Фазиль Искандер - Сандро из Чегема. Книга 2
О! О! О! Вижу – потух, как свечка.
– Что ты, что ты, Бахути, – говорит, – успокойся, ради бога, разбудишь семью. (Сейчас вспомнил мою семью!) Ты мине доверяешь, и я тебе доверяю. Завтра приеду.
И так он уехал. Ни завтра, ни послезавтра, слава богу, не приехал, но бочку через одного человека прислал. И с тех пор я на поминках ни о каком деле ни с кем не договариваюсь И вообще я перестал ходить на поминки, кроме поминок по самым близким людям.
Так закончил Бахут свою историю.
– Я его видел, Бахут, – закричал Тендел, – месяц тому назад, как раз на поминках!
– Такого человека только на поминках и встретишь, – сказал Бахут, надвигая на глаза свою сванку.
– Я ему говорю, – продолжал Тендел: «Что у тебя там с Бахутом получилось?» А он говорит: «Что получилось? Да то получилось, что Бахути меня напоил и вместо бочки „качича“ подсунул бочку „изабеллы“. А зачем мне за двадцать километров надо было ехать, чтобы купить „изабеллу“? „изабеллу“ я у себя в деревне тоже мог купить».
– Вайме! – сказал Бахут и дурашливо ударил себя руками по голове, как бы оплакивая самого себя.
– Я тоже его видел еще раньше! – крикнул один из застольцев под общий смех.
– Опять на поминках? – спросил Бахут.
– Нет, на базаре! – перекрикивая смех, продолжал тот, может быть, отчасти импровизируя. – И я, зная твою историю, спросил у него: «Что ты думаешь о Бахуте?» И он мне сказал: Бахути неплохой человек. Хлебосольный человек. А то, что с вином получилось, – это я сам виноват. Если покупаешь вино, сперва попробуй из бочки, которую берешь, а потом пей с хозяином сколько хочешь. А я сперва выпил его «качич», получил кейф, а потом, конечно, не понял то вино, которое он мне продал. Если б он бочку айрана поставил на арбу, я бы ее тоже взял как вино. А так Бахути человек неплохой. Но одно плохое в нем есть: зачем он сына приучает неправду говорить? А так Бахути неплохой, хлебосольный человек был… Что-то я его давно не встречаю… Может, он умер? Тогда почему меня на поминки не пригласили?»
– Если бог есть, – крикнул под общий смех Бахут, – я первый приеду на его поминки!
Выпив по последнему стакану за домашний очаг старого охотника Тендела, гости стали подыматься из-за столов. Тимур, выбрав удобное мгновенье, подошел и тихо сказал Кязыму:
– Поговорим.
– Ладно, – ответил Кязым, – только жену отправь вперед.
Светила луна, и ночь была ясной и тихой, когда они вышли на верхнечегемскую дорогу. На дороге стоял Бахут, ожидая Кязыма. Им было по пути.
– Ты куда? – спросил Бахут, внимательно вглядываясь в Кязыма, а потом так же внимательно в Тимура.
– Нам нужно поговорить, – ответил Кязым просто.
– Может, подождать тебя? – спросил Бахут. Он что-то почувствовал.
– Нет, – сказал Кязым, – ты иди домой, я тоже скоро вернусь.
– Ну как знаешь, – сказал Бахут, глядя вслед Кязыму, уходящему вместе с Тимуром. Высокая, легкая фигура удалялась рядом с бритоголовой, коренастой, долго белеющей чесучовым кителем.
– Что тебе надо? – тихо спросил Тимур, косясь на Кязыма. Сейчас они были одни на всей дороге. В лунном свете круглая, бритая голова Тимура с теменью глазниц казалась страшноватой.
И вдруг Кязым вспомнил из рассказов людей, сидевших в тюрьме, что арестантов бреют. «Господи, – подумал Кязым, – если все правильно пойдет, его и брить не надо будет. А ведь он всю жизнь ходил бритоголовый, так что в любой год можно было сажать, а лучше всего сразу, семнадцать лет назад. Он уже тогда был бритоголовый», – мелькнуло в голове у Кязыма и погасло.
– Пойми меня хорошенько, – сказал Кязым, не глядя на Тимура, – если б моему брату не грозила беда, я бы за это дело никогда не взялся. Ты мне дашь пятьдесят тысяч, я выручу брата, и мы забудем об этом деле. Как видишь, я не лучше тебя, а какой ты, мы с тобой знаем оба.
– Ты сначала покажи свою карту, – выдавил Тимур.
– Моя карта у меня в кармане, – ответил Кязым и тут же поправил себя, – твоя карта у меня в кармане.
Тимур остановился на дороге и уставился на Кязыма своими темными глазами, и круглая, бритая голова его в лунном свете казалась странной, потусторонней.
– Только без глупостей, – строго предупредил Кязым, глядя на Тимура. Он сунул правую руку в карман, вытащил ее, отвел в сторону и раскрыл ладонь. В ладони его сверкнул ключ от сейфа.
– Где взял? – с трудом выдохнул Тимур, не сводя цепенеющего взгляда с ключа, тускло поблескивающего в руке Кязыма.
– Я же говорил, что заходил к тебе, – сказал Кязым, внимательно следя за Тимуром.
– О! – рыкнул Тимур и, вцепившись ему в руку обеими руками, стал вырывать у него ключ. Он был все еще сильным человеком, но Кязым был сильней.
Несколько долгих секунд шла беззвучная борьба, и Кязым едва удержался от желания ударить левой рукой по ненавистному жилистому затылку Тимура, когда тот, не сумев расцепить его пальцев, стал пытаться зубами поймать кисть его руки.
– Я же говорил – без глупостей, – с брезгливым раздражением напомнил Кязым, отводя руку от зубов Тимура и поняв, что тот рано или поздно поймает его кисть своими челюстями, с такой силой вывернул ему руки, что тот, застонав, повалился.
Кязым, с трудом переводя дыхание, положил ключ в карман.
– Вставай, не маленький, – сказал он и, подхватив Тимура, поставил его на ноги.
Сейчас они молча стояли друг против друга, тяжело дыша. Кязым дышал тяжелей, хотя был моложе Тимура.
– А чем я буду уверен, что ты не донесешь? – сказал Тимур, выравнивая дыхание.
– Я же сказал, – помолчав и отдышавшись, ответил Кязым, – что я не лучше тебя. Как же я донесу властям, если деньги нужны мне для брата?
– Ладно, пошли, – сказал Тимур, и они снова двинулись по дороге. Поглядывая на круглую, бритую голову Тимура, странную в лунном свете, Кязым напряженно думал, что тот еще может выкинуть. «Да, я сломал его, – думал Кязым, – но он и сломанный на все способен».
Они подошли к воротам дома Тимура.
– Вот что, – сказал Кязым, останавливаясь, – если ты попытаешься выстрелить из дома, тебе это не поможет. Бахут видел, что я ушел с тобой. Ты будешь в тюрьме, куда бы ты ни оттащил мой труп. И деньги твои пропадут. Все! И вот что еще. Если ты быстро не выйдешь из дому, я буду считать, что ты вынес деньги с заднего крыльца, чтобы перепрятать их в лесу. Тогда я, не дожидаясь тебя, иду к председателю и отдаю ему ключ. К утру тебя заберет кенгурийская милиция.
– Нет, – сказал Тимур, – я быстро выйду, они у меня разложены по тысяче рублей. Считать недолго.
– Вот и умница, – сказал Кязым, – всегда так раскладывай.
– Хорошо, – предложил Тимур, – я тебе даю деньги, а ты мне возвращаешь ключ.
– Не пойдет, – сказал Кязым.
– Почему?
– Потому что года через два, когда все успокоится, я сам открою железный ящик и возьму деньги. Вот тогда я тебе верну твои.
– Хитрый, – процедил сквозь зубы Тимур, – так я тебе и поверил…
– Но не хитрей тебя, – сказал Кязым, – это же надо спрятать ключ, когда сам был председателем, а первый раз взять деньги уже через одного председателя. Ловко!
– Я его случайно нашел в доме, – сказал Тимур.
– Это ты оставь на случай суда, – ответил Кязым, – но ведь мы решили обойтись без суда…
Тимур открыл ворота, пересек двор и поднялся в дом. Кязым подумал, что не мешает обезопасить себя от выстрела, если Тимур вдруг все-таки вздумает избавиться от него. Он отошел от ворот и стал в тени алычи, росшей возле изгороди. А если он выйдет с ружьем? Навряд ли. А если все-таки выйдет? Метрах в сорока слева от усадьбы Тимура густой, заколюченньш лес, спускающийся до самой верхнечегемской дороги. «Если он все-таки выйдет с ружьем, придется бежать туда, – подумал Кязым. – Нет, навряд ли он решится на это».
Минут через десять из дому вышел Тимур. В руках он держал белый сверток. Больше ничего у него не было. Он пересекал двор, издали тревожно вглядываясь в то место, где стоял Кязым и где его сейчас не было.
– Эй, – окликнул он Кязыма, озираясь. Кязым вышел из тени и подошел к воротам. Тимур стоял с той стороны ворот, держа деньги, увязанные в полотенце. Кязым взял в руки сверток и, раздвинув узлы, убедился, что там деньги.
– Не считать? – спросил Кязым, хотя знал, что теперь это не важно.
– Все честно, – угрюмо сказал Тимур.
– А то ведь я приду завтра, если не хватит, – сказал Кязым.
– Я же сказал – все честно, – повторил Тимур.
– Это на тебя похоже, – сказал Кязым, с трудом впихивая в карман огромный сверток.
Сделав несколько шагов от ворот, Кязым обернулся и сказал:
– Да… Собаку не надо бить за то, что впустила меня в дом. Собака не виновата…
– Ну уж это мое дело! – крикнул ему вслед Тимур.
Спускаясь на верхнечегемскую дорогу, Кязым думал: что еще может выкинуть Теймыр? Он решил: если вскоре раздастся вой и плач избиваемой собаки, значит, Теймыр решил на ней сорвать ярость. Если же все будет тихо – не исключено, что он, опомнившись, погонится за ним с ружьем и тогда лучше всего идти не домой, а в противоположную сторону, к дому нового председателя. Но ему сейчас лень было идти к дому Делана.
