Сергей Антонов - По дорогам идут машины
Недаром Баку — Баде-Кубе — в переводе обозначает «Город ветров».
Утром спокойно, словно ничего не случилось, над промыслами взошло яркое солнце, но шторм не ослабевал.
Мирза, бестолку просидев на пристани, отослал наконец ребят спать, а сам отправился в культбудку подсчитывать потерянное время. Итоги оказались неутешительными. Нейматулла постарался — сдал скважину на тридцать шесть дней раньше срока, выполнил свое обещание. А после этого начали транжирить сэкономленные Нейматуллой золотые дни: больше чем сутки продавливали скважину, с дополнительной заливкой цементом проканителились шесть суток, не меньше чем два дня и две ночи не даст работать шторм, потом еще сутки продавливать, — и, выходит, десять суток теряется впустую. Сколько бы железнодорожных цистерн нефти за эти десять суток могла дать 3019-я, если бы все было в порядке!
Два дня бушевал шторм. На третий день Мирза с нетерпением ждал метеорологических сведений. Но сведения не поступили. С ночи ветер стал утихать и к утру упал до пяти баллов.
Мирза вместе с Мусаевым, высоким спокойным мастером Мордиком и трактористом отправились на пристань.
На пристани Мирзе пришлось ругаться три раза: с капитаном, который не хотел вести катер без разрешения заведующего промыслом, потому что погода еще не установилась, потом по телефону с Николаем Артемовичем, который советовал подождать еще час-два, пока метеорологи не пришлют данные, и, наконец, с Каграманом, который явился на пристань и просил взять его на морскую буровую.
«Куда тебе на буровую, — говорил Мирза, — ты маленький. Ветер поднимется — тебя в облака унесет!» — хотя и сам он был не выше Каграмана ростом.
Наконец, провожаемые завистливым взглядом Каграмана, они сели в катер и отправились на 3019-ю. За ними другой катер повез бурового мастера на соседнюю буровую, потом пошел киржим, груженный трубами, и пловучий кран.
— Ну вот, наконец-то дождались у моря погоды, — сказал Мирза.
С берега волна казалась не такой сильной, как с катера. Катер нырял то носом, то кормой, и звонок, который в прошлые поездки чинно вызванивал один или два раза сигналы в машинное отделение, бренчал теперь беспрерывно и надоедливо. Изредка на палубу вспрыгивала волна, разбивалась на брызги и окатывала Мирзу с головы до ног.
— Не поймешь, утихает или разыгрывается, — сказал Мордик.
— Утихает, — ответил Мирза, привязывая кепку к голове бечевкой. — Конечно, утихает.
— Не обманывай себя, мастер, — заметил Муса, — смотри, киржим домой пошел.
Действительно, не дойдя до цели, киржим с трубами повернул обратно и направился к пристани. За ним повернул и пловучий кран.
— Ничего. Видишь, ветер слабеет, — сказал Мирза, которому очень этого хотелось. Он закурил. Искры стали слетать с его папиросы, как трассирующие пули.
Катер пристал к площадке буровой. Мордик выпрыгнул на настил и, схватив Мирзу за запястье, вытащил его на мокрые доски. Потом он помог взобраться Мусаеву и трактористу. Катер пошел обратно, все так же зарываясь носом в волну.
— Снова море закипит, мастер, — сказал Мусаев.
— Почему думаешь?
— Смотри, дежурная мух гоняет.
3019-я находилась метрах в пятистах от земли, и было хорошо видно, как на наблюдательной вышке, установленной на крыше одного из зданий, дежурная размахивает красным флажком, предупреждая работающих о надвигающемся шторме. Люди, находящиеся на морских буровых, должны выбросить белый флаг для того, чтобы их быстрей мог разыскать катер и свезти на берег.
— Да что она, дежурная… — Мирза расстроился. — Ей хорошо. Она свою работу делает, флажком машет. А мы — если целый месяц станет норд дуть — значит, месяц из окошка на море глядеть станем? Нельзя так. Верно, Муса?
— Все это верно, мастер, но белый флаг показать надо.
— Почему так?
— Потому что ты забыл о людях, за которых ты отвечаешь.
— Мы с тобой не в такие штормы попадали, Муса. Вспомни сорок пятый год.
— И о людях, которые отвечают за тебя, — продолжал Мусаев. — О Николае Артемовиче. Он не сможет спать ночь. Надо показать белый флаг.
— Ну что, начнем, ребята? — сказал Мордик.
Его не интересовали эти разговоры. Он приехал работать — так и надо начинать работать.
— Подожди. Покажем флаг, — проговорил Мирза.
Но флаг не помог. Ветер настолько усилился, что катер не смог пристать к буровой. Его бросало из стороны в сторону, вскидывало корму так, что становилось видно бешено вращающийся винт, и два раза катер чуть не разбило о сваи. Наконец, прокричав что-то в рупор, капитан направил судно назад, к пристани, но, не доехав туда, бросил якоря и остался ждать конца шторма в море.
— Ну, начнем, ребята… — повторил Мордик. — Или еще капитулянтским флагом махать будете?
— Начнем, пожалуй, — отвечал Мирза. — Надевайте пояса и привязывайтесь веревками к стойкам.
Работа состояла в том, что надо было двадцатичетырехметровые секции лифтовых труб, лежащие на настиле у отверстия скважины, одну за другой поднимать с помощью тракторной лебедки крюком, а после того, как секция повиснет, навинчивать нижний ее конец на верхний конец уже опущенных труб и постепенно погружать всю колонну в скважину. Это следовало делать до тех пор, пока общая длина колонны не достигнет 2400 метров. Работа длительная и кропотливая. Как только принялись за нее, стало ясно, что во время шторма ничего не выйдет. Волны шлепались на настил, и брызги взвивались высоко вверх. Разговаривать было почти невозможно. Ключ, тяжелый гаечный ключ, пополз по скользким доскам так, как будто его притягивали магнитом.
— Держи! — закричал Мирза, наступив на него ногой.
Но самым страшным было то, что полутонный крюк, служащий для подъема труб, мотался на тросах из стороны в сторону, как язык колокола, и направить трубу в центр скважины было невозможно.
Крюк качался, трос ударял по доскам «голубятни», труба, повисшая на крюке, билась о стойки вышки и жалобно стонала, а Мирза с ловкостью мальчика, играющего в пятнашки, увертывался от нее.
— Надо кончать, мастер, — прокричал Мусаев. — Стукнет по голове — и крышка.
— Да, надо кончать, — согласился Мирза и дал знак трактористу опустить трубу на настил.
В это время от голубятни оторвалась доска и, цепляясь за перекладины вышки, плюхнулась в море.
— Идите в будку! — закричал Мирза. — Все в будку!
В маленькой дощатой будке было тепло и уютно. В углу висел телефон, и стены вокруг него были исписаны номерами. Мусаев и Мордик сели на скамейку, а Мирза и тракторист устроились на полу у них в ногах. У всех были мокрые, серые от холода лица.
— Надо хоть петлю на двери поправить, — сказал Мордик, который ни минуты не мог сидеть без работы.
— Подожди, дай подышать, — остановил его Мусаев. — Тебе бы все время руками шевелить.
— Когда сидишь сложа руки, сильнее есть охота, — ответил Мордик.
— И пить охота, — добавил тракторист.
— Мордик, есть хочешь? — спросил Мирза. — Давно бы сказал. Со мной не пропадешь. Сейчас я тебе дам хлеба.
Мирза полез в карман плаща и вынул оттуда влажное месиво из хлеба, табака и обертки папирос «Беломор». Лицо его сделалось таким растерянным, что Мордик захохотал, откинувшись к стенке.
— Вон как стучит, — прислушиваясь к грохоту ударяющих о доски голубятни тросов, проговорил Мусаев. — Надо бы блок до самого верха подбасить.
— Пробовал басить, не идет, — ответил тракторист, — там дыру досками закидало.
— Тогда расчалить надо, — продолжал Мордик.
— Ты всегда работу найдешь, — Мирза улыбнулся.
— Ясно, надо расчалить. А то голубятню свалит.
В будке воцарилось молчание.
— Погоди-ка, мастер, — сказал вдруг Мусаев. — А если под голубятней одну или две струны троса подтянуть веревкой с наветренной стороны, так, наверное, крюк болтаться не будет. Может быть, и трубы поднимать сможем? А?
— Правильно, — подтвердил Мордик.
— Как же ты подтянешь? — спросил Мирза. — Туда же лезть надо.
— Конечно, надо. Я полезу и еще кто-нибудь — чтобы меня держать.
— Нет, этого делать нельзя.
— Почему нельзя?
Мирза хитро прищурился.
— Потому что ты забыл, что есть люди, которые за тебя отвечают.
— Ничего, мастер. Такие ли дела мы делали с тобой в сорок пятом году!
Все рассмеялись. Мирза протянул Мусаеву руку, и тот хлопнул по ней в знак дружбы и согласия.
— Давайте жребий кидать, кому лезть, — предложил тракторист. — Я полезу, и еще кто?
— Я полезу, я уже сказал, — проговорил Мусаев.
— Ты, тракторист, сиди, — сказал Мирза, — это не твое дело…
— Все хотят лезть, — хмуро перебил Мордик, — тут жребий кидать надо, чтобы решить, кому здесь оставаться номера на стенке читать.
После короткого спора Мирза начальническим тоном назначил на эту рискованную работу Мусаева, инициатора ее, и себя.
