Иван Абрамов - Оглянись на будущее
— Амба…
— Ай правда? — огляделся Рыжов. — Ух, сервировочка, матери-батери! Сварганили, а! Иван! Черт полосатенький! — И, прислонив зонт к стенке вагона, ударил по настилу краснофлотское «яблочко».
Трудно переставляя ноги, Стрельцов прошел до конца настила, вырубил ток сразу, по всему стенду и увидел, что не рассвет, настоящее утро наступило. Вернулся к трубопроводу, взял маску с рукавицами, «колчан» с электродами, еще раз огляделся, как на поле боя, и неумело, но громко запел:
— А майскими короткими ноча-ами-и…
41
Пятнадцатый энергопоезд точно в срок встал на комплексные испытания. Двинулась по ленточным транспортерам угольная крошка, засветились матовые окна в дверцах котловых топок, упруго, все набирая силу и скорость, зашелестел в нескончаемых сосудах трубопроводов азартный пар. Стрелки манометров ожили и помаленечку, слегка вздрагивая, поползли к заветным отметкам, теплом и живой силой повеяло со стенда. Запахло угольным дымом, нагретыми термоплитами, хлорированной водой, шумно фонтанирующей в градирнях.
В вагоне распредустройства, на рабочих площадках котлов, в тамбурах вагона-турбины суетились люди — и по делу, и без дела, и вовсе лишние пока. Но что поделать, каждый из этих людей вложил что-то свое в оживший на стенде энергопоезд и теперь считал правом и необходимостью увидеть, как пойдут дела у новорожденного, не оступится ли на первых шагах, не подведет ли. Так повелось тут, и никто никого не считал лишним.
В дальнем конце стенда, на мокрых приступках, плечо к плечу сидели люди, которые ни так ни этак друг другу не симпатизировали. Сидели и курили, прислушиваясь к чему-то, о чем-то размышляли, чего-то ожидая. Полчаса назад Павлов спихнул опрессовку трубопровода питательной воды, впервые сваренного Стрельцовым. Десять минут назад Мошкара подписал акт приемки и паспорт вагона-котла. Пять минут назад начались комплексные испытания. Семьдесят два часа будет работать энергопоезд на предельной нагрузке, и может случиться еще всякое. Все чисто-гладко бывает лишь на бумаге. Но главное, что-то, не относящееся впрямую к испытаниям и вообще к энергопоезду, уже совершилось, что-то изменив и вокруг, и в душе, и в будущем. Что же произошло? Вопрос один, ответов много. Люди разные, у каждого свой взгляд и на малое, и на большое. И ожидания у каждого свои, и надежды, и упования. Но вот сидят рядышком, как самые закадычные друзья. Такие разные, но рядом. Возможно, все же есть что-то, объединяющее их.
— Ну, что? — стрельнув окурком в маслянистую лужу, спросил Павлов. Возможно, он и сам не совсем определенно знал о чем спросил.
— Цыплят по осени считают, — рассеянно отозвался Мошкара. И тоже не мог бы пояснить: каких цыплят, почему непременно по осени?
— Ты вреднее забора, — опять же неопределенно сообщил Павлов.
— За это мне спасибо и нижайший поклон, — усмехнулся Мошкара каким-то своим мыслям. — Не попавши в воду — плавать не научишься. А коль слышал ты, что жизнь есть борьба, вот и поклонись, коль не вовсе дурак. Я вас бороться учу, жить учу. За науку надо платить.
— Сколько причитается? — полез Павлов в карман. — Какие у вас теперь таксы? С Ефимчонка три шкуры содрали.
— У него одна — и та в дырьях.
— Кто умеет, в январе сеет.
— И все-таки мне что-то не нравится, — вздохнул Мошкара. — Не то и не так. А что и как — башка не вмещает.
— Бери, — предложил Павлов сигарету. — Не то и не так? Башка не вмещает? Хорошо сказал. Моя, между прочим, тоже на этот манер. Почему одни все пашут и пашут, а им никто спасибо не хочет сказать? Почему другие, как с горы на салазочках, а их — в тряпочки, в теплую ватку, в печурочку, как мальчика-с-пальчик? Ночью тут два хороших человека подвиг совершили, а эти вон — дрынды-брынды взад-вперед и думают, что они тут самые нужные и самые главные. Почему так?
— Пирамида, — пояснил Мошкара. — И насчет подвигов, и насчет невест. Кому лежаленькую, как яблоко в марте, кому вишенку августовскую, а кому и вовсе гнилота тухлая.
Разве поймешь. Не поддержал Павлов тему. Понял, куда клонит Мошкара, но сейчас не до этого. Встал, размял затекшие ноги и с немыслимой ловкостью начал карабкаться по монтажной лесенке под крышу котла. Нехорошее что-то оттуда пищало. Тонко так, будто длинная раскаленная игла сквозь рыхлый снег пролезала. Тонко, да звонко. Бьет едва приметная туманная струйка из-под штурвальчика запорного вентиля, вопит о том, что удалось вырваться на простор, невдомек, что голос этот противнее сирены. Плашмя вытянулся Павлов под раскаленной железной крышей, выхватил из нагрудного кармана маленький разводной ключ, примерился, оседлал шпильку гранбуксы рубчатыми губками, потянул, прошептав, как молитву:
— Угомонись ты, куда тебя прет!
Угомонилась. Могла и не послушаться, но умолкла. Вовремя. Мошкара, может, слышал, может, не слышал, прочие — ясно, что нет. И ладненько, и славненько. Комплексные испытания для того и существуют, чтоб ликвидировать дефекты. Но не дай бог, не приведи-помилуй, если узнают о дефектах товарищи заказчики. Акты, заявления, рекламации. И суета, суета, от которой и на ровном споткнуться можно.
Полежал, послушал, не спуская цепкого взгляда с легкомысленной гранбуксы, слез неторопливо, сел на прежнее место.
— Ну чо там? — с деланным безразличием спросил Мошкара.
— Тепло.
— Чо лазал?
— Париться.
— Чо ж быстро слез?
— Веник забыл.
— Опять запищала.
— Кто?
— Она. Бери веник… Да шучу, шучу. Не слышал, пятнадцатый куда пойдет? Говорят, в Каракумы.
— Иди-ка ты спать.
— Погуляем. — И тоже встал. Тоже покачался, разминая ноги. И вошел на рабочую площадку котла.
Представитель заказчика — в данное время самая важная фигура из всех тут присутствующих — уважительно кивнул Мошкаре. Дескать, все тут люди хорошие, но только ты, какой ты ни на есть, неусыпно и неуклонно соблюдаешь именно мои интересы. Так оно и было на самом деле, так оно и должно быть. Заказчику нужно качество, надежность, безотказность в работе. Мошкаре — то же самое. И, улыбнувшись лягушачьими губами, вымолвил Федор Пантелеевич все то же неопределенное:
— Что-то не то и не так. — Провел рукой по вспотевшему от напряжения трубопроводу питательной воды, вздохнул, покачал головой.
— А что не так? — насторожился представитель заказчика. Почтенный человек в зеленой шляпе, в чуть припачканной рубашке командированного, с немного покрасневшими от хлопот глазами. — Где, простите, не так?
— Если б знать, — еще красноречивее вздохнул Мошкара. — Чутье, как говорят теперь: интуиция. — И еще раз размазал мелкие росинки по вибрирующей лоснящейся трубе. И ушел, пришлепывая по мокрому настилу подошвами рыжих кирзачей, привычно вздергивая плечиками, шмыгая носом, как бы принюхиваясь к тайному и невидимому.
Заказчик, хотя и почтенный, он всего лишь представитель. У него единственное право: ответственность. За все, вплоть до пустяковины. Долго смотрел вслед старшему приемщику, моргая белесыми ресницами. Тоже провел ладонью по росистой трубе питательной воды. Покосился на манометр, потрогал поочередно все шесть запорных вентилей, окликнул кочегара и строго сказал:
— Видишь, милейший, тут что-то не так и не то. Поглядывай, дело ответственное.
— Так мы что, мы всегда на посту, — успокоил заказчика сметливый кочегар. Не впервой тут озабоченные не в меру.
— Тут вот, — и еще раз смазал заказчик капельки росы с обычного трубопровода. — И не так что-то. Не так что-то, — повторил почти панически. И припустился в сторону цеха.
Через полчаса, как-то незаметно, хотя сам по себе человек видный и рослый, появился на испытательном стенде заместитель главного инженера по энергопоездам. Настоящий и тонкий специалист. Никуда не заглядывая, вошел прямо в первый вагон-котел, остановился перед трубопроводом питательной воды, посмотрел, послушал, чуть склонив крупную голову к главному вентилю, пощупал сварные швы и так же незаметно удалился.
Еще через час, когда энергопоезд набрал полную силу, в вагоне распредустройств требовательно и тревожно заголосил телефон.
Начальник стенда извлек трубку из гнезда, прислонил к уху и четко произнес:
— Испытательный стенд на проводе. Что-о? Как так — остановить испытания? По звонку? Ну, нет. А почем я знаю, может, меня разыгрывают. Будет официальное распоряжение по форме, конечно, остановим. — И, вставив трубку в гнездо, ошарашенно констатировал: — Вот это пироги с начинкой!
Конечно, работа есть работа, тут никто от ошибок не застрахован, но все равно — потолковее надо бы объяснить причину таких решений. Остановить испытания! Легко сказать. Написать тоже не трудно. В чем дело?
К сумеркам выветрились со стенда запахи живого дела. Погасли матовые глаза в дверцах котловых топок. Умолкли градирни, остыли трубы острого пара. И лишь монотонный шум нескончаемого дождя прозвучал заупокойной молитвой над мертвым, всеми покинутым телом.
