Борис Полевой - До Берлина - 896 километров
Сначала разговор шел через переводчицу. Лола трудилась на совесть. Потом вдруг выяснилось, что дуайен союзников хорошо говорит по-русски.
— Да, это мой материнский язык, — подтвердил новый знакомый. — Моя мама была русская. Она была курсисткой Высших женских курсов в Москве и вместе с родителями эмигрировала в Америку после первой вашей революции. Свои первые слова все мы, ее дети, произносили по-русски. — А потом с неожиданным простодушием произнес: — Мое настоящее имя Осип. Зовите меня Осип.
Осип был высокий худой человек с рыжим чубом. Его лицо, шея и руки были, будто охрой обрызганы, осыпаны большими веснушками. По-русски он говорил действительно хорошо, даже изящно, как говорят старые интеллигенты.
— Я не ас репортажа. Я представляю небольшую газету. — И вдруг признался: — Это мой русский язык сделал меня дуайеном для этой встречи. Только для этой встречи. — И вдруг попросил: — Если можно, скажите, ваши войска пойдут на Прагу? Какая армия? Когда?
Я насторожился и невольно вопросительно посмотрел на Осипа.
— Ну, а как же ваше настоящее имя, сэр Осип?
— Меня зовут Джо. Осип — это Джо по-американски. Осип, Иосиф, Джозеф и Джо, — ответил он с простодушнейшим видом. И тут же, спохватившись, добавил: — А что, я задал вам нетактичный вопрос?
— Нет, отчего же. Но ведь мы с вами репортеры. Мы пишем о том, что произошло, а не о том, что произойдет. У нас как-то не принято говорить о пожаре за несколько минут до его возвращения. А у вас?..
— Мне бы очень хотелось узнать, что произойдет в Чехословакии. Судьба Берлина ясна. Но Прага… Мои читатели очень интересуются Прагой.
Произносил он это, кажется, искренне, и мне хотелось ему помочь. Но как? На всякий случай я сказал:
— Задайте свой вопрос маршалу Коневу.
— Вы думаете, это можно? Он мне ответит?
— Попробуйте. А потом, может, и мне расскажете, что произойдет, я этим тоже интересуюсь.
Между тем в соседней гостиной между двумя командующими происходила дружественная беседа, Бредли как раз показывал Коневу карту размещения войск на линии смычки фронтов двух армий. Оба они, склонившись над ней, представляли действительно интересную группу — два союзнических полководца над картой. Со мной был фотоаппарат. Я попросил Осипа-Джо подержать футляр и сфотографировал их. У Осипа-Джо фотоаппарата не было. Оценив значение такого кадра, он мгновенно убежал, чтобы одолжить аппарат у кого-то из своих коллег, позабыв даже вернуть мне футляр.
За обеденным столом мы сели рядом слева от стола генералитета. Из наших генералов были за столом члены Военного совета генерал-лейтенант К. В. Крайшоков, генерал Н. Т. Кальченко, командующий 5-и гвардейской армией А. С. Жадов, командир стрелкового корпуса Г. В. Бакланов, части которых встречались с американцами в тот памятный день на Эльбе. Стол был обильный. Вдоволь было и икры, и белорыбицы, и водки. Но я заметил, что Осип-Джо не пьет и, не выпуская из рук блокнота, делает в нем какие-то заметки. Ну что же, если он даже и не представитель скромной провинциальной газеты, как он рекомендовался, все же не худо будет, если он зафиксирует те сердечность и дружелюбие, которые царят за этим столом. А добросердечность была несомненная.
Вот короткие отрывки из тостов, которыми обменялись И. С. Конев и Омер Бредли. То, что я успел записать на уголке бумажной салфетки.
Конев:…Мы приходим к великой нашей победе через такие испытания в боях, каких не доводилось еще испытывать ни одной армии мира… Наша победа будет желанной победой. Народ наш заплатил за нее миллионами жизней, но наша Красная Армия выходит из этой нечеловечески трудной войны еще более могущественной, чем она была в ее начале… Большую роль в исторической победе антигитлеровской коалиции сыграл американский президент Франклин Делано Рузвельт, имя которого с уважением произносится в нашей стране. И за этим столом я хотел бы с особым уважением помянуть имя этого великого антифашиста, немало сделавшего для победы войск антигитлеровской коалиции, и выразить надежду, что его преемник продолжит дело Рузвельта и укрепит дружбу наших народов, рожденную боевым братством в дни войны.
Тост был закончен здравицей в честь американских союзников.
Бредли:…Для меня большая честь встретиться за этим столом со славным предводителем войск группы Первого Украинского фронта. Наш народ всегда с восхищением следил за боями и победами славной Красной Армии, и мои солдаты и офицеры стремились подражать боевому примеру, которые подавали им войска Первого Украинского фронта… Сейчас, когда победа близка, можно лишь выразить сожаление по поводу внезапной и безвременной кончины президента Рузвельта, который столько сделал для достижения победы войск антигитлеровской коалиции… Ваш пример доблести и мужества — огромный вклад в нашу общую победу над армиями нацизма.
Тост был закончен здравицей в честь славной Красной Армии и ее Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина.
Ну, а потом гости перешли в большой зал, где должен был выступать красноармейский ансамбль Первого Украинского фронта. Киевская артистка Лидия Чернышева организовала его сразу же, как только была освобождена столица Украины. Сначала это был просто солдатский хор. За полтора года под ее руководством этот хор вырос в такой ансамбль, какой мог дать фору любому профессиональному коллективу. Нам доводилось его видеть то в одной, то в другой наступающей части. Иногда он как бы распочковывался, разбивался на маленькие группки из нескольких певцов и плясунов, которые выступали прямо на передовых во время редких боевых затиший. Но в целом мне еще не доводилось слышать. И я был поражен. Боже ж мои, какое он произвел впечатление на союзников. На суровом лице Бредли появилось просто-таки растроганное выражение. Когда пели "Реве тай стогне…", несколько американцев, по-видимому украинского происхождения, украдкой вытирали слезы. А когда певцы на английском языке грянули весьма популярную у нас американскую солдатскую песенку "Нашел я чудный кабачок", и с гостями и с хозяевами произошло что-то непередаваемое. Те и другие вскочили и, вторя ансамблю, по-русски и по-английски подпевали певцам. Потом спели тоже известную у нас песню американских летчиков:
"Мы летим, ковыляя во мгле,
мы идем на последнем крыле".
Ну, а о танцах и говорить нечего: и русская пляска, и украинский гопак вызвали такой гром аплодисментов, что лучшие военторговские официантки, отобранные из всех столовых фронта, позабыв свои обязанности, стояли в проходах, пораскрывав рты.
— Это великие артисты, да? Это из Москвы, да? Ну зачем вы скрываете, так могут танцевать только настоящие артисты, — с упреком говорил мне Осип-Джо. — Мне-то, Борис, вы можете сказать, что они прилетели из Москвы или Киева. Кто же поверит, что такой ансамбль может образоваться на фронте из солдат?
Под конец этого вечера ко всему виденному и слышанному добавилась еще одна красочка. Подошла хорошенькая корреспондентка в форме солдата американской армии. Лолы рядом не оказалось. Мою напарницу, демонстрировавшую одновременно и ум, и красоту советских женщин, взяли в плен американские штабисты. Но Осип-Джо любезно перевел мне слова коллеги. Оказывается, корреспондентка эта привезла с собой номер своего журнала и хотела показать его нашему командующему. В номере этом на целую страницу был изображен дружеский шарж, созданный на основе известной васнецовской картины "Три богатыря". Богатыри, как им и полагается, сидели на своих мохнатых богатырских конях, но у них были сегодняшние, знакомые черты. В Илье Муромце, сидевшем в центре, легко было узнать маршала Г. К. Жукова, в Добрыне Никитиче — И. С. Конева, а в Алеше Поповиче — маршала К. К. Рокоссовского. В подписи значилось: русские богатыри.
— Как вы полагаете, ваш маршал не обидится, если я ему покажу этот шарж? Кто он был, этот… — и она с трудом выговорила: — Добрыня?
— Э-э-э… Ну как вам сказать… В русском эпосе это выдающийся военный… Среди своих собратьев он слыл джентльменом… Один из самых любимых богатырей…
— А я не покажусь слишком назойливой, если при этом попрошу маршала оставить на этом рисунке свои автограф?
— Полагаю, что нет…
— И еще… — Тут собеседница замялась. — Могу я задать ему вопрос?
Тут Осип-Джо прервал перевод и сразу увел разговор в сторону, но я все-таки ухитрился понять, что очаровательная собеседница тоже желала бы узнать, будем ли мы брать Прагу. Уже второй из гостей интересуется Прагой. Смятение Осипа-Джо тоже не могло ускользнуть от моего внимания. Должно быть, этот вопрос особенно занимает сейчас американцев.
Мы уже знали, что командующий мощной немецкой группировкой «Центр» фельдмаршал Шёрнер стягивает, свои войска к Праге. Знали, что население Праги, вдохновленное победами Красной Армии, подняло антигитлеровское восстание. Слышали передаваемые по радио призывы пражских повстанцев, обращенные к союзннческому командованию и к Красной Армии. Сопоставляя все это, легко было догадаться, что Шёрнер, возможно, мечтает втянуть свои войска в город и под прикрытием пражских святынь отсидеться там до подхода американских армий. Наверное, отсюда и происходил повышенный интерес коллег к нашим намерениям на левом фланге фронта.
