Николай Вагнер - Счастье рядом
— И двойня неплохо! — подбодрил Хмелев. — Работы хватит всем.
— Уж это точно, — затараторил Мальгин. — Бурову и тому работу нашли. Сам рассказывал. Сегодня рассчитали у нас, а с завтрашнего дня ему пойдет оклад в управлении культуры. Свет, говорит, не без добрых людей. — Оглянувшись по сторонам, Мальгин добавил: — Не иначе как имел в виду Бессонову. Загремел наш Буров, а опять же — руководит. Умеют люди...
— Совсем неважно — загремел Буров или не загремел, — задумчиво сказал Хмелев. — Важно, чтобы понял, как надо относиться к людям. Вроде бы куда проще истина — не осложняй людям жизнь, делай ее лучше — однако усвоили эту истину не все. Далеко не все.
Они поднялись на гору и стали здесь, любуясь прямой стрелой Молодежного проспекта. По обеим сторонам асфальтированной дорожки желтели кроны цветущих лип. Они торжественно замерли у входа и все веселее и быстрей убегали вниз к синеющему вдалеке зеркалу пруда.
Хмелев вытянул назад руки, расправил грудь и глубоко вдохнул прохладу наступавшего вечера.
— К черту все! — сказал он. — Ты прав, Юрий. Сегодня действительно замечательный день!..
3
Алю Кондратову Андрей встретил в конце проспекта, недалеко от гостиницы, где он провел первую ночь после возвращения с юга.
Она медленно шла навстречу, заложив руки за спину и опустив голову. Легкое синее платьице плотно облегало ее фигуру, белые сандалеты на тонких каблучках придавали ей еще большую стройность и легкость. Поравнявшись с Андреем, она вскинула голову и заулыбалась живыми светло-зелеными глазами.
— Отработались? — спросила она, заглядывая Андрею в глаза. Он кивнул и осторожно взял ее под руку.
— Хорошо, когда сбывается мечта, — сказала Аля.
— Ты о чем?
Немного помолчав, она ответила:
— Ну вот, например, — работа. Вы вернулись к любимой работе. Я защитила диплом... Дед мой так и не дождался этого дня. А мечтал, когда я стану техником, потом инженером. Мне очень жаль, что он не смог порадоваться этому.
— Но он верил, что так будет. Знал наверняка.
— Верить и надеяться — одно, а увидеть своими глазами — совсем другое.
Они еще прошли несколько шагов, и Аля заговорила с несвойственной ей задумчивостью.
— Хорошие люди не умирают. Мне всегда кажется, что и после смерти они живут не только на словах, а на самом деле — в мыслях и поступках других людей.
Андрей снова пожал тонкую руку Али и согласился с ней.
— Иначе — бессмысленно жить.
Аля рассмеялась и показала на спокойный зеркальный разлив.
— Смотрите, солнце садится прямо в воду.
Они подошли к скамье, стоявшей на самом краю откоса, и долго смотрели на оранжевый диск солнца, который у самого горизонта медленно погружался в огненно-фиолетовые блики воды.
— Ты помнишь, я тебе рассказывал о девушке Оле? — спросил Андрей. — Может быть, в эту самую минуту у нее родился сын...
Аля подняла свои веселые, изогнутые у висков брови и тихо сказала:
— Дети обычно рождаются утром... Но все равно, когда бы они ни родились, они будут очень хорошими людьми.
Теперь удивился Андрей.
— Потому что уже сейчас хорошие люди, — объяснила она, — повсюду, и, уж конечно, сегодняшние малыши будут лучше всех нас.
— Хороший ты мой человечек, — так же тихо сказал Андрей. — Все правильно. Только уж очень долго ждать, пока вырастут малыши.
Солнце ушло за горизонт. Невидимые его лучи золотили полоску неба, обещая новый безоблачный день.
— Хороший ты мой человечек, — повторил он.
Аля встрепенулась.
— Я — как все. Человек человеку — друг. А теперь пора домой. Пора домой!
Она закружилась на месте, а потом взяла Андрея за руки и потянула за собой.
— Ведь я ничего не сказала. Приехала тетушка Аглая, и завтра у нас будет новоселье! Попробуйте только не прийти!..
4
Трамвай, обыкновенный, видавший виды трамвай — ослепительно красный и ослепительно желтый при свете неоновых ламп, погромыхивал на стыках, поскрипывал всеми своими сочленениями. Это был последний трамвай, собравший много пассажиров — разновозрастных, по-разному настроенных. На передней площадке фейерверком взрывался смех, сверкали белозубые улыбки девчат. У окна, лицом к лицу, сидели пожилые супруги, Изредка они наклонялись друг к другу, обменивались короткими фразами и снова погружались в думу, известную только им двоим. Юноша и девушка, не спускавшие друг с друга глаз и не замечавшие никого вокруг, говорили без умолку, словно торопясь как можно больше поведать каждый о себе. Напротив них сидел проживший немалую жизнь старичок. Он безучастно глядел в окно, где ничего нельзя было разобрать, кроме собственного отражения, и, казалось, не жил, а мыкал жизнь, подобно трамваю, который тоже мыкался, повинуясь каждому изгибу рельсов.
Взвизгивали на поворотах колеса, дребезжали ссохшиеся оконные рамы, вагон поминутно вздрагивал, упрямо продолжая заведомо определенный путь. Вздрагивал вместе с ним и Андрей, который стоял, опершись на поржавевшую металлическую стойку, и наблюдал не раз виденную картину.
Девушка-кондуктор, низкорослая и худенькая, протискивалась между пассажирами и продавала билеты. Те, кому попадали в руки узенькие клочки бумаги, бойко слетавшие с билетного рулона, находили себе дополнительное занятие. И звонкоголосые девчата на передней площадке, и пожилые супруги, и девушка с юношей — одни с демонстративной усмешкой, другие украдкой, как бы невзначай — заглядывали в проездные билеты, напрягали морщинки у переносья, складывали суммы смежных трехзначных цифр. Андрей и сам не раз увлекался этим нехитрым занятием и поэтому понимал, как хотелось сейчас его спутникам, чтобы суммы цифр совпали, чтобы билет оказался «счастливым». Как бы повеселело на душе у такого счастливчика, независимо от того, насколько далек он от мистики и от веры в случайные приметы, придуманные самими людьми. Так уж устроены люди. Все хотят счастья, все хотят благополучия, радости от полноты жизни, от удовлетворения ею. И тем, кто не испытал этой радости или попросту просмотрел свое счастье, всегда кажется, что оно где-то впереди. Так уж устроены люди.
От остановки к остановке пассажиров становилось все меньше, и теперь, когда вагон шел почти пустым, неровности пути встряхивали его еще сильнее, еще сильнее заставляли раскачиваться и скрипеть. Так казалось Андрею, который хотя и видел ослепительно красные и ослепительно желтые стены и девушку-кондуктора, и еще паренька с взъерошенными волосами и кепчонке на затылке, но в то же время забыл и о вагоне, и о своих попутчиках. Он представлял себя сидящим не в старом городском трамвае, а в поезде или в кабине лесовоза, или в подводе, тарахтевшей где-то далеко-далеко от этого города — по таежной, избитой дороге. Она не восхищала, потому что была трудна, встряхивала на ухабах, норовила выбросить на искромсанных поворотах, но Андрей все равно был рад ей. Только она, единственная эта дорога, по которой шел каждый, вела к людям.
К людям, ради которых живут.
Должны жить.
Трамвай замер на минуту, и паренек с взъерошенными волосами, проходя мимо кондуктора, протянул ей билет.
— Вот, возьмите — счастливый!
Девушка взглянула на него непонятливо, удивилась:
— А на что он мне?
— Счастливый, говорю. Редкий случай.
— Ну и что?
Не знавший, как поступить, паренек с беспокойством взглянул на дверь и все-таки втиснул билет в руку девушки.
— На что! — сказал он. — А мне на что? Так это я — в подарок.
Девушка расправила билет и положила его на сиденье против себя, а паренек подмигнул ей и на ходу спрыгнул с подножки.
Примечания
1
а фон — основательно, досконально (фр.).
2
Оптимум медикаментум квиес эст — наилучшее лекарство — покой (лат.).
3
Оциа дант вициа — праздность рождает пороки (лат.).
