Владимир Добровольский - Текущие дела
— Ты, Юрка, извини. Что там с Булгаком? В двух словах.
— А хрен его знает, — ответил Подлепич. — Романтика, Илья.
— Романтика или мордобой?
— Мордобой, — сказал Подлепич. — А в протоколе: хулиганство.
— Дошло до протокола? Не зря, значит, мерещилось.
— Дошло, — ответил Подлепич. — А как же! Все честь по чести.
— Хороша честь! Очередной подарочек! Бесплатное приложение к выводам комиссии. Ты хоть разобрался? Что думаешь предпринимать?
— Да спать, Илья, — сонно ответил Подлепич. — Со временем, возможно, разберусь.
— Ты, Юра, в своем репертуаре. Ну, спи. До завтра.
Был, значит, протокол. Будет, значит, и официальное уведомление. Подарочек солидный — со штампом и печатью. Ну, рок!
Валилось и валилось на Подлепича — одно за другим, но был бы, право, грех еще и от себя присовокуплять к этому свое негодование. Подлепич, слава богу, не пешка, — разберется, выправится; вчера еще могли не посчитаться с ним, сегодня уж — не выйдет!
28
На семинар он не поехал: была телефонограмма, отменяющая вызов, а так надеялся повидаться с Ниной и, разумеется, огорчился, но затем сообщили, что семинар отложен и вызовут чуть позже.
Тридцатого, таким образом, ничто не мешало ему преподнести Светке сюрприз, нагрянуть в зафрахтованный ею «Уют», однако, собравшись, настроившись, он все-таки передумал: поостерегся вроде бы чего-то.
Стеречься ему было нечего, а как бы уступил распространенному предрассудку, согласно которому в его положении посещать рестораны было неприлично. Предрассудки порой обретают силу неписаных законов, но поскольку они не писаны, да к тому же, как правило, относятся к не стоящим обсуждения мелочам, с ними не спорят. И он не спорил, хотя в принципе отвергал их.
Все это были мелочи.
В предвкушении отъезда, в дорожных сборах он многое важное отложил до своего возвращения, то есть, попросту говоря, на день-другой выбился из рабочей колеи, но раз уж и отъезд был отложен, пришлось наверстывать упущенное.
День-другой — такая малость, что можно ею пренебречь, но оказалось иначе: он ощутил на себе, как это много сто́ит — день-другой! Это словно в ледоход: чуть дошло до затора, и громоздятся льдины, воцаряется хаос, река выходит из берегов. Чтобы не захлестывало быстротекущее время, он должен был рассчитать себя по дням и по часам. Именно себя, а не только работу, которую намеревался выполнить. Именно себя, — он повторял это себе в назидание; понравился неожиданный оборот: себя! Поспевать за временем, гнаться за ним — это теперь, во второй половине двадцатого века, смахивало на патриархальщину; нужно было идти со временем вровень либо даже опережать его. Встречный план.
О встречных планах, о соревновании предстоял серьезный разговор на партбюро, но помимо того задумано было собрать партгрупоргов совместно с профсоюзным активом, и еще маячило кое-что в пределах ближайшей недели. Он подметил такую психологическую особенность, — по-видимому, она была присуща не только ему одному, и потому стоило над ней призадуматься: заседательская суетня, когда она действительно становилась суетней, да еще и чрезмерной, угнетала его, ибо отвлекала от живого дела, но как только принимал он на себя инициаторскую, главенствующую роль в этой суетне, чувство меры изменяло ему, и суетня чудодейственно превращалась для него в живое дело. Других он порицал за это, себя — оправдывал. Других призывал не растекаться мыслию по древу на трибуне, а сам, увлекаясь подчас, уподоблялся им же, растекающимся. Ближайшая неделя сулила ему несколько запланированных разными инстанциями совещаний, — он полагал, что инстанции эти в своем заседательском рвении явно перехватили через край или, по крайней мере, не удосужились согласоваться друг с другом, но в то же время он сам у себя в цехе загромоздил ближайшую неделю не менее ретиво. Призрачное сияние личной инициативы, видимо, гипнотизировало его.
Положа руку на сердце, он мог сказать, впрочем, что не склонен упорствовать в своих заблуждениях или, вернее, не позволяет себе этого и, поддаваясь всяческим гипнозам, всегда готов бороться с ними.
Вот только бы не ограничивалось это декларациями, — нет ничего вреднее пустых деклараций: они усыпляют бдительность.
Он требовал от себя немногого — практического воплощения своих добрых намерений, но это было бы совсем не мало, если бы в его работе неограниченно восторжествовал такой принцип.
Пока что — в частности — дело сводилось к тому, чтобы разгрузить ближайшую неделю. Он взвесил поочередно, с предельной тщательностью одно, другое, третье. Встречные планы остались на первом месте. Выводам комиссии, обследовавшей участок Должикова, пришлось потесниться. Он перенес этот пункт на вторую декаду. К тому же у него была надежда, что за это время Должиков непременно блеснет, — должна же существовать прямая зависимость между прилагаемыми усилиями и их результатами!
Однако после выходного с утра стало известно, что снова набедокурил Булгак. Оперативно откликнулась на это прискорбное событие заводская сатирическая «Колючка». Щит с карикатурой, как всегда, расположен был неподалеку от проходной. Местные карикатуристы изобразили Булгака в плавках и боксерских перчатках.
Перед этим-то щитом и довелось посожалеть, что не преподнес сюрприза Светке, не удостоил ресторанное общество своим присутствием, поддался гипнозу предрассудка. Окажись он там, не допустил бы никаких эксцессов.
Это запоздалое сожаление странным образом связалось у него с навязчивой мыслью о своей вине перед Зиной Близнюковой. Сравнения были неуместны, но в том и другом случае он как бы уходил от личной ответственности, — так ему теперь казалось. Он уходил от нее невольно, без всякого умысла, но все-таки уходил. Об этом смешно было говорить всерьез, — это велась еле слышная — шепотом! — перекличка со своей собственной совестью, а в такой перекличке, считал он, вполне допустимы преувеличения.
Пока он стоял у щита и хмуро рассматривал карикатуру, со стороны проходной подошла Света, удивилась, увидев его. Не уехал? И не появился в «Уюте»? Так точно: не уехал и не появился; спасовал, — такое подвернулось неопределенное словечко, а определенней было бы выразиться: струсил. Она тем временем тоже рассматривала карикатуру, улыбнулась сначала, даже рассмеялась, но потом, перехватив его хмурый взгляд, нахмурилась, как и он.
— Честно говоря, с точки зрения твоего реноме, ты правильно поступил. — Она кивнула на карикатуру.
Честно говоря, плевать ему было на это самое реноме, но сказать так — значило бы щегольнуть пустопорожней фразой, и он промолчал. Они пошли через сквер по направлению к цеху. Она еще спросила его: «Ты в цех?» — «В цех, — ответил он. — Куда же!» Уже, видно, зачастили ночные заморозки, трава была обесцвечена, склеена, и опавшая листва тоже поблекла — сплошь в клею, и тропинки зализаны клеем. «Реноме, — сказал он, — плохое слово». — «Да, — согласилась она, — словечко с привкусом». Они шли через сквер, и сухие тополевые листья дружными стайками обгоняли их.
— Ты, говорят, крупно выдал кое-кому в дирекции по поводу крепежа, — то ли похвалила она его, то ли осудила. — Безобразие! Требуем соблюдения технологии, а не обеспечиваем самым необходимым. — Нет, не осуждала — Но не надо было акцентировать на экспорте. — Все-таки осудила. — Это, знаешь, какая аудитория попадется: дуб и воспримет дубово.
Он не об экспорте говорил, а о том, что нельзя дискриминировать серийную машину. Которая, кстати, аттестуется по высшей категории. Будет аттестоваться.
— Все равно, — сказала она. — Ты не рядовой работник, у тебя свой статус. Когда поднимаются по лестнице, лучше держаться за перила.
Она уже не впервые проявляла такого рода заботу о нем. Он напомнил ей, что у него должность выборная, а он не из тех, которые слепо держатся за выборную должность.
— Все это так, — сказала она. — Но ты уже набрал высоту. На тебя уж привыкли смотреть, задрав головы кверху. И любое твое, даже запланированное приземление будет воспринято как вынужденная посадка. А на вынужденную посадку идут не от хорошей жизни.
Он действительно не держался за должность, но и не мыслил себя теперь без нее. Было бы несправедливо лишать его работы, которой он увлекся и в которой только пробовал свои силы, копил их, разворачивался и далеко еще не развернулся. Светка ни черта в этом не смыслила. Светка предостерегала его от каких-то мифических катастроф.
— Пойми, Витя, если ты спустя какое-то время вернешься туда, откуда пошел на повышение, тебе будет кисло. Тебе нельзя возвращаться. Ты должен обеспечить себе перспективу.
Гарью запахло, горьковатым дымком, окалиной, — они шли мимо термического цеха, и еще не близко было до сборочного: сборочный замыкал растянувшуюся заводскую аллею.
