Александр Жуков - Высоко в небе лебеди
— Саша, можно задать тебе один очень важный для меня вопрос?
Саша переглянулся с Женей, словно хотел спросить, что ей нужно? Тот, относившийся к женщинам с легким пренебрежением, неопределенно повел плечами.
— Только я не на все вопросы могу ответить, — уже имея в виду свое сложное, еще и самому неясное отношение к Жанне, осторожно заметил Саша.
— Понимаешь, меня в последнее время мучит один жизненно важный вопрос: какая мне лучше идет тень для глаз: фиолетовая или бирюзовая? — Жанна опустила глаза и прикусила верхнюю вздернутую губку, чтобы не рассмеяться.
— Я не держу. Иди, благотвори. Ступай к другим. Уже написан Вертер, — сдержанно продекламировал Саша, вкладывая в эти слова чувства и сомнения, одолевавшие его; ему казалось, что эти строки вбирают в себя ломкие, неопределенные их отношения, о которых знали только они двое. Жанна поняла это, но виду не подала, поскольку стеснялась Жени, да и легкомысленное настроение еще не сошло с нее; пытаясь все свести к шутке, она с наигранной небрежностью спросила:
— Очень занимательно, а дальше что?
— А в наши дни и воздух пахнет смертью; открыть окно — что вены отворить, — тихо закончил Саша.
— Фу! ужас какой!.. И зачем ты меня все время хочешь напугать?
— Может, я что-то предчувствую.
— Пора бы повзрослеть, Батов! — укоризненно обронила Жанна и побежала догонять подруг.
Саша повеселел; он понял, что Жанна хотела сказать ему: «Я всегда готова пойти навстречу, но первый шаг должен сделать ты». Саша давно это знал, но боялся, как говорили в классе, обнародовать свои отношения, хотя о них догадывались многие; он видел это, страдал, но перебороть себя не мог.
— Ты только посмотри: мужчины требуют любви, — иронично сказал Женя.
Толя Никишин со своими приятелями загородил дорогу девочкам; раскрасневшиеся от свежего осеннего воздуха, смешливые, они возмущенно загалдели, стараясь не показать, что все происходящее им приятно, что они ожидали это.
— Все в порядке вещей: природа требует, — небрежно добавил Женя.
— Пропустите! Сейчас же пропустите! — напирая на компанию Толи, кричали девочки.
— Батов! Женя!.. Два Человека, да заступитесь же за нас! — замахиваясь «дипломаткой» на долговязого Никишина, весело крикнула Жанна; признанная «звезда класса» знала, что Толя тоже неравнодушен к ней, но, словно заранее сговорившись с Сашей предоставить право выбора ей, Никишин и Батов жили мирно, а Жанне, хотя она и понимала, что это глупо, все же хотелось, чтобы кто-то из них страдал так, чтобы все видели, и тогда бы она его пожалела.
— Странно… — Ляля Матвеевна, учительница немецкого, нервничая, двумя пальцами стянула высокий воротник сиреневого батника. — Надо бы пригласить Батова и Никишина… Ах, да у них сегодня практика на заводе, — смущаясь, вспомнила она. — Нападение на ветслужбу. Что они… в войну, что ли, с ними играли?
— Странно не это, а то, что один из лучших учеников вашего класса Батов оказался в одной компании с Никишиным, которого мы уже столько раз обсуждали! — не терпевшая никакой «дипломатии», в лоб выложила Анна Денисовна; она тоже была классным руководителем, и ее девятый «А» считался лучшим в школе. Ляля Матвеевна пришла в школу недавно, и прошлой осенью ей доверили восьмой «Б». Наставницей прикрепили опытную Анну Денисовну; она вела в восьмом «Б» геометрию и хорошо знала учеников.
— Для начала я дам краткую характеристику на каждого, — сразу определяя свою роль и место молодой классной руководительницы, сказала Анна Денисовна.
— Не обижайтесь, но я хочу сама познакомиться с каждым, — с той необидной настойчивостью, идущей лишь от искреннего желания, а не от уверенности в себе, отказалась Ляля Матвеевна и, смущаясь от одного лишь предчувствия, что ее могут понять неправильно, поспешно добавила: — Набью себе шишки… Но такая наука, говорят, лучше держится в памяти.
— Ради бога, мне хлопот меньше, — слегка опешила Анна Денисовна и с ног до головы придирчиво осмотрела учительницу немецкого, больше похожую на десятиклассницу, чем на классного руководителя. — Давайте договоримся: трудно будет, спрашивайте. И еще одно помните: класс вам дается не для личной учебы, вернее, не только для нее…
Их отношения остались в пределах школьной вежливости. И теперь, услышав, как ей показалось, легкомысленное «…что они… в войну, что ли, играли», Анна Денисовна напомнила о своем предложении, которым молодая классная руководительница так и не воспользовалась.
— Я даже не знаю… Все спуталось как-то… Это же не просто безобидное хулиганство, объяснимое трудным возрастом, а организованное нападение. Точнее, бандитизм! — Ляля Матвеевна растерянно замолчала.
При слове «бандитизм» локти директора задвигались, словно искали более устойчивое положение; Василий Петрович надел очки и, пробежавшись глазами по письму, вполголоса заметил:
— Здесь об этом ничего не сказано.
— Ну и что с того! — раздался от дверей сочный, хорошо поставленный баритон Арнольда Борисовича, преподавателя труда; были у него уроки или их не было, он всегда ходил в потасканном синем халате. «Мне спецодежда положена, а школа — мое рабочее место», — по-военному четко и коротко отвечал он на шутки, что «преподаватель труда на костюм не зарабатывает». — У вас, Василий Петрович, есть привычка приглушать краски. — Арнольд Борисович, коренастый и, несмотря на свои пятьдесят лет, завидно осанистый, вышел в центр учительской и как-то сразу заполнил свободное пространство. — С Никишиным вопрос давно ясный. Парень озлоблен. Замкнут. Я много раз наблюдал: слоняется по мастерской и другим мешает. Сделаешь замечание — ухом не поведет. Прикрикнешь — ухмыляется и одними губами показывает: «у…у». Унтер, значит. Я так подозреваю, что он меня этой кличкой и наградил. И вообще, меры надо принимать вовремя. А мы тут с ними цацкаемся!.. Помните, в пятой школе дошло до того, что десятиклассники пришли на уроки, как говорится, в дупель, и директору пришлось вызывать милицию. Кстати, Никишин стоит на учете?
— Нет, — с готовностью ответила Ляля Матвеевна.
— Хуже! Выходит, одна наша вина. Так давайте и признаем ее, не отделываясь обтекаемыми формулировочками! — с пафосом закончил Арнольд Борисович и глазами поискал свободный стул.
— Такая готовность принять всю вину на себя похвальна. Тем более что лично на вас и тени ее не упадет. — Хотя слова Василия Петровича несли немалый заряд иронии, лицо его было по-прежнему бесстрастным. — А мне как администратору сплошные убытки. Будут на всех совещаниях склонять. И многое из того, что мы делаем по-настоящему хорошо, автоматически поблекнет. Смажется. Давайте посмотрим на случившееся шире, учитывая судьбы Никишина и Батова и авторитет школы. С ним тоже надо считаться!
— Я понимаю растерянность Ляли Матвеевны, она молода, неопытна. Но и для меня происшедшее — то ли полнейшая неожиданность, то ли — ожидаемый результат. Я тоже — в смятении! — Тамара Андреевна, учительница литературы, мелко наморщила лоб. — И все же в происшедшем есть какая-то закономерность. Мы определим ее, когда суммируем то положительное и отрицательное, что есть в Батове и Никишине…
— А где та шкала, по которой определяют, насколько плохо плохое и хорошо хорошее? — невольно вырвалось у Ляли Матвеевны.
Учительница литературы, всем своим видом показывая: «Беру ее под защиту, а она не понимает», снисходительно заметила:
— Такая шкала у каждого в сердце, если хотите.
Из-за сваленных в кучи выкорчеванных яблонь и груш с шумом выкатилась разнокалиберная собачья свора; угрожающе рыча и пугливо оглядываясь, сзади всех бежал Директор, словно прикрывал отход. Мальчишки подумали, что собаки играют, и засвистели, заулюлюкали им вслед.
— Что это они? — подавив мгновенно возникшую тревогу, Саша недоуменно посмотрел на друга.
— Трест пана Директора сдает кросс на золотой значок ГТО! — иронично улыбнулся Женя.
На перекрестке, возле колонки, что-то сухо щелкнуло, и воздух задрожал, завибрировал от собачьего визга, похожего на пронзительный крик ребенка. Не понимая, что происходит, ребята застыли как вкопанные: леденящий визг вошел в кровь, и она мгновенно разнесла его по всему телу, и тело обратилось в слух; сквозь шелест опадающей листвы, сквозь неровное дыхание ребят еле уловимо пробился гул мотора, работающего на самых малых оборотах, потом шум приглушенных листвой шагов. И тогда ребята увидели на перекрестке мужчину в зеленой телогрейке нараспашку; держа наготове малокалиберную винтовку с укороченным стволом, он шел к кустам, растущим перед бывшим домом; под его ногами заскрипел гравий, еще недавно насыпанный заботливыми хозяевами перед самыми окнами.
Неподалеку от колонки, под полыхающими кленами, затаилась темно-серая машина с металлическим кузовом, как у мусоровоза; только сбоку у нее иллюминатором зияла небольшая овальная дверца.
