Альберт Мифтахутдинов - Совершенно секретное дело о ките
— Лорка приехала, — заулыбался Чернов. — Верно!
— На том самолете, что мы видели на берлогах, — догадался Христофор.
— Давай к дому!
Вездеход помчался к избушке. Наскоро был сооружен ужин, торопливый чай — и вот все засобирались.
— Галстук необязателен, — наставлял Варю Машкин, — лекции и танцев не будет. Просто торговля.
Но Варя понимал то, что вскоре предстоит понять Машкину. Он готовился к встрече с Глорией. Он боялся увидеть ее и страшно хотел этого. Но от предвкушения встречи в душе его не было радости, была обреченность и преждевременная тоска. И это смятение полностью завладело им. Оно перечеркнуло всю радость от удачного трудного рабочего дня, полного таких редких, необычных впечатлений. Он прикоснулся там, в снегах, к работе настоящей, он доволен был собой, когда лежал, на шкурах в вездеходе и итожил прошедший день. Он чувствовал прикосновение удачи.
И вот теперь он волнуется и не знает, что увидит в глазах Глории. Все случившееся сегодня отступило на задний план, и осталась одна тревога.
«Выпить бы…» — неожиданно подумал он и ужаснулся столь странному для него желанию, желанию, никогда ранее не посещавшему его.
…В зрительном зале расставлены столы, стулья вынесены в коридор и кладовку. В зале просторно. Столы стоят вдоль стен, образуя букву «П». Левое, меньшее крыло отведено продуктам — торты, колбаса, оленьи языки, печень, рыба, печенье и пирожное, мороженое и желе, зеленый лук, редис, салат. Зелень среди зимы — не зря приехала Глория к островитянам!
На сцене — буфет. Можно тут же отведать кушанья, выпить горячего чаю из самовара. Кто хочет — вина, но самую малость, бутылку на троих. Кому доза мала — иди домой и там бражничай, а тут на людях не моги. Все понимали это, пьяных не было, да и кому захочется быть на сцене пьяным? Чтобы потом полгода вспоминали и называли «артистом»?
Председатель сельсовета Акулов за порядок не волновался. Он степенно разгуливал по клубу, иногда подходил к тому или иному покупателю, советовал. Как правило, этими покупателями были чукчи и эскимосы, люди с побережья, где нет торговых лавок. Им нравились все товары, и тут надо было направлять их желания, чтобы не брали вещей ненужных, хоть и красивых. Иногда совет был как нельзя более кстати.
Ояр Винтер и Христофор Кучин не нуждались в дефицитах. Они сразу облюбовали столик на сцене, сделали заказ и почувствовали себя совсем на материке — не хватало только тихой музыки и нарядных девушек.
К ним пробирался Чернов с только что купленным песцовым малахаем. Он размахивал им, стараясь привлечь внимание Ояра и Христофора, чтобы они оставили ему местечко.
У прилавка с одеждой и обувью командовала Глория.
Она весело щебетала что-то Варфоломею, тот стоял рядом зардевшийся, радостный, а в стороне наблюдал за ними Машкин, пораженный увиденным, этой броской, ослепительной красотой чужой, приехавшей неизвестно откуда женщины.
«Почему Варфоломей ее знает?» — недоумевал он и не решался приблизиться.
Но Глория заметила его. Вернее, его настороженный взгляд. Настороженность не могла скрыть восхищения, расплывшегося по лицу Машкина, и Глория это заметила.
— Ваш приятель? — спросила Глория.
— Да… — кивнул Варя, — гидробазовец.
— Пусть идет сюда, почему он стесняется?
Варя позвал Машкина.
Машкин, смущаясь и краснея, все-таки подошел к ним.
— Антоша, — представил его Варя. — А это королева северной торговли — Глория.
Она согласно кивнула и протянула руку.
Машкин осторожно пожал ее длинные тонкие пальцы, она посмотрела ему в глаза, он еще более смутился.
— Вот… — помялся он… — табаку у вас нет? Трубочного?
— У нас все есть, — успокоила его Глория. — Даже нюхательный, моршанская мятная нюхательная махорка двадцатипятипроцентной влажности. — И гордо посмотрела на него: мол, знай наших, не зря ездим на край света.
— Мы будем там, — показал Варя на сцену, — приглашаем.
— Спасибо. Как только наши девочки подойдут, я освобожусь.
— Мы вас ждем, — сказал Машкин и первым направился к сцене.
…Она пришла спустя полчаса. Сдвинули два столика, чтобы стало просторней. К чаевничающим присоединился Нанук. И Ноэ подошла, стала убирать-подавать вместо официантки, — та только рада была — разве за всем углядишь, да еще не имея опыта.
Ноэ знала Глорию по прежним прилетам, они обрадовались друг другу.
Винтера и Христофора эта красивая женщина не задевала, во всяком случае по их лицам незаметно было, чтобы они волновались. Два суровых северянина скорее всего умели себя вести. Но Машкин-то совсем потерял голову.
— Что-то ты красный, — заметил ему Чернов, — с мороза, что ли, еще не отошел?
— Продрог, видно, колотит.
— А ты вина выпей… поможет. Ребята, налейте Глории. Кто не знаком — за знакомство!
— За самую красивую блондинку советского северо-востока, — скромно предложил Христофор, чокнулся со всеми, и тут же они с Винтером первыми опрокинули стаканы.
Потом встали.
— Извините, — сказал Ояр, — у нас дела. Продолжайте без нас. Всего доброго.
И они с Кучиным ушли.
У них действительно были дела. Надо привести в порядок записи сегодняшнего дня, потому что завтра опять будет работа, новый день, и нельзя откладывать. Глория держалась спокойно, непринужденно, и в какое-то мгновение Варфоломей понял, что у него путей к ней нет и не будет и вообще надо выбросить ее из головы. За все время она ни словом, ни жестом, ни улыбкой не выделила Варфоломея, будто его не было, вернее, будто он есть, но есть как все вокруг, как этот стол, этот самовар, эти лавки.
«Я просто ей не нужен, зачем я ей?» — подумал он. И в чем-то он был прав. Она, столько прожившая на севере, ни сейчас, ни потом, конечно, не нашла бы у него, залетного-заезжего, защиты. Она в общем-то не думала об этом, это все в сфере дремучих женских инстинктов, но тайные наития никогда не подводят женщин и всегда непонятны мужчинам.
Варфоломей встал и пошел помогать Ноэ приносить блюда, тарелочки, стаканы, закуски. Он резал хлеб, раздавал печенье, аккуратно разделил торт. И пожалел, что нет цветов.
Ноэ сияла, как на празднике, и Варя еще раз убедился, что у нее удивительные, выразительные глаза. Черные, как полярная ночь, и даже еще чернее.
«И блестят, как белый снег под белым ослепительным солнцем, странно», — подумал он.
— А потом куда? — спросил Чернов Глорию.
— По бригадам. К оленеводам и охотникам. До них добираться — ой-ой-ой…
— Знамо дело… Вертолет бы…
— Вертолет сейчас надолго не дадут. Вертолеты в Центральной тундре — отел скоро, а там весновка, а там и к детовке все надо, вот и завозят к пастухам все, что не успели, да чтоб хватило до осени. А наша торговля — лишь для личных нужд… Мы народ маленький, — она засмеялась. — СБ, служба быта, одним словом, о нас любят фельетоны писать.
— На собаках-то неудобно? — спросил Машкин.
— На собаках не выйдет. Акулов трактор обещал. И домик на прицепе.
— А если вездеход? — спросил Машкин и посмотрел на Чернова.
Чернов понял его.
— А что? Это идея! — воспрянул он. — У Винтера есть второй. Им, охотоведам, все равно с нами работать. Народу мне и без тебя хватит. А ты пойдешь водителем к Лорке, а?
— Ладно… — радостно ответил Машкин и покраснел.
— За неделю справишься?
— Еще бы!
— Вертолет лучше, — сердито обронил Нанук.
— Лучше, а что делать? — ответил Чернов.
— Он боится за тундру, — объяснил гостям Чернов. — Сейчас, правда, зима, но все равно, если колесить, по Острову на оголенных бесснежных пастбищах, выдутых ветром, выбьем ягель. Летом след заполнится водой, и ничего на нем не будет расти, эрозия почвы опять же. Да и песцы не любят, когда вторгается в их владения вездеход, шум, запах солярки… Они уходят, где тише. Они уйдут во льды вместе с медведями. Или в глубь тундры разве сейчас можно предсказать?
— Не ахти какой вред… — сказал Варя.
— Ты не понимаешь, — отмахнулся от него Чернов, — А в прошлом году Нанук участвовал в облете Острова. Он все видел сверху.
Нанук кивнул.
Дело было осенью, и старик с болью смотрел на родную тундру с высоты птичьего полета. Тундра загажена бочками, изрезана тракторными и вездеходными следами. В некоторых местах на постоянной, устоявшейся колее возникли болота. Тундра напоминала изборожденное морщинами лицо старика.
— На материке, в тундре, если поставить избушку с трактором, завезти ее на место, — сказал Машкин, — то через неделю в радиусе пяти километров от нее не будет ничего живого, кроме птиц. Зверь это место будет обходить стороной. Я знаю.
— А с Острова зверю куда деваться? — ни к кому не обращаясь, спросил Чернов.
«Для них Остров — их дом, их земля, — отчужденно и как-то зло подумал Варфоломей. — И для Ноэ, и для Чернова с Машкиным, не говоря уж о Нануке… И Глория вот не может без севера… а что я? Эх, махнуть бы сейчас в Ригу, рассказать, как сидел я в берлоге, как пасть медведицы держал, не поверят…»
