Касымалы Джантошев - Чабан с Хан-Тенгри
Кенешбек, не возражая, направился к дому Айкан.
— О дорогая моя, у нас нет заразных болезней, — улыбнулся Эшим. — Зачем нам всем халаты?
Айымбийке в шутку стукнула Эшима по спине и, взяв под руку, повела к дому.
— Это мы еще проверим после, — сказала она. — Такие бригадиры, как ты, иногда сами бывают чумою…
Сергей взял под руку Айкан.
— Приехал, чтобы с тобою повидаться. Как настроение? Ты не ответила: как идет расплод?
— Все у меня в порядке.
— Это очень хорошо. Значит, вы не будете краснеть перед колхозниками…
— Только одно мучает, что ребят нет с нами, Сергей, а все остальное отлично… Могу сказать только тебе, Сергей, как другу, больше никому. Двадцать три овцы принесли тройни и сто тридцать девять разрешились двойнями.
— А председатель нам по дороге говорил, что семь троен и шестьдесят двоен.
— Председатель не знает! Когда появится на свет последний ягненок, тогда я ему скажу всю правду…
— А-а-а, понял, Айкан, понял… — засмеялся Сергей.
— Не хочется мне до конца расплода давать полный отчет, — смущенно улыбаясь, добавила Айкан.
— Понятно, понятно… Хотя и нет у тебя ничего общего с аллахом, а дедовскими суевериями руководствуешься! Покойный твой отец тоже был такой. Если даже ему грозили, что снимут у него с плеч голову, все равно он число приплода всегда уменьшал. И как только кончался окот, сразу у него появлялись десятки двоен и троен. И ты… — Сергей, не договорив, громко засмеялся.
По еле заметному знаку Айкан Эркингюл поставила на скатерть три тарелки с маслом. Девушки умылись и сели за чай.
— Приезд председателя дело обычное… А ты зачем явился, как перепуганный петушок? — Айымбийке обратилась к Эшиму.
Все, посмеиваясь, притихли, ожидая, что ответит бригадир.
— Говорят, однажды женщина, — начал Эшим, — похожая на тебя, когда резали барашка, взялась за край шкуры, делая вид, что тоже трудится… Так же и я… другие работают, а я… хотел посмотреть, сколько осталось у вас сена, если надо — подвезти на тракторе скирды две. Но, смотрю, сена у вас достаточно…
— Ах, вот как! Пусть твоя тетушка погибнет из-за такого заботливого бригадира! А пока подвези все это на тракторе к себе и набивай себе желудок! — сказала Айымбийке, составляя перед Эшимом угощенье.
Председатель поперхнулся от смеха и вскочил с места.
— А ну вас, тетушка Айымбийке!.. — сказал он весело. — Вы с Эшимом даже не дадите чаю напиться спокойно. Товарищ Медерова, — обратился он к Эркингюл, — дайте мне, пожалуйста, халат, я сменю Гульджан, чтобы она тоже выпила чаю.
— О-о, товарищ председатель, говорила же вам, чтобы сшили себе халат специально для расплодной кампании. У нас нет чистого халата, — ответила Эркингюл.
— Дочка, принеси халат своего брата! — сказала Айкан, кивком показывая в сторону спальни.
Смех и шутки сразу смолкли. Все в недоумении ждали, что будет дальше.
Эркингюл вынесла чистый халат, подала его Кенешбеку, тот заметил, что у девушки глаза полны слез, но промолчал. Эркингюл накинула на него халат и сказала:
— Он предназначался для Темирболота. — Чтобы не расплакаться при всех, она убежала в спальню.
При словах Эркингюл о том, что халат предназначался для Темирболота, Кенешбек почувствовал, будто кто-то безжалостной рукой вонзил в него нож. Он растерялся и стоял неподвижно. А когда всем сидевшим стали видны на нагрудном кармашке буквы, вышитые шелковыми нитками, — «Темирболот Медеров», настроение совсем омрачилось. Даже Сергей готов был заплакать.
Секунды, минуты бежали в молчании. Кенешбек принялся стягивать с себя халат.
— Не надо, — стараясь не обнаружить своей скорби, сказала Айкан. — Если Темирболот вернется, Эркингюл сошьет ему другой…
На глазах Айкан не было слез, но выговаривала слова она с трудом. Голос ее дрогнул, и многие из сидевших вокруг не могли сдержать рыданий.
Вдруг снаружи донесся шум машины, резко затормозившей у дверей дома.
— Посмотрите, кто там, — сказала Айкан.
Айымбийке не успела встать, как дверь распахнулась, с ушанкою в руках, потный и взволнованный, ввалился Чернов.
— Товарищи! Суюнчю! — крикнул он на всю комнату.
В волнении все вскочили с места. По киргизскому обычаю, когда приносят приятную новость и просят суюнчю, надо отвечать: «Пусть будет так. Чтобы и тебе радоваться! Говори, какую радостную новость ты привез?» Но никто не мог вымолвить ни слова, все глядели на капитана испуганными, заплаканными глазами.
— Что это за слезы? — удивился Чернов. — Я хочу вас обрадовать, а вы поминки затеяли! Радуйтесь! Темирболот, Лиза и Джаркын живы!
— Лжет! — не помня себя, вскрикнула Айкан и, схватив Чернова за ворот, принялась нервно трясти.
— Нет, тетушка Айкан! На этот раз говорю правду. Слышите, машина подходит? Это Лиза и Темирболот. Джаркын больна, ее отправили в больницу…
Гости, толкаясь, бросились к двери.
Сергей тоже шагнул было вслед за всеми, но внезапно застыл на месте, потеряв силы.
— Правда? — тихо спросила Айкан.
— Правда, правда! — подтвердил Чернов. — Вы счастливая, Айкан!
Вдруг со двора донеслись крики:
— Лиза! Темиш! Вы здоровы?
— Неужели правда? — все так же тихо повторила Айкан. От сильного волнения пальцы ее никак не могли отцепиться от ворота Чернова.
Он осторожно освободился и успел подхватить на руки смертельно побледневшую мать Темирболота.
В дом вбежала Лиза. Платок с ее головы упал, волосы растрепались.
— Мать! — крикнула она, обнимая Айкан, много раз поцеловала и потом бросилась к отцу.
— Мамочка, вот мой брат Темирболот, — с этими словами заплаканная Эркингюл за руку ввела в комнату молодого джигита.
— Жив, дорогой мой, единственный, жив! — вскрикнула Айкан, обнимая сына.
…Когда все немного успокоились, Темирболот рассказал, что только вчера они вышли из пещеры, а обнаружившие их пограничники отвезли всех троих на заставу — поесть и помыться, а теперь мигом доставили домой.
— О-о, значит, двадцать три дня провели без воздуха и солнца. Вот это да!
Чернов объяснил, что пограничники все время следили за местом обвала. Сам Чернов был в Пржевальске, когда ему сообщили о выходе Лизы, Джаркын и Темирболота на волю. Он выехал им навстречу и встретил на перевале Ак-Кия.
— Дорогие мои! Совсем отощали, — сокрушалась Айымбийке, глядя то на Лизу, то на Темирболота.
— Эх, тетушка Айымбийке, — перебил ее Кенешбек. — А как же может быть иначе? Не разбирая дня и ночи, они без устали пробивали ход в ледяной стене, мерзли и голодали. Ведь под конец ели только по крошечному кусочку лепешки… Как же здесь не отощать?
— Да, товарищ председатель… Небольшой мотыгой пробить многометровую толщу смерзшегося снега — дело нелегкое. Мы вправе гордиться Темирболотом и Лизой! — сказал Чернов.
Беседа затянулась надолго… Но пограничники торопились. Им быстро приготовили жаркое. Они поели, поблагодарили хозяйку и стали одеваться. Вдруг за сараем прозвучал скорбный голос. Кто-то, как это положено по киргизскому обычаю, оплакивал чью-то смерть.
— О-о-о, дорогой мой, родимый, светоч мой, ты угас безвозвратно! — разносились вокруг печальные слова.
— Ой, что это такое? — испуганно спросила Айкан.
— Беги, Этим, узнай! — сказал Кенешбек и сам поспешно вышел из дому.
— Эй, вы! Перестаньте! — крикнул Эшим, торопясь наперерез нескольким людям, которые шли, громко причитая, к дому Айкан.
Услышав голос Эшима, плакальщики замолкли и остановились, с изумлением глядя на бригадира.
Асанкожо, не переставая голосить и лить слезы, упрямо шел к дому.
Кенешбек схватил его за ворот, потряс и сердито спросил:
— Кого это вы оплакиваете?
Асанкожо широко раскрыл заплаканные глаза.
— Сказали, что Темирболот скончался, — скорбно сообщил он.
Асанкожо уже окружили девушки, выбежавшие вслед за Эшимом и Кенешбеком.
— Подавиться тебе камнем! — крикнула одна из них.
— Дядя Асанкожо, вот я, живой! — сказал Темирболот, тоже выходя из дому.
Скоро недоразумение выяснилось.
Асанкожо и другие вновь пришедшие крепко расцеловали Темирболота и Лизу.
Чернова с пограничниками проводили, а потом всех снова пригласила к себе Айкан.
Казалось, веселье воцарилось там надолго. Звучали шутки, смех…
— Вы, наверное, были и у меня дома? — вдруг с беспокойством спросил Сергей и подозрительно посмотрел на Асанкожо.
— С детства с тобой росли вместе, ближе, чем родные, — с достоинством ответил тот. — Могли ли мы пройти мимо твоего жилища?
Сергей вскочил с места.
— Там Лизу оплакивали?
— А как же! Думаешь, к тебе надо было идти, набрав в рот воды? — заметил Асанкожо.
