KnigaRead.com/

Сергей Каширин - Полет на заре

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Сергей Каширин, "Полет на заре" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

— Да ладно, не переживай, бывает!..

И вдруг кто-то вполголоса процедил:

— Тоже мне — Чкалов!..

Да, был такой случай у нашего знаменитого летчика. При выполнении учебных стрельб по воздушному шару он израсходовал весь боекомплект. Но цель продолжала полет. Тогда Чкалов догнал шар и разрубил его винтом своего самолета. А после Валерий Павлович сказал, что так он будет действовать и при встрече с врагом. Но то — Чкалов-Молотков, конечно, все понимал и был мрачнее грозовой тучи. Чтобы как-то разрядить обстановку, я пошутил:

— Просто Вася хотел свой самолет в воздухе зачехлить.

Шутка получилась неудачной. Если бы огромный брезент конуса запеленал кабину, трудно сказать, что стал бы делать Молотков: ничего не видя, на посадку не пойдешь. И командир эскадрильи, потоптавшись возле нас, заметил:

— Самолюбив ты, Василий Михайлович. А самолюбие — оно, знаешь, в нашем деле… Так ты вот что, держи себя в руках крепче, чем штурвал.

— Спасибо, — сухо ответил Молотков, — постараюсь… В тот год Василий снова удивил нас. Мало-мальски освоив бомбардировщик он вдруг подал рапорт с просьбой перевести его в истребительную авиацию.

Не помню, ответили ему что-нибудь на рапорт или нет, но, когда он снова вышел на полеты, командир звена сердито сказал:

— Хватит пылить! И себя и меня в неловкое положение ставишь. Понял?

Молотков ничего не ответил ему, но, приступив к полетам, работал серьезно.

Спустя некоторое время все забылось, разве что при случае мы подтрунивали над ним, вспоминая злополучный «таран», да иногда называли его Чкаловым или Васей-истребителем. Но это тогда, когда командир хвалил его за удачный полет. И Василий весело улыбался. А что, дескать, разве я плохой летчик?

Он постепенно успокоился, и мы вновь видели его таким, каким знали в курсантскую пору. Но в то же время он был другим. Многие из нас, молодых пилотов, получив звание военного летчика третьего класса, начали с пренебрежением относиться к тренажу в кабинах самолетов. Молотков, наоборот, по-прежнему продолжал тренировки, да еще, пожалуй, с большим упорством. И глазомер отрабатывал — прямо-таки как курсант. Отмерив расстояние от бомбардировщика до того места, куда должен быть направлен взгляд перед приземлением машины, он садился в кабину и подолгу смотрел в намеченную точку. Зато как научился подводить самолет к посадочной полосе — впритирку. Вот и сегодня я невольно залюбовался тем, как красиво Василий выровнял и мягко приземлил машину на бетонку…


Мы встретились с ним на стоянке возле его самолета. Он искренне обрадовался:

— О-о! Кого вижу! Сколько лет, сколько зим…

Мы отошли в сторонку, сели, закурили, с любопытством рассматривая друг друга.

— Хвались, Василий Михайлович, что у тебя нового. Молотков задумался. Прищурился, глядя в солнечную даль голубого неба, где медленно-медленно плыли белые кучевые облака. Помолчал, слушая заливистые трели жаворонков, звеневших над аэродромом. Улыбнулся своим мыслям, повернулся ко мне. Все те же глаза — цыганские, озорные, с неиссякаемой молодой энергией. Из-под шлемофона выбилась прядь вьющихся волос.

— Не знаю, с чего и начать, — негромко сказал он. — Первый класс получил… Командиром звена стал… Дочь растет…

— Как зовут?

— Оксаной, — тепло улыбнулся Василий.

— С парашютом прыгаешь?

— А как же! Думаю «мастера» получить… Разговор идет сбивчиво — то об одном, то о другом.

— Василий Михайлович, а в истребительную авиацию попасть так и не удалось? — задал я наконец более всего занимавший меня вопрос. Ведь, насколько я знал, Молотков — из тех людей, которые, если уж надумают что-то, от своего не отступят.

Он хитро сощурился и улыбнулся:

— Считай, повезло мне. Командир тогда на моем рапорте такую резолюцию начертил: «Пусть сначала в совершенстве бомбардировщиком овладеет». А потом узнаю: ведь у нас есть истребители-бомбардировщики. Ну, думаю, вот это — по мне…

Истребитель-бомбардировщик, на котором летал Молотков, стоял неподалеку от нас, и мы оба посмотрели на эту машину. Самолет как самолет: фюзеляж, крылья, хвостовое оперение — все, как и должно быть, а Василий, казалось, видел в машине что-то скрытое от меня и будто ласкал ее взглядом. Пользуясь правом давней дружбы, я решил подзавести капитана:

— Стоило менять шило на мыло! Все равно бомбер. И вес, наверно, как у мастодонта.

— Много ты понимаешь! — вскинулся Василий. — Тебе такой мастодонт и во сне не снился. Это… Это… — Мой приятель даже запнулся, подыскивая слова, но нашел: — Это — ласточка!

Мне, конечно, было хорошо известно, что по своим летно-тактическим данным машина эта является многоцелевой. Конструктору удалось прекрасно совместить в ней качества истребителя, бомбардировщика и штурмовика. Словом, нужно бомбить — бомби, нужно ударить по наземному противнику с бреющего полета — бей, а если тебя атаковали — смело вступай в воздушный бой. И все же, зная об этом, я полагал, что до «чистого» истребителя такому самолету, как говорится, далеко.

— Нет, Василий Михайлович, по-моему, ты подзагнул. Для сложного пилотажа твой красавец тяжеловат.

Молотков вскочил. Его профессиональное самолюбие было задето, и он предложил:

— А хочешь — слетаем?

— Кто бы стал отказываться! — шутливо сказал я. — Тем более что у меня и задание такое — дать репортаж с борта самолета.

— Тогда — к командиру!

Мне повезло: дежурный врач, подсчитав пульс, измерив температуру и артериальное давление, признал, что все в норме. Командир части вписал мою фамилию в полетный лист, и я, натянув противоперегрузочный костюм, поспешил в кабину. Полет обещал быть интересным.

— Привязывайся, — буркнул Молотков. — Покажу, как мы в зоне крюки гнем.

Кстати, писатель А. И. Куприн где-то говорил, что у летчиков — свой жаргон. Но тут дело, пожалуй, даже не в жаргоне. Летчики, зная, что их профессию считают героической, несколько стесняются этого и поэтому всячески избегают красивых и громких слов. Потому у них фигуры сложного пилотажа — «крюки», прыжки с самолета — «козлы» и прочее в этом роде.

Ну, крюки так крюки, пусть так. Я застегнул ремни, закрыл кабину, Василий включил двигатель, и мы порулили на взлетную полосу.

— Девятому взлет? — запросил Молотков по радио руководителя полетов.

— Взлет!

Я был счастлив: лечу! Да как! Сплошной сумасшедшей полосой неслась под вздрагивающие плоскости и проваливалась, уходила назад и вниз земля. Казалось, какой-то сказочный великан-невидимка могучим и плавным махом метнул меня в солнечную высь.

Трудно бывает объяснить и тем более описать чувство полета. Почему? Да, вероятно, потому, что все другие чувства испытывает каждый человек, и тот, кто пишет о них, пользуется пониманием читателя. И если он чего-то не договорит, что-то не сумеет выразить, то его дополнит читатель. А летают, к сожалению, далеко не все. Даже пассажирами.

Ну и еще. Одно дело — подняться на самолете пассажиром, заботясь о благополучии которого летчик не сделает лишнего движения рулями, и совсем другое — пойти на сложный пилотаж.

Сложный… Само слово уже говорит обо всем. Сложный пилотаж — это высшее искусство полета. Это — воля, мастерство и оружие воздушного бойца.

Первый «крюк» — обыкновенный вираж. Плавный, еле уловимый нажим на рули — и наш крылатый корабль безропотно лег набок, переходя из неукротимого прямолинейного движения в стремительный разворот.

Мне приходилось летать на разных машинах, и вираж для меня не в диковину. Но этот самолет был в вираже неподражаем. В шутку говорят, будто лихачи шоферы могут делать такой крутой поворот, что им становится виден номер на кузове автомобиля. Шутка шуткой, а мы крутнулись так, что, право, почти увидели реактивное сопло. Во всяком случае, самолет, замкнув круг, попал в струю, которую только что выдохнула его же турбина. И затрепетал в возмущенном потоке, словно сам радовался собственной скорости и сноровке.

Попасть в свою струю — значит выписать филигранной точности окружность, где, хоть циркулем выверяй, радиус неизменен, а траектория полета — в одной плоскости. Сделать такой вираж — истинное наслаждение. При этом даже перегрузка кажется объятием любимой. И если говорить о почерке летчика, то Молотков — каллиграф. Но вираж выполняется не ради него самого. Это боевая фигура горизонтального маневра, и побеждает в воздушном бою тот, кто искуснее в нем. Да, недаром Василий еще тогда, когда был рядовым пилотом, всей душой отдавался летной учебе. А теперь — командир звена, сам обучает молодых.

Мысли мои оборвал головокружительный бросок вверх. Кто-то бесцеремонно, по-медвежьи сгреб меня в охапку и, забавляясь, швырнул через плечо за облака. Не успел я сообразить, что это был боевой разворот, как следом тот же топтыгин до хруста в костях вдавил мое тело в кресло, прижал всей своей многопудовой тушей и, не отпуская, повлек в бездну.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*