди них, знать их планы. Странно, Павел, что ты не понимаешь таких простых вещей.
Плотников чувствовал: Женя права, догадывался, что она выполняет особое поручение Бакинского комитета РСДРП, и все-таки был не в состоянии совладать с чувством, которое жило в его сердце, — ревностью.
— Не ревнуй меня, Павел, — тихо сказала Женя, будто заглядывая в его душу. — Я та же самая, какой была раньше. И я больше, чем своей жизнью, дорожу нашей дружбой, нашими отношениями. Сейчас мне не хочется подробно объяснять тебе это. Давай встретимся сегодня на Набережной в девять часов. Приходи, Павел, Обещаешь?
— Не обещаю, — сухо сказал он и пошел своей дорогой.
XXVI
Утром, едва Гаджи проснулся, ему подали письмо из Петербурга от губернатора Накашидзе.
Требовался грамотный человек, который мог бы прочесть послание. Час был ранний, и Гаджи решил прибегнуть к услугам жены. Но тут же вспомнил, что она обижена на него со вчерашнего дня.
Как же быть?
Гаджи послал в спальню жены служанку с поручением сообщить госпоже, что он желает ее видеть.
Вопреки ожиданиям Гаджи, которому хорошо был известен строптивый нрав его половины, Сона-ханум разрешила прийти к ней.
Когда он с письмом в руке вошел в ее спальню, Женя помогала госпоже одеваться. Увидев Гаджи, она хотела выйти, но Сона-ханум удержала ее:
— Останься со мной, занимайся своим делом…
Девушка принялась складывать в коробку платья и прочие предметы туалета, которые хозяйка носила накануне.
Сона-ханум развернула письмо и начала вслух читать.
Губернатор Накашидзе писал:
«Уважаемый господин Гаджи!
Все это время я с большим удовольствием вспоминал Вас и нашу последнюю встречу в Вашем гостеприимном доме.
Был счастлив выполнить Вашу просьбу — передать привет его превосходительству господину министру внутренних дел. Его помощник, Ваш искренний, преданный друг господин фон-Валь, был также рад слышать, что Вы пребываете в добром здравии.
Я готовлюсь в обратный, путь и скоро буду иметь честь пожать Вашу дружескую руку. Я привезу Вам ценный подарок, который представляет собой личное письмо его превосходительства министра внутренних дел Плеве.
Я нашел возможность в специальной беседе с господином министром рассказать о Вашей преданности Его Императорскому Величеству и о Ваших верноподданнических чувствах. Не сомневаюсь, господин министр передаст лично Государю Императору многое из того, что я рассказывал о Вас.
Господин Гаджи может порадовать своих друзей приятными известиями из Петербурга, который стоит всецело на стороне мусульман Кавказа.
Ваш искренний друг
Накашидзе»Письмо обрадовало супругов настолько, что они уже не вспоминали о вчерашней размолвке.
Несколько дней Гаджи ходил в приподнятом настроении. Даже известие о кровавых событиях в северной столице в воскресенье 9 января не омрачило его безмятежного расположения духа.
Спустя неделю Гаджи позвонили и передали от имени жены губернатора радостное известие: «Этой ночью, в два часа, господин губернатор прибывает в Баку».
Гаджи тотчас же велел своему секретарю отправить Мамед-беку телефонограмму следующего содержания:
«Просим Вас пожаловать к нам. Не забудьте захватить книгу стихов Хафиза.
Гаджи Зейналабдин Тагиев»Через полчаса Мамед-бек входил в кабинет Гаджи. Хозяин встретил его радостной улыбкой.
Прежде всего Мамед-бек подробно рассказал миллионеру о событиях дня. После этого Гаджи сообщил ему о приезде этой ночью губернатора Накашидзе.
— Кажется, я уже говорил тебе, дорогой Мамед-бек, что губернатор везет для меня ценное письмо. Я хочу, чтобы ты погадал на книге Хафиза. Интересно, приятное это известие или нет? Я не верю ни в какие гадания, а Хафизу верю. Эта книга никогда не говорила мне неправды, в чем я имел возможность неоднократно убеждаться. Ты сам отлично помнишь, каким правдивым и точным было предсказание Хафиза относительно моей женитьбы.
Мамед-бек взял в руки книгу стихов Хафиза и прочел стихотворную молитву, посвященную гаданию:
Эй, Хафиз из Шираза, блаженный!
Брось свой взор на меня вдохновенный.
Предскажи мне судьбу, мои дни.
Ты ведь мудрости клад — лишь копни.
Опусти же меч правды на плаху,
И да славится имя аллаха!
Затем Мамед-бек шутливо обратился к Гаджи:
— Приложите вашу руку к книге и бросьте подаяние.
— Гадай! — сказал Гаджи, положив на переплет книги старческую, узловатую руку. — Мое подаяние тебе пианино!
Мамед-бек раскрыл наугад книгу и, прочитав вслух по-персидски стихотворение-предсказание, успокоил Гаджи:
— Да возрадуется твое сердце! Можно подумать, покойный Хафиз сидит сейчас в этом кабинете и ждет вместе с нами прибытия из Петербурга господина губернатора.
Глаза у Гаджи радостно засверкали:
— Прошу тебя, поскорей переведи смысл этих стихов. Я человек почти неграмотный, но мне удалось кое-что понять. Хафиз говорит о падишахе. Уверен, это доброе предзнаменование.
Мамед-бек перевел по-азербайджански стихи-предсказание Хафиза:
Прибыл блистательный флаг падишаха, победный,
К солнцу и звездам возносятся крики народа,
Рок подарил нам улыбку великого счастья,
Длань справедливости страждущим дарит подмогу,
Месяц на небе весь мир освещает улыбкой.
Мир полон счастья и света, ведь царь прибывает.
Горе разбойникам, горе насильникам, горе!
— Слава аллаху! — восторженно воскликнул Гаджи. — Покойный Хафиз словно прочел мои сокровенные мысли. Ты посмотри, Мамед-бек, как мудро он сказал!… Горе разбойникам, горе насильникам!… Клянусь святой Меккой, которую я посетил, покойник намекает в своих стихах на большевиков.
Какая разница между ними и разбойниками с большой дороги?!
На следующий день утром, в десять часов, в кабинете Гаджи зазвонил телефон. Подняв трубку, он услышал голос губернатора Накашидзе. Справившись о здоровье хозяина и хозяйки, губернатор сказал, что будет счастлив встретиться с ними.
Гаджи Тагиев на русском языке поблагодарил губернатора за доброе отношение к нему, попросил передать привет княгине и пригласил губернатора вечером пожаловать к ним в гости.
После этого Гаджи вызвал буфетчика и поинтересовался состоянием продовольственного подвала. Дав ему соответствующие указания и выписав чек на крупную сумму, он добавил:
— Сегодня вечером у нас будут гости — двадцать три человека.
Отпустив буфетчика, Гаджи прошел в гостиную, к жене.
А через десять минут Сона-ханум вызвала всех своих служанок и приказала им надеть платья, в которых они вечером будут прислуживать гостям. Хозяйка внимательно, с ног до головы, осмотрела каждую, делая замечания, касающиеся туалета.
Под вечер на дверях парадного подъезда дома Гаджи появилась фанерная табличка, на которой было написано:
«Этим вечером господин будет занят важными делами и не сможет никого принять».
Нахлебники, имевшие обыкновение каждый вечер приходить в дом Гаджи, чтобы полакомиться объедками с его стола, огорчились, читая это объявление.
К назначенному часу гости начали съезжаться. Как обычно, к их услугам был буфет с богатым выбором вин и других напитков.
Часы на стене гостиного зала пробили девять.
Ожидая губернатора, Гаджи волновался, строил всевозможные догадки относительно содержания письма министра внутренних дел. Однако он был полон веры в то, что гадание Мамед-бека на книге стихов Хафиза окажется пророческим.
Наконец снизу по телефону сообщили: «Губернатор приехал!»
Гости из буфета высыпали на площадку широкой мраморной лестницы. Каждому хотелось оказаться поближе к губернатору, пожать его руку.
Прибытие губернатора в дом Гаджи принесло радость не всем его обитателям. На женской половине дома царило уныние.
Дело в том, что Сона-ханум с самого утра сидела перед зеркалом, занимаясь своей внешностью. Она мечтала поразить гостей новыми драгоценностями и особенно платьем, сшитым специально к возвращению губернатора из Петербурга. Но губернатор приехал один, без княгини, что, согласно восточному этикету, исключало возможность участия женщин в банкете.
