Альберт Мифтахутдинов - Спроси заклинателей духов
Мы делаем зарядку, массаж. Мышцы по-прежнему болят. Пока что главная ценность похода в том, что мы вышли из прокуренных кабинетов. Чувствуется резкое обновление организма.
Сидим в палатке при свече… Играем в карты. Иногда раздается безответственный голос Козлова:
— Я бы сейчас и молочную кашку съел.
Я пытаюсь доказать Виталию бесполезность сахара, даже его вред, и совсем уж нелогично прошу выдавать его поболее. Но он неумолим. Он ответственный за продукты, а каптенармусу положено быть скаредным.
Мы всего в семидесяти километрах от исходной точки, а нам уже не везет. Ну что ж, это неплохо. Говорят, есть примета — если плохой старт, будет хорошим финиш. В любом случае главное — не терять оптимизма и смотреть, чтобы друг не слишком нагло передергивал в карты. Хотя соль любой игры — нарушение правил.
Глава прощания 5
В походе теряются только нужные вещи, потому что ненужных у тебя нет. Потерял перчатку Козлов. Запасной нет. Сжег на костре хорошую портянку. Пришлось разорвать одну рубаху. Выходит, портянку нашел, но потерял рубаху, Система «тришкин кафтан», оказывается, очень живуча. Но зато щедрая волна выбрасывает на берег много нужных в нашем походном хозяйстве вещей.
Нашли металлическую флягу из-под бензина для мужских зажигалок. Нашли полиэтиленовый шприц. Нашли металлическую коробку оригинальной конструкции. Пену выбросили, коробку приспособили под порох. Еще одна коробка, наполненная пеной, но уже другой конструкции. На сей раз коробку выбросили, а пену использовали. Кусок свечи — пригодится. Полиэтиленовый кусок метр на полтора неизвестного происхождения. Это пригодится очень.
…В бинокль видим две избушки. Идем хорошо. Через несколько часов нас встречает свора собак. Избушки стоят на берегу Куэквуня. Сверяемся с картой. Отлично, — значит, в среднем мы делаем по тридцать километров в день, как и было запланировано. Вернее, не в день, а за ночь. Мы идем ночью, потому, что ночью холоднее. Днем, когда солнце, в палатке очень тепло и спится хорошо. А ходить лучше в холод.
Видимость одинаковая и днем и ночью — круглосуточный полярный день.
…Хозяин избушки чукча Таеургин. Ему пятьдесят два года. Когда-то в этих местах был колхоз имени Куйбышева. С сорок третьего года по сорок седьмой Таеургин был его председателем. Усадьба была на Пильхинской косе. Сейчас от всего колхоза здесь только Первый Председатель. Таеургин отсюда не уходит, это его родные места. Он не может покинуть эти края. Колхоз оставил ему два домика, иногда трактор завозит запасы угля на зимовку, продукты, и снова Таеургин наедине с океаном, с воспоминаниями.
Мы говорим Таеургину, что держим путь к Пильгину.
— О! — говорит он. — Хорошо…
Он не понимает, что у нас нет ассоциаций с Пильгином. Это у него там все связано с его жизнью, а мы-то там еще не были.
Но Гольцев тоже говорит:
— Хорошо…
Сезон тяжелый. Таеургин убил всего двадцать нерп. Мы рассказываем о нерпах, что встречались нам на пути. Старик собирается на охоту.
— Если б у меня были продукты, я бы вам много дал на дорогу, а у меня сейчас ничего нет… Трактор еще не приходил.
Старик предлагает нам рис и макароны и пачку «Севера».
Мы отказываемся. Мы берем у него немного муки и даем деньги. От денег он отказывается. Мы устраиваемся на ночлег во втором пустом домике. Пока мы с Козловым допивали чай, неутомимый Гольцев успел растопить печь, напустить дыму, изучить чердак и крышу, прочистить трубу, и вот мы теперь в тепле. Виталий вообще мастер на все руки. Он главный набиватель патронов, печник-трубочист, бетонщик, фотомастер, повар и вообще технический гений экспедиции, ее Коммерческий Директор.
Погода как на заказ. Солнце. Мы бежим на реку, моемся в ледяной воде. Ради такого блаженства можно идти еще час. Но такой день — последний в этом сезоне. Так сказал Таеургин, уходя на охоту.
Ветер переменился, он будет дуть нам в спину. Решаем после сна поставить на лодку парус и форсировать лагуну. Река стремительная, и нам будет трудно. Но сначала завтрак — и сон.
…Возвращается Таеургин ни с чем. Ему не везет. Устанавливаем на лодке парус. Но резиновую нашу «Марусю» крутит, идти нельзя. Тогда Таеургин грузит нас на свою шлюпку, заводит мотор, и мы потихоньку переплываем реку. Он отвозит нас километра за два, дальше мелководье и шлюпка не пройдет.
Мы выходим на Пильхинскую косу, помогаем старику сняться с мели, прощаемся. Всегда грустно прощаться с хорошим человеком.
Из дневника Виталия Гольцева: «Моржи тут очень редки. В 1964 году их совсем не было. Несколько лет назад вышел на берег очень худой морж. Старик убил его. Валяется старый разбитый череп. В прошлом году было много гренландских китов. Шли близко у берега. Белуха бывает, но не часто. Небольшие стаи идут на восток. На запад белуха не идет, не видел старик косяков, идущих на запад. Спросил о нарвалах. Он не знает. Я описал ему их.
Никогда не встречал. Нерпы немного. Лахтак тоже редок. В реке встречается голец, но мало…»
Так что же держит Таеургина здесь, в местах, покинутых людьми? Может быть, память. Память о том, чего мы не знаем. Это его земля. «Человек ищет, где лучше…» Странная поговорка. А Таеургин не ищет. Он просто всегда вместе с этим берегом, вместе с океаном. Это его земля. И он с ней — и в удаче, и в невезении.
Мы идем к Пильгину. Сильный холодный ветер. Вместо утерянной перчатки я приспособил носок. Второй носок вместо кисета — в нем храним табак.
Вот оно, становище Пильгин. Один круглый деревянный дом, наподобие яранги. И несколько бочек с древним, как этот дом, жиром морзверя. Стекол в доме нет — выбиты. Внутри дома лед и груда банок. Сотня банок с кабачковой икрой и зеленым горошком. Банки черные. Сдираю этикетку — «Наркомпищепром, 1947 г.». Мы старше баночек всего на десять лет.
— Если б мы пришли сюда, хотя бы в комсомольском возрасте, эти банки были, бы еще съедобны… — меланхолично замечает Виталий.
Готовим ужин.
…Козлов плохо себя чувствует. Посинел от холода, дрожит. Идет, опираясь на палку. После ужина Козлов говорит, что ему надо возвращаться. Боится, дальше будет хуже.
Мы сидим молча и не смотрим друг на друга.
Ну что ж, мы тоже не предполагали, что поход будет столь трудным. Я отстаю от ребят на сто — сто пятьдесят метров. У меня что-то с бедром. Это от нагрузки. Если Козлов уйдет, часть его груза ляжет на нас.
Конечно, он собрался в экспедицию за один день, а мы грезили ею почти год. Вот в чем все дело. Решение уйти возникло у него после того, как мы подсчитали, что до Биллингса еще три пятых пути.
До Куэквуня возвращаться ему часа четыре. Там надо будет разжечь костер и ждать до тех пор, пока его не заметит старик. Только старик может перевезти его. От костра до дома через реку метров пятьсот, рано или поздно старик заметит.
— Если будет снег и дождь, на берегу есть нарты с толем и брезентом. Соорудишь чего-нибудь…
— Я помню, где нарты…
— Лежи, жди и не ешь все сразу… Придерживайся походной нормы, пока не заберет тебя старик.
— Хорошо, я постараюсь, — отвечает Козлов.
Мы оставляем ему две пачки мясных кубиков, две коробки спичек, плитку шоколада, полноска табаку, соль, мешочек белых сухарей, часть денег, кусочек сала, одеколон, кеды, спальный мешок, чай.
Пишем письма. Он их оставит в Анадыре.
Виталий разливает на прощание по наперстку спирта, пьем из крышки фляги и закусываем целой лепешкой.
Здесь, недалеко от дома, мы нашли очаг, древний очаг, обложенный моржовыми зубами. Берем на память по зубу, и каждый расписывается на нем. Это на память об экспедиции.
Фотографируемся и прощаемся.
Козлов уходит. Я кричу ему, чтобы он помахал шляпой, он машет, я снимаю его на кинопленку.
Все. Нас двое.
— Зачем снимал? — спрашивает Гольцев.
— А зачем на зубах расписывались?
Мы молчим. Все понятно и так. Мы условились, что Козлов даст нам на Биллингс телеграмму, как только появится на Шмидте, ведь с ним может случиться всякое. Нам могут поставить в вину, что мы его бросили. А оставил-то он нас.
Идти трудно. Рюкзаки потяжелели.
На привале убиваем утку и оставляем ее на завтрак. Ужинаем ломтиком сала (граммов двадцать), сухарем и чаем с двумя кусками сахару. Изучаем карту. Если завтра выйти пораньше, то можно успеть… А, к черту пораньше! Будем спать, пока не отдохнем, а потом дойдем до маяка без чаевки. Да, решаем — без чаевки.
А теперь спать, Виталий. Спокойной ночи, дружище!
Глава открытий 6
Жирник с собой мы взять не могли. Он сработан из песчаника, очень тяжел. Фотографируем его со всех сторон, описываем, делаем привязку к местности, координируем на карте и надежно прячем. Когда сюда будет организована экспедиция на моторах, его легко можно будет найти.
