Кирилл Голованов - Матросы Наркомпроса
«Где же Майдан? — размышлял Святогоров, увлекая путешественников в лагерь. — Почему он пошел отдельно?»
А Майдан и товарищи ощупью пробирались по подземным переходам. Рассеянный свет, местами проникавший через амбразуры и распахнутые броневые двери, помогал мало. Длину ходов сообщения Димка измерял шагами и рисовал на бумажке схему укреплений. Схема получалась грубой, но все же помогала разобраться в каменном лабиринте. Пустые подвалы казались ребятам таинственными.
— Ау, ау! — перекликались исследователи. Гулкие своды вторили голосам со всех сторон.
— Ау! — раздалось в ответ совсем рядом. Димка шагнул вперед и наткнулся на острый луч карманного фонарика.
— Дмит'ий Майдан! — сказали из темноты. — Что вы здесь делаете?
— Изучаю вражескую оборону, — не растерялся Димка.
— Кто здесь вместе с вами? — спросил командир роты.
— Я один, — доложил Майдан.
Неподалеку послышался шорох. Оль поднял фонарик, но он светил всего на несколько метров.
— Гм. Мне казалось, что т'ое…
— Здесь раскатистое эхо, — возразил Димка. Для примера он издал знаменитый матросский клич: — Полундра!
— Ндра-а… Ра-а… А-а! — отозвалось подземелье.
— Весьма п'авдоподобно, — сказал Ростислав Васильевич. — Но это усугубляет ваше положение. Какое легкомыслие! Здесь могли быть мины. Подставляете — получить 'анение или сломать ногу и остаться без помощи в темноте.
— Виноват! — сказал Майдан. Прямо из подвала он отправился на камбуз. На три дня Димка поступил в распоряжение Елены Эдуардовны на предмет чистки картошки.
В лагере Святогорова уже разыскивал рассыльный. Его срочно вызывали в штаб к старшему политруку. Петровский сидел темнее тучи.
«Неужели ему уже все известно? — обеспокоился Михаил Тихонович. — Мальчишки могут подумать, что я нарушил свое слово».
Но командира взвода вызвали в штаб совсем по другому поводу. Петровский протянул ему почтовую карточку и предложил ознакомиться. Святогоров быстро пробежал текст и рассмеялся.
— Ничего не вижу смешного, — холодно заметил старший политрук. — С чем здесь сравниваются лагерные сборы? Какие снаряды? Кто заставляет купаться в озере? Какой шторм?
В штабе появился командир роты Оль. Он, в свою очередь, прочитал открытку и тоже заулыбался.
— Сговорились вы, что ли? — спросил Петровский. — Нашли анекдот. Я этого юнца еще с зимы запомнил. Бросал хлеб в урну для окурков. Избалованный тип.
Старший политрук бушевал не на шутку. Хорошо, что открытка ученика Гасилова попалась на глаза преподавателю Артяеву, который перебирал почту, готовя ее к отправке на пароход. Можно себе представить, какой скандал подняла бы мамаша, получив с Валаама такой привет. В лагерь зачастили бы комиссии гороно. Поди потом доказывай, что ты не верблюд.
— Насчет комиссий вы, пожалуй, п'авы, — заметил Оль. — 'азби'ательство было бы очень неп'иятным для Василия Игнатьевича А'тяева. Не случайно он больше всех беспокоился.
— В чем дело? — удивился старший политрук.
— Гасилов получил несправедливое наказание, — объяснил Михаил Тихонович и коротко изложил суть.
— Я не стал отменять взыскание, чтобы не под'ывать авто'итета дежу'ного по лаге'ю, — добавил командир роты.
— По всей вероятности, его следовало бы отменить, — покачал головой Святогоров. — Дело не в самом наказании, а в его воспитательной роли. Ученик
Гасилов был оскорблен несправедливостью, вот у него и заработало воображение.
Получив эту информацию, Петровский сразу остыл и стал слушать внимательнее. Старший политрук понимал, что теперь открытка ученика выглядела в ином свете, и это требовало дополнительного разбирательства.
Постепенно в штабе собрались преподаватели.
— Надо еще установить лицо родителей данного ученика, — возмущался Артяев. — Здесь имеет место политическая клевета: «Ваш каторжник».
— Читать не умеете, — заметил Оль. — Слово-то взято в кавычки.
— Не имеет значения, — отмахнулся учитель биологии.
— Очень даже имеет, — вмешался литератор Марусенко. — Могу дать точную справку: «Кавычками выделяются также отдельные слова и выражения, употребляемые в необычном смысле, иронически».
— Как нам поступить с автором? — спросил Петровский.
— Разрешите, я поговорю с Гасиловым, — предложил Михаил Тихонович. — Его следует убедить, чтобы он взял свою открытку обратно.
— Прежде всего в том, что такие письма писать нельзя, — уточнил старший политрук и засмеялся. — Можно себе представить, что было бы с родителями.
Совещание в штабе лагеря неожиданно превратилось в маленький педсовет. Преподаватели говорили о том, что в первое же воскресенье лагерь стал неуправляемым. Ученики разбрелись по острову и начали куролесить.
— Еще один такой выходной день, — признался Михаил Тихонович, не вдаваясь, однако, в подробности, — и можно сойти с ума…
* * *На следующий день в лагерь приехал директор спецшколы Сергей Петрович Уфимцев. Он задержался в Ленинграде для оформления документов выпускников, которые распределялись без вступительных экзаменов по военно-морским училищам. Всю неделю директора осаждали перепуганные родительницы, которые где-то услышали, что пароход «Володарский» на Ладожском озере попал в шторм.
— Нет, никого не смыло, — терпеливо отвечал Уфимцев. — Откуда такие сведения?
Выявить источники тревожной информации директору не удалось, а сам он располагал лишь телеграммой Петровского о том, что добрались благополучно.
В лагере Сергея Петровича встретил только дежурный. Ученики находились на занятиях. Не теряя времени, Уфимцев стал знакомиться с обстановкой. В некоторых палатках он обнаружил грязь и плохо заправленные койки, в лесу за казармой встретил ученика в трусах, который подогревал на костре объемистый чайник.
— Чем занимаетесь? — спросил директор.
— Робу стираю, — вскочил Гена Ковров. — Вчера запачкалась.
— Рабочее платье… в чайнике? — не поверил Уфимцев и лично приподнял крышку. Но ученик не обманывал. В мыльной пене булькала ткань, а кипящая жижа по цвету напоминала кофе.
— Большой сбор! — распорядился Сергей Петрович, не дожидаясь окончания занятий.
Когда роты выстроились на линейке, директор выступил вперед и вместо приветствия заявил:
— Не лагерь, а женская баня!
В подтверждение этого тезиса Сергей Петрович сообщил, что нашел в одной из палаток заляпанный грязью «предмет типа сапог», а в другой палатке под койкой лежали завернутые в газету куски вещества, «оказавшегося тротилом».
— Террористы! Кого захотели взорвать? — бушевал директор.
Затем ученикам была представлена полуголая фигура с чайником в руках.
— Покажите всем, — распорядился Уфимцев. Генка послушно засунул в чайник палку и зацепил дымящиеся брюки.
— Боже мой, — всплеснула руками Елена Эдуардовна. — В пищевой посуде…
Ученики зашевелились в строю. Кто-то выкрикнул: — Где же еще стирать?
Старший политрук подошел ближе к директору и заметил, что тот излишне возбужден. Надо было как-то выходить из положения.
— Давайте поздороваемся с директором, — скомандовал старший политрук, и строй дружно отозвался: «Здрасс!» — А теперь покажем вольные упражнения! — распоряжался Петровский.
Уфимцев обомлел, но спорить не стал. Вскоре он убедился, что подготовка к физкультурному параду продвигается вполне успешно.
В штабе старший политрук объяснил директору, что его претензии следует адресовать не к ученикам. Упустили из виду оборудование прачечной, сушилки. До сего времени из Ленинграда не прибыла флотилия шлюпок для обучения гребле и управлению под парусами. Что же касается тротила, то здесь, он согласен, проморгали. Виновники будут наказаны. Оказалось, взрывчатое вещество добыли из расколотого снаряда. Но без детонатора тротил особой опасности не представлял. На педагогическом совете лагеря уже продуманы меры по организации коллективного отдыха учеников. Так что подобных происшествий больше не будет…
— Вольные упражнения понравились, — смягчился Сергей Петрович.
ГЛАВА 25. КРУТОЙ ПОВОРОТ
Самое тяжелое в лагере — это ночная вахта. Совсем не из-за комаров, которые эскадрильями вьются над головой, выжидая удобного момента для пикирования. Хуже всего тишина. Димка Майдан улавливал бормотание и глубокие вздохи, доносящиеся из палаток, затем скрип песка под ногами у Билли Бонса, который возвращался к штабному домику с поздней прогулки.
Время заснуло. Стрелки единственных во втором взводе часов, которые с благословения их хозяина Генки Коврова уже вторую неделю дежурили под грибком, совсем не двигались, и Димке чудилось, что часы испортились. Но они тикали неторопливо, как будто тоже дремали.
