Алим Кешоков - Вершины не спят (Книга 2)
Весть звучала грозно, тревожно и неясно. Утверждалось одно: в ущелье происходит кровопролитное сражение. Нельзя было, однако, дознаться точно, между кем идет бой. В какой части ущелья? Кто убит? Кто просит помощи, кто передает эти вести?
Подводы с пальто проехали через Нижние Батога? Проехали. Кто еще ехал туда же, в ущелье? Ехала еще какая-то подвода. Проехали всадники. Кто были всадники, сколько? Ответа на это не нашлось. Но хотя бы уже потому, что телефонные провода оказались перерезанными, Астемиру и Шрукову стало ясно, что они имеют дело с Жирасланом. Нельзя было терять ни минуты. Провод в Нальчик, видимо, тоже был поврежден.
Шруков отдал нужные распоряжения, вызвал Казгирея.
Тревожное сообщение мигом преобразило Матханова. Состояния подавленности, какое владело- им в последнее время, как не бывало. В нем мигом заговорил опытный организатор и командир.
Прошло не больше получаса с момента, когда в Буруны прискакали гонцы, а вооруженный отряд уже выезжал на рысях к месту происшествия. С бойцами ехал и бурунский молодой врач.
Нет, аллах не давал скучать людям. В течение какой-нибудь недели столько событий!
Можно себе представить, какое впечатление страшная новость произвела в интернате, как отозвались на нее разнокружечники. Ведь там, в ущелье, на месте происшествия, были Лю и Тина, ведь это случилось именно с ними!
После отъезда Эльдара, когда остыло первое впечатление, во многие юные души стало закрадываться тревожное сомнение: так ли всё, как пытался представить Эльдар? Почему так угрожающе держался Селим? Почему так испугана Матрена, а Дорофеич помалкивает и лишь бормочет себе под нос что-то непонятное? Почему, в самом деле, не показывается Казгирей? Не прав ли Жансох, который первый вскоре после отъезда Эльдара хлопнул по столу ладонью и воскликнул:
— Инсинуация!
К нему обратились за разъяснениями, и он сказал:
— Моя интуиция подсказывает мне, что это была инсинуация.
— Не понимаем.
— Все это было хитростью. Все это Эльдар придумал нарочно.
— Что он придумал нарочно? Догадливый Жансох истолковал дело так, как оно, собственно, того и заслуживало.
В самом деле, нехорошо, что все это скрывалось от Казгирея. Нехорошо, что у Сосруко оказался новый большой револьвер. А вдруг кто-нибудь подумает, не тот ли это самый револьвер, из которого в Гедуко стреляли в председателя? Зачем Сосруко показал Эльдару пулю? Все эти вопросы тревожили прежде всего самого Сосруко. А тут еще страшные новости: Казгирея вызвали, и он ускакал вместе с Астемиром и Шруковым в Нижние Батога.
Давно не было даже в долгие осенние вечера так зловеще тихо в интернате, как в этот туманный вечер, перешедший в тревожную, непроглядную ночь.
Матрена не уходила к себе домой, сидела с девочками, пока те не улеглись, взявши с нее слово, что она останется на ночь. Дорофеич допоздна бродил из комнаты в комнату, что-то бормотал, с сердитым видом перебирал музыкальные инструменты, щелкал пальцами, дул в трубы. Осмотрел у мальчиков постели, сел на свободную кровать Лю, сказал:
— Вот не напрасно Лю взял с собой трубу. — А зачем она ему там? — угрюмо спросил Сосруко.
— Как зачем? А трубить боевой сбор? А мало ли что!
Не всем это показалось убедительным, но удрученные событиями разнокружечники промолчали.
Появился и осмотрел комнату с порога Селим. Учителя арифметики вообще не любили, а с сегодняшнего дня смотрели на него как на чужого, зловредного человека.
А Казгирей, Астемир и Туто Шруков в это время уже были в Нижних Батога, куда прибыли подводы с остатками пальто, несчастными, незадачливыми продавщицами, ранеными Тиной и Аюбом, убитым Жирасланом.
Врач осмотрел Аюба и Тину. У Тины рана была серьезная, тревогу внушала большая потеря крови. Девочка совсем ослабела, то забывалась, то приходила в себя. Просила воды и опять забывалась. Лю принес и поставил около нее полное ведро воды. Положение Аюба, по мнению врача, было безнадежным, только чудо могло спасти его. Врачу даже не удавалось точно подсчитать количество ран — колотых, резаных, рваных, пулевых. Аюб метался, весь в огне, кричал, хрипел, затихал и снова кричал. Должно быть, ему продолжал мерещиться бой. Первое, что сказал Лю, увидя входящих отца, Казгирея и Шрукова: «Аюб убил Жираслана исам умирает». Врач запретил везти Аюба дальше по тряской дороге. Тине прежде всего требовалась кровь, но и ее не хотели трясти на подводе, лучше бы в рессорном экипаже или на машине.
Однако телефон все еще не работал. Люди искали повреждение. Шруков сел у аппарата, готовый звонить в Нальчик, как только наладится связь.
Сарыма и Вера Павловна не отходили от раненых.
Долго стояли над Тиной и Аюбом Астемир и Казгирей. Но вот Астемир вздохнул, отвернулся и вышел в переднюю комнату (это был дом аулсовета). Лю последовал за отцом, и оба остановились над мертвым телом, завернутым в рогожку.
Еще тогда, когда Лю бросился навстречу к Астемиру со словами «умирает Аюб», он хотел было вытащить из-за пазухи пачку листовок, рванулся, но раздумал. Почему-то ему не хотелось показывать «газетки», как называл их Казмай, при Шрукове. Теперь, выждав момент, Лю не без трепета подступил к отцу:
— Дада, вот.
— Что это?
— Газетки.
— Какие газетки?
Астемир озабоченно рассматривал пожелтевшие листики.
— В самом деле, листовки. Откуда они у тебя?
В дверях комнаты, где лежали больные, появился Казгирей.
— Тут напечатано про Казгирея, — и Лю глазами показал на Матханова, — его имя здесь. А листовки были у него... за пазухой... их достал Казмай. — И Лю кивнул на мертвое тело Жираслана.
— Что вы рассматриваете? — спросил Казгирей.
Астемир перебрал листовки и принялся их читать вслух.
Казгирей не верил своим ушам.
— Где ты взял это? — воскликнул он. И, снявши пенсне, стал протирать стекла.
Лю повторил. Вошел Шруков.
— Сейчас будет связь. А это что?
— Воззвание Жираслана, — проговорил Казгирей и протянул листовку. — Читай. «Знамя шариатской колонны снова понесет Матханов...»
И Шруков прочитал: «Все под зеленое знамя, которое понесет Казгирей Матханов...»
И только сейчас, как блеск черной молнии, мгновенно, больно, жгуче, пронизали Казгирея жирно и остро отпечатанные слова: «...понесет Казгирей Матханов, справедливейший из справедливых, провозглашенный правителем Кабарды и Балкарии». Болезненно морщась, он взглянул на Астемира, ожидая чего-то. Тот молчал.
— Вот, Астемир, знаменитое право первого удара в руках у разбойника. — Лю удивился, каким тусклым, хриплым стал голос Казгирея. — От такого удара закачаешься, не так ли?
Астемиру было понятно непростое и опасное значение находки, поднималось чувство большой тревоги за Казгирея.
Лю следил за каждым движением отца, Казгирея и Шрукова. Ему непонятно было то разное впечатление, какое угадывалось на лицах людей, хотя и сам он никогда еще не испытывал такого сложного чувства тревоги, страха, любопытства и гордости, какое испытывал сегодня весь вечер. Он видел, как сосредоточенно читает отец арабскую печать, и, желая помочь отцу, громко подсказал:
— «Все под знамя Казгирея!»
Он сказал это с гордостью за Казгирея, но от его слов Казгирей вздрогнул. Шруков молча продолжал всматриваться в арабскую вязь.
Астемир решительно сложил листовки, перевязал пачку бечевой и, оглянувшись на Шрукова, свернул и спрятал пачку за пазуху, а Казгирею сказал:
— Подождем распоряжений.
— Иду звонить Иналу, — сказал Шруков. Астемир вышел вслед за Шруковым. Казгирей подошел к телу мертвого Жираслана, приподнял край рогожки. Шапка Жираслана скатилась. Обескровленное смуглое лицо смотрело прямо на Казгирея, чернели слегка тронутые сединой усы. Грудь была раскрыта. Пятна крови виднелись на расстегнутой черкеске. Что-то и жуткое и знакомое было в этом зрелище. Казгирей понял, что именно показалось ему знакомым. Он, Казгирей, вместе с Иналом и Астемиром видели это тело почти бездыханным в то самое утро, когда их отряд, сойдя с гор в Верхние Батога, разогнал мятежников, ворвался в саклю, над которой развевалось уже оскверненное к тому времени зеленое знамя. Труп Аральпова лежал у одной стены, У другой лежало поверженное тело бесстрашного Жираслана, вошедшего сюда с оружием в руках для того, чтобы на глазах у бандитов убить их главаря. Казгирей вспомнил, что и тогда у него с Иналом по дороге в Верхние Батога разгорелся жестокий спор, вспомнил, как он предостерегал Инала от опасности непосредственной схватки с повстанцами и предлагал взять командование отрядом на себя. Но Инал и тогда не согласился с ним, и тогда оскорбил его подозрением: не руководствуется ли Казгирей желанием не столько послужить Иналу и революции, сколько самим повстанцам? Эти неприятные воспоминания мешались с еще более давними воспоминаниями о битвах в годы гражданской войны, о том, как Жираслан искусно и бесстрашно исполнял обязанности начальника штаба, и только недоброй памяти «клишбиевский капкан» заставил Казгирея предать суду своего начальника штаба... Вот тогда-то Жираслан бежал и мстительно отдался бандитизму... Шруков вернулся весь в поту после переговоров с Иналом.
