Эдуард Хруцкий - Комендантский час (сборник)
Они сидели в спальне. Данилов на стуле, Дробышева на разобранной постели, безвольно опустив плечи, зажав кисти рук между коленями. Окно было открыто. На улице стало почти совсем светло, но в комнате еще прятались остатки темноты, и поэтому лицо Дробышевой казалось особенно бледным.
– Что мне будет?
– Это решит суд. – Данилов встал, прислонился к стене.
– Я скажу всю правду.
– Единственное разумное решение. Итак, откуда у вас эта печать?
– Мне ее подарил Музыка. В мае, здесь у меня.
– При каких обстоятельствах?
– Они вернулись из Москвы: последнее время туда часто ездили…
– Кто они?
– Музыка Стасик, его брат Бронек и Виктор Колугин, их шофер.
– Кто это такой?
– Я не знаю. Он при немцах шофером в полиции служил.
– А что делал до войны?
– Он из этих мест. Судимый, тоже водил машину.
– Так, кто еще?
– Сережа, его так звали. Нет, они его называли Серый, он всегда в военной форме ходил. Веселый был, смеялся, пел хорошо.
– Фамилия Серого?
– Не знаю. Ни разу не слышала, чтобы называли его по фамилии.
– Кто еще?
– Еще четыре или пять человек с ними, но я их видела мельком, ничего не могу сказать.
– Хорошо, вернемся к печати. Так кто именно приехал к вам из Москвы и когда?
– Бронек и Виктор Колугин. Когда это было, не помню. Ко мне они пришли ночью. Пили сильно, и Бронек все плакал, он Стасика вспоминал, убитого, и поклялся за него отомстить.
– В каких отношениях вы были с братьями Музыка?
– Я дружила со Стасиком.
– Дружила, иначе говоря…
– Да, иначе говоря, спала. Я любила его. – Дробышева поднялась, и впервые за все время разговора глаза у нее оживились. Даже лицо стало другим: оно разгладилось, тени на нем исчезли, и появился румянец. И голос стал звонким. Таким голосом люди обычно отстаивают свою правоту.
Данилов глядел на нее и думал: да, эта женщина, безусловно, любила бывшего начальника полицейской команды Станислава Музыку, и ей безразлично, что делал он, кого убивал, после каких дел приходил в этот дом. Она просто любила. Впрочем, нет. Она невольно становилась сопричастной к жизни этого человека, становилась его помощником, а следовательно, врагом всего того, что защищал Данилов. Значит, такую любовь он оправдать не мог. И сейчас она была для него не любовницей Станислава Музыки, а его соучастницей.
– Давайте оставим лирику, – резко сказал Иван Александрович, – лучше займемся фактами. Итак, как вы стали соучастницей Станислава Музыки?
– Я с ним познакомилась в октябре сорок первого, когда пришли немцы.
– Вы знали, чем он занимался?
– Да.
– И тем не менее поддерживали с ним отношения?
– Да! Да! Да! Мне было безразлично. Наплевать мне на все было! На вас, на немцев! Я его любила, понимаете это?!
– У меня хороший слух, так что кричать не надо.
– А я не кричу, я плачу.
– Это тоже лишнее. Вы находитесь на допросе, и мне нужны факты, а эмоции можете оставить при себе. Кто-нибудь знал о ваших отношениях?
– Только его брат.
– Что было потом?
– Когда немцев выбили, они прятались с неделю у меня, Станислав с Бронеком, Колугин и Серый. А потом они закопали какие-то ящики в сарае и ушли.
– Куда?
– Этого я не знаю.
– Допустим. Часто вас навещал Станислав?
– Раза два в неделю.
– А он не боялся приходить к вам?
– Вам не понять этого. Он меня любил.
– Что вы собирались делать дальше?
– Стасик говорил, что они должны кое-что сделать и тогда у нас будет много денег, мы уедем в Ташкент.
– Он приходил один?
– Да.
– А после его смерти?
– После его смерти пришел Бронислав и просил меня помочь ему. Он назвал мне несколько фамилий. Об этих людях я должна была передавать ему или Колугину все, что услышу.
– В числе названных была фамилия Ерохина?
– Да.
– Что вы еще передавали?
– Многое. Все переговоры милиции и НКВД, сообщения о вашем приезде, о том, что в Дарьине нашли свидетеля.
– Так, ясно. Кто был у вас сегодня?
– Я его видела впервые. Он был от Бронислава, звали его Константин.
– Зачем он находился у вас?
– Бронислав сказал, что для связи. Ему было необходимо знать, что вы собираетесь предпринять.
– Кстати, он не дарил вам никаких украшений?
– Нет. Наполеона, как я уже говорила, мне подарил Стасик.
– Хорошо. На сегодня все. Подпишите протокол. – Данилов повернулся к Белову, сидевшему за столом у окна: – У тебя все готово?
– Так точно.
– Дай подписать и отправь в райотдел.
Данилов и Костров«Ах ты, Мишка, Мишка. Вот ты какой стал, мой крестник. Старший сержант, две медали «За отвагу». Молодец, ай какой молодец!» Данилов глядел на Кострова, на гимнастерку его ладную, на медали и радовался. Нашел-таки дорогу свою в жизни бывший вор Мишка Костров. Впрочем, нашел он ее давно, еще до войны, только шел по ней неуверенно, как слепой, палочкой дорогу эту трогал. А теперь его ничто не заставит свернуть с нее. Настоящим человеком стал.
– Ну что, Михаил, теперь давай поздороваемся.
Они обнялись. И постояли немного, крепко прижавшись друг к другу.
– Вот видишь, беда какая у нас.
– Это я, Ван Саныч, виноват. Я упустил гада. Эх! – Мишка скрипнул зубами, замотал головой. – Я бы его за Степу…
– Еще успеешь. Я тебе эту возможность предоставлю. Ты где служишь?
– После ранения при комендатуре нахожусь. А так я в разведроте помкомвзвода был. Подбили меня, попал в госпиталь, потом в команду выздоравливающих, ну а затем сюда. Правда, говорят, временно. Иван Александрович, – Мишка заглянул в глаза Данилову, – как там мои?
– Нормально. Заезжал к ним, продуктов завез. Я же их эвакуировать хотел. Да жена у тебя с характером.
– Малость есть, – улыбнулся Мишка. – Так как же она?
– Ждут тебя, беспокоятся. Письма твои читать мне давали, фотографию из газеты показывали, где генерал тебе руку жмет.
– Это под Можайском генерал Крылов, комкор наш, первую медаль мне вручал.
– Да уж слышал о твоих подвигах. – Данилов улыбнулся.
– Какие там подвиги. А вы, значит, по-прежнему.
– Как видишь, нам генералы руку не жмут. Нас, брат, они в основном ругают.
– Да, вы скажете…
– Значит, слушай меня, Миша. Сегодня в восемь часов вечера придешь в райотдел НКВД, там тебя к нам проводят. С начальством твоим согласуют. А я пойду, Миша, плохо мне сейчас.
– Я понимаю, Иван Александрович, понимаю.
Данилов притиснул Кострова к себе, тяжело вздохнул и, резко повернувшись, пошел по переулку. Мишка смотрел ему вслед, и в усталой походке, опущенных плечах Данилова было столько горя, что у него, Кострова, защипало глаза.
Во дворе дома на подножке эмки сидел Быков. Данилов прошел мимо него, потом остановился, что-то вспоминая. Быков встал.
– Вот что, у тебя где коньяк?
– Здесь, в машине.
– Принеси. – Иван Александрович, тяжело ступая по скрипучим ступенькам, поднялся в дом.
В комнате он снял портупею, бросил на кровать, расстегнул крючки гимнастерки. Тут же появился Быков с бутылкой. Он остановился в дверях, не решаясь войти в комнату.
– Ну, чего стоишь, – не поворачиваясь от окна, сказал Данилов, – наливай.
– И себе?
– И себе налей. Помянем Степу.
Быков разлил всю бутылку в две кружки.
– Закусим чем, а, товарищ начальник?
– Ты как хочешь, я так прямо. – Данилов подошел к столу, взял свою кружку, несколько минут глядел на темную жидкость, подступившую к краям, и выпил ее в три глотка.
– Вы бы поспали, Иван Александрович.
– Ладно, Быков, ты иди. Мне одному побыть надо.
Данилов сел на кровать, внимательно прислушиваясь к себе. Коньяк горячил, разливался по телу и словно какую-то запруду ломал где-то под сердцем.
Очень давно, когда он, Данилов, пришел на работу в отдел по борьбе с бандитизмом ЧК, у него был друг – веселый и добрый Миша Резонов, студент-геолог, влюбленный в революцию. Они работали в одной бригаде и дружили крепко, взахлеб, как это случается только в молодости. Зимой девятнадцатого, под Новый год, когда они проводили очередную проверку в гостинице «Лиссабон», Миши не стало. И случилось все это совсем глупо. Когда они уже выходили в вестибюль, из дверей номера выскочил пьяный мальчишка в замшевом френче и офицерских бриджах и, крича что-то непонятное, стал палить из пистолета вдоль коридора. Он едва держался на ногах, и наган в его руке прыгал, посылая пули куда попало. Одна из этих пуль ударила Мишу в висок. Увидев, как падает Резонов, Данилов выхватил свой наган и с первого выстрела свалил бандита.
Потом они приехали в ЧК. Иван Александрович не говорил ничего, только почернел весь. Заглянул в комнату начальник бригады Чугунов, бывший прапорщик по адмиралтейству, выслужившийся во время войны из матросов, поглядел на него и закрыл дверь. Он снова появился минут через двадцать и поманил Ивана пальцем. Они зашли к Чугунову, и тот из-за дивана достал бутылку водки, запер дверь и налил Данилову стакан.
