Виктор Полторацкий - След человеческий (сборник)
9
Однажды Горшков позвонил мне по телефону из московской гостиницы и сказал:
— Я, знаете ли, завтра улетаю на Кубу.
— Куда, куда?
— На Кубу, в составе советской парламентской делегации. Вернусь, вероятно, недели через две, и тогда приезжайте-ка на Нечаевскую.
Я пожелал ему счастливого путешествия, сказал, что на Нечаевскую приеду, а сам подумал: «Ну мог ли батрак из деревни Нармучи Василий Горшков представить себе, что сын его когда-нибудь поедет на Кубу, да еще членом парламентской делегации? Он и о Кубе-то не слыхал никогда. Даже Аким, если бы лет двадцать назад ему сказали о такой поездке, принял бы это за шутку. Теперь. же звонит мне и совершенно спокойно говорит: „Улетаю на Кубу“. Вот тебе и мещерский крестьянин!»
Через две недели я приехал в колхоз «Большевик». На крылечке председательского дома меня встретил черноглазый маленький мальчик и, крикнув: «Вива Куба!» — сообщил, что дедушка только что возвратился и сейчас отдыхает.
Это был внук Акима Васильевича, Андрюша. Отец Андрюши, сын Акима Васильевича Александр, работал главным агрономом опорно-опытного хозяйства, созданного при колхозе «Большевик», а мать — зоотехником.
Оба они были еще совсем молодые, но уже успели показать себя дельными специалистами. Аким Васильевич гордился тем, что сын и сноха стали достойными продолжателями дела, которому он отдал почти полвека.
Жили они все вместе, одной семьей, а в Андрюше старший Горшков просто души не чаял.
— Дедушка отдыхает, — повторил Андрюша. — Хотите, я его разбужу?
— Не надо, пусть отдыхает. Ведь он знаешь, как далеко был — за океаном.
— Знаю.
Но Аким Васильевич уже проснулся, распорядился насчет чая, предложил мне гаванскую сигару, а сам закурил «Беломорканал» и сразу начал рассказывать о Кубе. Он был переполнен новыми впечатлениями…
Вечером на Нечаевскую приехал председатель Владимирского облисполкома Тихон Степанович Сушков. Он был по делам в Гусь-Хрустальном и, узнав, что Аким Горшков возвратился из заграничного путешествия, решил навестить его.
— Ну, каково настроение, Аким Васильевич? — спросил Сушков. — Интересно съездил, много повидал?
— Настроение хорошее, — ответил Горшков и снова стал рассказывать о Кубе, угостил и Сушкова гаванской сигарой, показал кубинские фотографии.
— Значит, все отлично, — сказал Сушков. — А тут райком партии выдвигает перед вами одну увлекательную задачу.
— Какая же это задача? — спросил Аким и постарался изобразить на лице своем любопытство, из чего я понял, что об этой задаче он уже осведомлен, но пока что не хочет высказать своего отношения к ней.
Сушков также решил воздержаться от разъяснений и ответил:
— А вот завтра утром подъедем в райком, и там все узнаешь.
Утром отправились в Гусь-Хрустальный.
В детстве и юности я, может быть, сто раз проезжал и ходил пешком из родного городка до Нечаевской. Расстояние не бог весть какое. Но тогда это были глухие места. Например, за маленькой речкой Мокшар ютился разъезд Волчиха, названный так потому, что волки напали здесь на путевого обходчика. Зимней ночью вышел он с фонарем проверить линию узкоколейки и в полуверсте от дома на него набросилась волчья стая. Волки хозяйничали здесь как хотели.
Как же изменилась дорога теперь! Мы обогнали два рейсовых автобуса, несколько грузовиков. Какие уж там волки! Зайцев — и тех распугала дорога. Только елочку лисьих следов заметил я в одном месте.
Возле города, справа от дороги, хуторком стояли строения.
— Что это? — спросил Сушков.
— Наш новый свинооткормочный пункт, — сказал Аким Васильевич.
— Вон вы куда, к самому городу подбираетесь. Значит, свининкой Гусь обеспечите?
— Постараемся.
Секретарь райкома, когда мы зашли к нему, сначала также спросил Горшкова о поездке на Кубу, а потом уже приступил к изложению «увлекательной задачи». Речь шла о том, чтобы присоединить к «Большевику» тихановский колхоз, расположенный километрах в тридцати от Нечаевской.
— Принимайте его и смотрите, как расширятся земли «Большевика». Колхоз будет самым большим в области, — уговаривал секретарь.
— Надо подумать, — уклончиво отвечал Аким. — С маху решать не годится.
— Съезди, взгляни. Хозяйство вполне подходящее.
— Развалилось у них хозяйство, скот от бескормицы дохнет, — заметил Горшков.
— А ты там бывал?
— Конечно, бывал.
— Тем более — возьмите и подтягивайте до вашего уровня.
— Это нелегко…
Тихановский колхоз давно был известен Горшкову. Организовался он почти одновременно с «Большевиком» и на первых порах был даже крупнее и богаче его. Но если «Большевик» с каждым годом становился все крепче, то в Тиханове, наоборот, с каждым годом хозяйство приходило в упадок. Однажды, по-соседски заехав туда, Аким зашел на колхозную свиноферму. Его взяла оторопь: тощие, голодные свиньи метались, как дикие звери, грызли дерево.
— Кажется, вы новую породу вывели? — иронически заметил Горшков.
— Порода-то обыкновенная, да вот кормов не хватает, — ответили ему.
— Что же так?
— Заготовили мало.
Не лучше обстояли дела и на ферме крупного рогатого скота. Водопровода там не было. Коров гоняли на водопой к реке. Но берег ее обледенел. Случалось, что, скользя по спуску, коровы падали в прорубь.
— Эх вы, хозяева! — укоризненно сказал Аким. — Вас самих бы заставить так мучиться.
— Да ведь мы, Аким Васильевич, действительно мучаемся. Муки нет, а муки хватает, — невесело пошутил кто-то из тихановских.
Председателя тихановского колхоза Горшков тогда не застал. Сказали, что он в отпуске и уехал на курорт…
Вот с таким-то хозяйством «Большевику» и предлагали теперь объединиться.
— Не знаю, — сказал Горшков. — Без совета со своими колхозниками я не могу дать согласия.
10
В хмурый метельный день умер один из организаторов коммуны — Яков Федорович Смирнов. В колхозе все запросто звали его: дядя Яша. Ему было уже под восемьдесят, но он все бодрился, лишь покряхтывал да покашливал, а в эту зиму вдруг расхворался, и в конце января пришла к нему тихая смерть.
Эта смерть глубоко опечалила Акима Горшкова.
Горько было думать о том, что один за другим необратимо уходят из круга живых верные, испытанные товарищи, с которыми начинал он большое трудное дело преображения жизни. В сорок третьем году на фронте, еще в расцвете сил, погиб самый младший из организаторов коммуны — Селивестр Смирнов.
Вскоре после того умер старик Федор Гусев. А теперь и дяди Яши не стало.
С каждым из них Акима связывала многолетняя дружба. Иногда они, может быть, в чем-то и не соглашались друг с другом, случалось даже, что ссорились. Но это были мелкие ссоры. В главном же все они жили одним.
Думы и заботы у них всегда были общие, и они привыкли поверять их друг другу, и в трудную минуту каждый из них мог рассчитывать на другого, как на самого себя.
Чем был бы Аким Горшков без этих верных товарищей и что мог бы он сделать? Они были его постоянной опорой во всех делах. Вот почему грустно было старому председателю думать о том, что уже добрая половина из тех кремневокрепких людей, с которыми начинал он строить коммуну, закончила свой жизненный путь и навеки ушла от друзей в землю, на которой они так самоотверженно, так тяжело потрудились.
Но в трудовой жизни, как в бою: на место павших становятся новые люди, и дело продолжается.
…Жизнь, полная трудовых забот, продолжалась.
В просторном кабинете председателя собрались на заседание правления колхоза. За длинным столом разместились люди, которым доверено управление большим и сложным хозяйством.
Справа от Акима сидел Иван Федосеевич Романенко, добродушный с виду, но хитроватый украинец, заместитель Горшкова. Рядом над протоколом склонился секретарь правления Иван Яковлевич Смирнов, старший сын покойного дяди Яши. Двадцать пять лет назад, когда Ивана Яковлевича впервые выбрали секретарем, его называли еще «молодым Смирновым». Теперь и ему было уже под шестьдесят.
Бок о бок с секретарем сидела молодая розовощекая доярка Юлия Смирнова, которую в колхозе уважительно называли старшим техником доильного зала. Впрочем, она и в самом деле была не просто дояркой, а ведала всей техникой электродойки.
Рядом с ней поместился головаревский бригадир Сергей Коробов. Слегка откинувшись к спинке стула и выставив вперед крутой щетинистый подбородок, восседал высокий, массивный Кондратий Иванович Иванов — бригадир полеводов.
С противоположной стороны стола сидели: грузный, бородатый, похожий на Илью Муромца дядя Борис Левочкин, бригадир механической бригады и секретарь колхозной партийной организации Василий Улыбин, бригадир Леонтий Зверев.
