Юрий Бородкин - Кологривский волок
Девчонки побросали березовые веточки, которыми отгоняли комаров, визгливой ватагой побежали к дому, где квартировали.
— Айда за ними! — скомандовал Колька. — Они у тетки Таисьи Коробовой стоят, а спать их она определила в сарай — разведка доложила точно. Слышь, галдят?
Ворвались в сенник. Девчонки всем миром сталкивали Кольку с зарода, он, воодушевляясь, выкрикивал:
— Полундра! Наших бьют!
Сергей метнулся на выручку. Вдвоем одолели небольшую высоту сенного зарода, такой переполох устроили, что девчонки взмолились:
— Куда вас принесло-то, окаянные?
— Ой, мамочка!
— Тише! А то хозяйка придет.
Наверное, не помогли бы никакие увещевания, если бы Колька не ударился в темноте головой о балку. Застонал, заохал. На некоторое время все притихли, слышно было, как шебаршит по дранке дождь.
— Коля, что с тобой?
— Самым темечком тяпнулся, елки-палки!
— До свадьбы заживет.
— Ладно, ребята, побаловались и довольно, нам спать пора, — сказала одна из тех, которые построже.
— А куда мы по дождю-то? Лучше здесь переночуем: тепло и не дует. Ха-ха! — снова развеселился Колька. — Нет возражений? Молчание — знак согласия.
— Я прямо отсюда на работу пойду, — сказал Сергей.
— Какие догадливые! — язвительно молвил все тот же голос из угла.
— Коля, расскажи что-нибудь.
— Хотите, как на гауптвахту попал? Под арест, значит. Стоял в карауле около склада ГСМ, то есть горючесмазочных материалов. Сел на холмышек и кемарю, да так, видно, крепко меня сморило, что проснулся под утро и глазам своим не верю — винтовка-то у меня в руках, а без затвора! Мороз по спине продрал. Что делать, думаю? Личное оружие проспал — не пустяки. Оказывается, дежурный по части осматривал посты и вынул затвор-то. Тут нарядом вне очереди не отделаешься, схлопотал десять суток ареста. Это на первом году по неопытности было, теперь я стал ученый, если ночью заступаю в караул — затвор сую в карман.
— Вдруг стрелять понадобится?
— Пустяки! Я ведь в Подмосковье служу, какие могут быть там враги-шпионы? Вон Серега на Дальнем Востоке лямку тянул — другое дело.
— Между прочим, дождь кончился, — напомнил докучливый голос.
— Это кто там бурчит? Ну-ка я счас подкачусь под бочок! — припугнул Колька и зашуршал сеном. Девчонки снова всполошились.
— Ладно, пошли, — дернул приятеля за рукав Сергей. Вроде бы невелик грех побалагурить с приезжими девчонками, но загодя стыдно перед Татьяной, как будто обманул ее. Поплясали, потанцевали — еще куда ни шло, а в сарай забираться было ни к чему.
— Шутки шутками, надо двигать домой, — согласился Колька. — Жаль, что приходится расставаться: ничего не поделаешь — служба. Я напишу вам письмо. Нет возражений?
— Нет, Колечка. Пиши почаще.
— Эх, дайте в руки мне гармонь — золотые планки!
Напоследок разбудили припевками Ефремово. Туча прокатилась, и рассвет уже забрезжил с востока зеленовато-оранжевым накалом зари. Высоко закатав штанины, Сергей выбирал обочинные тропинки; трава кропила холодком обнаженные ноги.
— Это Клавка так верещала: уж я ее поприхватил за мягкие места! — хвалился Колька — Если бы не уезжать, мы бы пошуровали в этом курятнике! Позавидуешь тебе.
— Сейчас переоденусь — и прямым ходом в Новоселки. Не спавши.
— А мне надо как-то до станции добираться. Не пришлось бы пехтурой, потому что дорогу дождь поиспортил… — Колька не договорил: то ли запнулся, то ли поскользнулся. Сам только руки испачкал, а гармонью вляпался в грязь. — Ёк комарок! У нас всегда так, чуть спрыснет — и кишмиш, — чертыхался он.
Не подумав, обмыл гармонь в ручье. Чтобы проверить, не испортился ли звук, развернул ее во всю ширь: гармонь всхлипнула. Промокшие бумажные мехи вспучились, их оставалось лишь выбросить, что Колька и сделал своей бестрепетной рукой.
— Ну, знатно мы с тобой сегодня погуляли, будет чего вспомнить! — хохотал Сергей.
— Жалеть нечего. Хватит, похрипела старушка — новую после армии куплю.
— Бросай уж всю целиком.
— Планки могут пригодиться.
Неунывающий Колька стянул разъединившиеся планки солдатским ремнем и как ни в чем не бывало зашагал дальше.
8
Татьяна собственными глазами видела, как Сергей с Колькой уходили вечером в савинский заулок. Сама-то она, может быть, и не заметила бы — мать обмолвилась:
— Вон наши женихи куда-то наладились с гармонью.
— Кто?
— Да твой Серега с Колькой Сизовым. Этот вертопрах, где появится, всех перебаламутит.
Татьяна сначала не поверила, но глянула в окно — и закусила губы, в глазах сделалось горячо от обиды. Едва выговорила:
— Куда они? В Новоселки, что ли?
— Я тебе точно скажу, — заверила Наталья Леонидовна. — В Ефремово, туда работать девчонки из города приехали. Завтра все узнаю у Таисьи.
— Выдумай еще!
— Да она сама расскажет, потому что у нее девчонки то стоят. Поеду утром к ним наряд на работу давать.
«Вот оно что! К городским потянуло! Вырядился в матросскую форму! — глядя в расплывчатое, будто заплесканное дождем окно, Татьяна боялась шелохнуться, потому что стыдилась перед матерью своих слез. — Что им в Новоселках-то делать, там одно мужичье; конечно, в Ефремово направились. Как теперь встретимся-то? В одной деревне живем, каждый шаг на виду».
Улучив момент, когда мать пошла на кухню, Татьяна выбежала в горницу и упала ничком на постель. Задыхаясь от гнева, комкала подушку, с преувеличенной мнительностью считая себя обманутой. «Как он мог позволить себе такое? Как он не подумал обо мне? Я что — старуха, чтобы сидеть дома, когда он разгуливает? — не укладывалось у нее в голове. — Колька поманил и повел, как телка на веревочке. Стыдоба! Посмотри там, повыбирай, может, королевну найдешь среди городских-то, только уж ко мне не подходи ни на шаг! Кончено!»
Мать позвала ужинать, Татьяна отказалась. Она не знала, куда девать себя, в сумерках вышла на улицу, хотела пойти к своей подружке Зойке Назаровой, да одумалась, направилась огородами к реке. Шла бесцельно, как лунатик, возле кузницы очнулась, остановилась под старой ветлой, прижавшись ладонями к ее шершавому, хранящему дневное тепло стволу: еще с детскими обидами и огорчениями она прибегала к ней, с ловкостью мальчишки забиралась по стволу и, укрывшись в густых ветвях, мстила людям тем, что никто ее не мог найти. Слушала шепот листьев, тянулась взглядом к синему краю бесконечного бора, за которым мнилась совсем другая жизнь, и успокаивалась.
Сейчас было сумеречно. Внизу тускло и отчужденно поблескивала Песома. Мудрая ветла строго молчала при вечернем безветрии. Татьяна слышала стук собственного сердца. Раза два ей показалось, что из-за поля, из-за леса донесся звук гармони. Вдребезги бы ее разбила, в клочья бы разорвала! Побежать бы в Ефремово, вырвать хромку из рук непутевого Кольки. Зачем принесла его нелегкая? Да разве дело в Кольке? Он, Сергей, во всем виноват, и не будет ему прощения. Уткнув лицо в ладони, Татьяна прижималась к стволу дерева и ничего уже не видела, ничего не слышала, потому что слезы снова душили ее.
И наверное, она простояла бы здесь до полночи, если бы не пошел дождь. Только теперь заметила, что стало совсем темно, что небо разделилось на две половины: матово-светлую, медленно остывающую после зноя, и аспидную, словно залитую чернилами. Дождь усиливался, так что даже ветла не могла спасти от него, но Татьяна молила настоящего ливня, невиданной грозы, призывала к себе в союзники все силы небесные, словно они могли наказать Сергея. Она и сама вымокла до нитки, но не бежала к дому, а шла шагом, подставляя дождю лицо и веруя, что он смоет с души тревогу, исцелит…
Встретились через два дня, в самый ранний утренний час. Татьяна шла на покос — своя косьба всегда либо до свету, либо потемну, — шла заулком мимо Карпухиных. Андрей Александрович уже сидел у крыльца перед чурбаком с «бабкой», как трудолюбивый дятел, тюкал молотком косу. Приветливо кивнул головой:
— Побежала помахаться? Хорошее дело. Наш косец тоже сбирается.
Стала закрывать за собой ворота, услышала голос Сергея:
— Таня, подожди, я сейчас!
Не остановилась, даже не обернулась. Вот уж позади торопливое дыхание Сергея, поравнялся, попридержал за руку — она отдернула ее, будто обожглась.
— Что с тобой? — спросил он, хотя все понял, покраснел, чувствуя, как горячо прихлынула к лицу кровь. Еще раз попытался остановить ее:
— Не трогай меня!
Посторонилась, удивленно вскинула тонкие, вразлет, брови, с молчаливым укором уставилась на Сергея — взглядом так и просвечивает, будто бы все-все ей ведомо.
