Иван Филоненко - Земные наши заботы
В МГУ я пришел спустя месяц, но теперь уже не для того, чтобы очерк написать о ректоре (не успел). Пришел, чтобы ответ получить на вопрос о том самом «методе бригадира». Однако кому задать его? Тут 258 кафедр, 350 лабораторий, в том числе 26 проблемных, 11 учебно–научных станций, обсерватория и ботанический сад, берущий свое начало от «аптекарского огорода», созданного еще в 1706 году по указу Петра I, а позже переданного университету. При МГУ действуют Московское математическое общество и Московское общество испытателей природы.
— Притом старейшие, — подсказали мне. — Общество испытателей природы, например, основано еще в 1805 году, издает свой журнал.
Это уже ближе к цели. Однако… и в естествознании не одна, а две «точки роста» этой науки. Одна из них — молекулярная биология. Это теоретическая база современной биологии, сельского хозяйства и медицины. Вторая — биогеоценология, теоретическая база науки о биосфере, а значит, и той практической основы, без которой вопросы охраны природы в условиях все возрастающего влияния на нее человека если и будут решаться, то скорее на ощупь, по интуиции.
Знал, что в МГУ есть научный совет по проблемам «Человек и биосфера», которому Рем Викторович немало помогал окрепнуть, стать на ноги…
Так я встретился с профессором Вадимом Дмитриевичем Федоровым, председателем этого совета.
Позвонил, договорился, пришел на кафедру гидробиологии, которой он заведует, — и попал, как мне сначала показалось, в какую–то нескончаемую толчею, напомнившую мне почему–то улей, когда одни пчелы в леток стремятся, другие из него летят. Быстро, сосредоточенно, ни на минуту не задерживаясь. Студенты, лаборанты, преподаватели. И все к нему, к профессору, без доклада секретарши, которая едва успевала соединять его по телефону то с одним, то с другим понадобившимся по делу человеком.
— Совещание? — спросил я, потому что назначенное время встречи уже подошло, а толчея не прекращалась.
— Нет, — ответила секретарша, — кто с чем. — И посоветовала заходить, потому что конца–края этому все равно не будет.
Тут и сам профессор в двери появился. Обо мне, должно быть, вспомнил. А он…
— Таня, Виктор, заходите… — Увидел меня и тоже зазвал. А в кабинете и без Тани, Виктора и меня несколько человек спорили о чем–то. Профессор присел к круглому столику посреди комнаты и меня к нему же пригласил.
— Пусть они пока спорят, а мы тем временем поговорим с вами.
Это, как оказалось, устраивало всех, потому что в ходе нашей беседы профессор, извиняясь, короткой репликой вносил ясность в продолжавшееся обсуждение. В свою очередь и те, кто тут был, кто еще входил, успевали вставить какую–нибудь фразу в наш разговор, в ответ на которую профессор или соглашался, или категорически возражал.
Исподволь я начал осваиваться в этой непривычной для меня обстановке, где никакого чинопочитания, где студент мог высказать любое мнение, даже противоположное мнению именитого учёного, и того это нисколько не раздражало, как не смущало и студента.
— Элементарный пример экологической нашей неграмотности, — опередив профессора, ответил молодой человек, когда я рассказал о случае на бахче. — Отсюда и ошибки поведения.
— Вовсе даже не элементарный, — улыбнулся профессор. — Очень интересный пример…
Я уже знал, что при разработке глобальных вопросов будущего биосферы ученые МГУ поставили перед собой вполне конкретные задачи: отыскать, учесть, а затем и устранить нежелательные последствия деятельности человека в биосфере, те последствия, которые вызваны ошибками его поведения. Прочитал я это и подумал: значит, все последствия ученые связывают с поведением человека? Спросил тут же об этом.
— Да, — подтвердил профессор, — все последствия, от незначительных до глобальных, — это ошибки нашего поведения. Многие из них — по экологической неграмотности. Об этом и пример ваш.
Я высказал сомнение: в «боях» с грачами принимали активное участие и агрономы, то есть специалисты, знакомые с естественными науками.
— Плохие они специалисты, если не знакомы с основами охраны природы, — возразил Вадим Дмитриевич. — А не знакомы потому, что преподавание такого курса во многих учебных заведениях еще не ведется, а если и ведется, то не на всех факультетах, хотя и есть по этому поводу специальные постановления.
— Может, нет программы? — я вспомнил разговор с учителем, который сетовал на то, что на пришкольных участках, в ученических бригадах и школьных лесничествах учат лишь выращивать ту или иную культуру. Неплохо учат. Но чисто профессиональных навыков в этом деле мало, нужно еще привить человеку экологическую этику, воспитать в нем прочное чувство нерасторжимой связи с природой и ответственности перед ней. А вот этого–то в учебниках почти нет…
— Наш научный совет уже давно разработал вузовскую программу обучения и рекомендации к ней. Но… даже в нашем университете воспользовались ими всего два–три факультета. По старинке считаем: учить этому агрономов, лесоводов, мелиораторов нечего, они в вопросах природопользования и без того грамотные. А учить специалистов инженерного профиля — и вовсе надобности нет, они прямо не связаны с природой…
— Тоже ошибки поведения?
— Да, конечно…
Через несколько дней после этой беседы я прочитаю в материалах состоявшейся в нашей стране Межправительственной конференции по образованию в области окружающей среды такие слова:
«Дальнейшее развитие экономики, науки и культуры не может осуществляться без учета последствий влияния человека на природу. И понятно, что воспитание бережного, внимательного отношения к окружающей среде, расширение знаний и навыков, необходимых для ее охраны и ее улучшения, должны стать неотъемлемой частью общей системы просвещения, подготовки кадров».
Прочитаю и подумаю: как эти слова перекликаются с теми, которые я слышал в кабинете ученого!
— Без такого всеобщего просвещения и образования, — сказал тогда профессор, — даже специалист, имеющий дело с природой, похож на школьника, которому привили лишь профессиональные навыки.
Я согласился с ним. Согласился потому, что совсем недавно столкнулся вот с каким фактом: ученые Оренбургского научно–исследовательского института охраны природы встали на защиту уникального лесного массива от… лесоводов, вырубающих естественные лиственные насаждения в нем. А этот Шубарагашский массив — самый южный островок естественной лесной растительности в степном Оренбуржье, на границе с полупустыней. Он защищает пахотные угодья южной части Соль — Илецкого района от заноса их песками, от ветровой эрозии, а посевы сельскохозяйственных культур — от губительного воздействия суховеев.
Шубарагашский массив — всего лишь остаток некогда произраставших здесь обширных лесов, в которых росли дубы и сосны. Он мог бы стать естественной базой для широкого изучения условий лесомелиорации песчано–бугристых земель в бассейне Урала. Но, к сожалению, этот уникальный лесной массив и до сегодняшнего дня почти не изучен. Не изучен, хотя и давно освоен. Все естественные насаждения из березы, осины, черной ольхи пройдены рубками ухода. Но именно они и привели к резкому снижению густоты леса, или, как говорят специалисты, — полноты древостоя. Не давным–давно, а уже на наших глазах исчезли последние экземпляры черной ольхи диаметром до одного метра. Вот какие были здесь богатыри деревья! Исчезли и редкие здесь березовые рощи. А какие были! В результате рубок (и рубили не лесозаготовители, а лесоводы!) полностью подорвана способность леса к самовосстановлению и саморегулированию.
К сожалению, и ныне существующее лесопользование предусматривает систематическую, поэтапную вырубку естественных насаждений и постепенную замену их искусственными. Понять лесоустроителей, составивших подобный план ведения хозяйства, можно. Они, постоянно имеющие дело с настоящими лесами, увидели здесь корявые деревья и вроде бы даже не лес, а запущенные и малоценные насаждения, которые в лесной полосе России подлежали бы сплошной вырубке. Вот и наметили: реконструировать низкопродуктивные насаждения. Сказался тот самый узковедомственный подход, который, даже при благих целях, но без учета всего комплекса природных условий, наносит вред природе. Не было учтено ни исключительно важное научно–познавательное, ни уникальное хозяйственное и естественно–историческое значение Шубарагашского леса. Поэтому ученые и предложили безотлагательно пересмотреть существующее лесопользование и придать ему совсем иное направление.
— В этом, думаю, лесоводы вас поддержат, — высказал я свое предположение оренбургским ученым.
— Мы тоже так думали. И ошиблись. Наши предложения в областном управлении лесного хозяйства вызвали обратную реакцию: все, мол, хорошо в наших лесах, а состояние лесного хозяйства в массиве за последние годы даже улучшилось. Ссылаются на увеличение лесопокрытой площади… вязом мелколистным. Но, позвольте, вовсе не нужно быть специалистом, чтобы установить: эти насаждения чужды природе Шубарагашского массива. Большая часть вязовников засохла, а около сухих стволов, имеющих высоту 3–4 метра, развивается мелкая безжизненная поросль.
