Римма Коваленко - Конвейер
Вечером, когда Шурик Бородин вернулся под бабушкину крышу, за праздничным столом его ждала вся семья. Отец сидел в черном костюме и при галстуке, мать побывала в парикмахерской. Они справляли свой праздник, салютовали в честь передовых родителей, выпроводивших свое единственное обожаемой чадо на завод.
В зале было душно. Лектор стоял за кафедрой потный и красный. Татьяна Сергеевна глядела на него и переживала: ну зачем так надрывается, бедняга, говорил бы спокойно, всем же слышно. Если б хоть волновался, тогда бы этот крик был понятен, а то ведь просто взвинтил себя, оттого и себе и другим рвет сердце.
Рядом, положив щеку на ладонь, спал технолог Багдасарян. Можно подумать, переутомился толстяк с новым конвейером. Вчера в столовой стоит в очереди с подносом и тоже спит. Конечно, организм устает от такого веса, тянет на покой, но нельзя же распускаться у всех на глазах.
— Виген Возгенович, — шепнула она ему, — электролиты прибыли.
Багдасарян вздрогнул, открыл глаза, понял, что над ним посмеялись, и, стыдя Татьяну Сергеевну, покачал головой. Она извинилась. Можно было и не извиняться, Багдасарян уткнул подбородок в грудь и опять закрыл глаза.
— …Пойдет по линии механизации и автоматизации домашнего труда. — До Татьяны Сергеевны долетали только отдельные фразы лектора.
— И на Марсе будут яблони цвести, — не открывая глаз, сказал Багдасарян, — сообщите эту новость лектору. И пусть, если сможет, вещает потише.
Из-за спины передали записку. Татьяна Сергеевна собралась переправить ее дальше, но увидела, что записка адресована ей. Буковки острые, узкие, ни с каким другим не спутаешь почерк Натальи: «Тань! Айда ко мне. Семен с дачи три ведра вишни привез. Варенье будем варить. И тебе с Лавриком обломится».
Татьяна Сергеевна оглянулась и кивнула Наталье — мол, приглашение принято — и вдруг на себя и на всех рассердилась: свинство все-таки. Один спит, другая записки пишет; какой бы ни был этот лектор, а ведь он работает, старается. Вон как запарился. Сдвинула брови, стала слушать.
— …Мы должны честно, глядя фактам в глаза, сказать, что труд женщины на производстве и дома пока еще далеко не решенная проблема. Товарищи, ведь если подойти к этому вопросу с житейской стороны, то картина такова: домработницу, к сожалению, практически найти невозможно. И труд женщины, матери-производственницы, остается, не побоюсь этого слова, тяжелейшим.
Правильно, товарищ лектор, все правильно. Мы тут и сидим в основном все женщины. Вот ты бы и сказал в самом начале: идите-ка, бабоньки, домой. Ничего я вам нового не открою, а время свободное, которого у вас и без моей лекции в обрез, укорочу. «Таких свободных, как я да Наталья, еще раз-два — и обчелся, — подумала Татьяна Сергеевна. — Вон Зоя Захарченко вздыхает, плечами поводит, не иначе своих невесток вспомнила. Ораву внуков организовали ей невестки, дома у Зои прямо детский комбинат, а мы голову ломаем, почему это Зоя на пенсию не спешит. Да с этими внуками конвейер отдыхом покажется!»
— Вопросы будут? — Лектор призывно обвел всех глазами, замахнул назад прядь волос, вытер платком руки.
К удивлению многих, с вопросом вылезла Зоя Захарченко.
— Вот вы сказали, что домработницу найти невозможно. Так, значит, домработница, по вашему мнению, не человек?
Лектор вопросительно поглядел в зал:
— Не понимаю.
Большая, тяжелая Зоя вышла вперед, к самой кафедре.
— Если бы практически домработницу можно было найти, значит, женщине жить было бы легче. Так? — Зоя глядела прямо на лектора.
— Так.
— Вот я и спрашиваю: домработница что же, не женщина тогда, не человек?
Лектор закивал головой: мол, понял, понял.
— Видите ли, домработницу в данном случае я рассматривал как профессию. Какая разница, где работать: у станка, на конвейере или в детских яслях, на пример. Сравните сами: в яслях у няни десять — пятнадцать детей, а в семье у домработницы один-два.
— А свои у домработницы дети где? В яслях?
— Своих у нее, допустим, нет. Есть же одинокие женщины, с неустроенными судьбами.
— Вот этого и нельзя допускать, — возмущенным голосом произнесла Зоя. — Надо, чтобы не было одиноких и неустроенных. Об этом надо сожалеть, а не о том, что у нас исчезли домработницы.
Зоя поглядела на Татьяну Сергеевну: сидишь, уши развесила, а тут проповедуют неизвестно что, — и пошла к двери. К лектору подбежала Наталья: благодарим, благодарим! От имени всех, от цехового профсоюзного комитета в частности. Женщины у нас особые, активные, так что не обижайтесь. В споре рождается истина, — значит, задели за живое, значит, достигло ваше слово цели.
Вечером на кухне, когда они очищали вишню от косточек, Татьяна Сергеевна спросила подругу:
— Ты на самом деле довольна сегодняшней лекцией?
— Да что ты! — ответила Наталья. — Дремучесть, а не лектор. А что делать? В путевке ему написать, что недотепа? Так они там, в обществе по распространению, про него, верно, лучше меня знают.
Кухня у Натальи большая, просторная, с обеденным столом посередине, в голубых шкафчиках-полках по стенам. Муж ее посидел с ними минут десять и ушел включать телевизор. А перед тем сказал:
— Неужели на работе вам работы не хватает? Еще и дома ее толчете.
— Большой господин, — осудила мужа Наталья, когда из комнаты донесся голос из телевизора. — Мужчина с головы до ног. Ни на секунду не забывает, что он мужчина.
Татьяна Сергеевна не любила Натальиного мужа, считала его пузырем, который раздулся от собственной глупости, удивлялась, что Наталью не возмущает его гонорливый характер.
— Сама его таким сделала, — сказала она Наталье, — слова поперек за всю жизнь не сказала, оттого он и возомнил о себе.
Наталья поставила таз с сиропом на газовую плиту, поглядела через плечо на подругу.
— А что бы изменилось, если бы я его воспитывала? Одни бы скандалы были и нервотрепка. А так он пребывает в уверенности, что пуп вселенной. Ох, Танюшка, не у всех мужья Лаврики!
Татьяна Сергеевна вздохнула. Наталья умела ловко, к слову кольнуть в самое больное. Лаврик в глазах Натальи был мужем, начисто позабывшим о своем мужском достоинстве.
— Мы своих мужей осуждать не должны, — сказала Наталья. — Я как погляжу в цехе — кто, ну кто из них достоин знака качества? Ни одному присвоить нельзя.
— Не в них дело, а в твоих глазах.
— Слишком зоркие? Много видят?
— Слишком трезвые, Наталья, спокойные. Я думаю, что нет людей, ни молодых, ни старых, ни со знаком качества, а есть любовь. Когда любишь человека, тогда и кажется, он самого лучшего качества.
Наталья не удержалась, вогнала еще одну иголку:
— Это тебе лучше знать.
Татьяна Сергеевна замерла: если Наталья сейчас заведет про Полундру, опять поссорятся. Но Наталья свернула в сторону, вспомнила Никитина:
— Вот уж чьей жене не позавидую. Видела я ее: в порядке бабка, учительница, а глаза обиженные, запрокинутые, счастья в них нет.
Никитин принял цех в то время, когда там из каждого угла лезла кустарщина. Да что там из угла, она нагло царила и посередине цеха. Десяток столов для ручной намотки трансформаторов: тридцать витков сюда — закрепить, тридцать витков обратно — закрепить. Валерий Петрович глядеть на них не мог. На конвейерные участки он бы тоже не смотрел, если бы того не требовала служба. Первый участок только условно можно было назвать конвейером. Никитин, начавший свою заводскую жизнь на поточной линии поэлементной штамповки, где на прессах-автоматах за три перехода изготовлялись самые сложные детали, глядел на цех, в котором стал главным начальником, как археолог, наткнувшийся в древнем слое земли на предметы двадцатилетней давности. Уж лучше бы вообще никакой механизации, чем эти постыдные конвейеры, на которых передают продукцию из рук в руки.
Он многое успел «на новенького». Пока принимали в расчет каждое его слово, успел вывести из цеха участок намотки трансформаторов, добился реконструкции первого участка. Реконструкцией это только называлось, а на самом деле там был установлен новый тележечный конвейер. Валерий Петрович тут же разогнался строить еще один, самого последнего образца, со встроенными столами для монтажников, саморегулирующийся. Этот конвейер должен был начинать движение, когда каждый из рабочих нажмет кнопку сигнала — мол, закончил свою операцию. Новый конвейер имел научное название «пульсирующий», был уже составлен план-график работ по монтажу, но строительство приостановили: сборочный цех, в который пришел Валерий Петрович, не был ведущим на заводе, да и не единственным сборочным. Реконструкция во всех цехах шла полным ходом, резервных площадей, как правило, не хватало, так что планы Валерия Петровича не оказались в центре заводских хлопот. Только через несколько лет, когда резко подскочили заказы на блоки питания для цветных телевизоров, руководство завода подписало план-график реконструкции цеха, и строительство нового конвейера началось.
