Ахто Леви - Посредине пути
Что там ни говори, а это очень грустно. Но здесь думай не думай, ничто не меняется. Как будет, так тому и быть — простая философия.
Чертовски неприятные вещи приходится порою осознавать в жизни: печаль, обиду, боль одиноких людей, будь то некрасивые женщины, болезненно робкие мужчины, покинутые дети или старые люди, оставшиеся одинокими. Однако я начал это чувствовать — именно чувствовать — теперь, когда с этим близко столкнулся.
Люблю ли я людей?
Сегодня модно задавать этот вопрос. Задавали его не раз и мне. Отвечал по-разному. Чаще подражал всем тем, кто вынужден друг другу повторять шаблонные ответы; как правило, никто в неприязни к человеческому роду не признавался, так что послушать всех — идиллия, крутом сплошная любовь!
Для меня сказать, что я люблю людей, не просто. Люди же не одинаковы. Я могу высказать свое отношение к собакам или кошкам, к птицам, цветам, но даже как я отношусь к детям… уже не могу. Я уже не умиляюсь лишь потому, что ребенок — это ребенок. Поросятами восторгаюсь, потому что для меня они все одинаковы и пока они еще не свиньи.
Что я люблю тех, кто меня ласкал, — естественно. Хотя такое и кажется иному рецензенту предосудительным. Ну а те, другие, которые колотили? Обязан ли я их любить? Нашлись лет двадцать назад даже такие юмористы, которые писали в журнал «Москва» восторженно, что это именно они меня перевоспитали, забыв, однако, какими приемами пользовались… Они, похоже, были потрясены, что я вышел живым из их «педагогического института». Но вообще-то я часто признателен и тем, кто меня колотил: они заставляли понять — за что бьют. Что не понравилось им? Как им понравиться? И надо ли? Нравятся ли они мне? Ах нет? Но, значит, потому и я не нравлюсь им. Я давно обратил внимание: если кто-то не по вкусу мне, можно с уверенностью сказать — и я ему тоже. Правда, колотили меня нередко и в пьяной компании, но здесь потому, что был я пьян, следовательно — не приглянулся бы и сам себе, сумей я, пьяный, увидеть себя трезвыми глазами.
Но чего ради я заговорил о любви к людям?
Потому что хочу сказать: я — да, люблю людей. Но людей такого сорта, как Таймо, как Альма, Зайчишка (не беда, что перечисляю только женские имена; это, возможно, потому, что женщины добрее, но я ведь знаю, что и мужчины такие есть, иначе не было бы гармонии в природе). Эти люди лишены природою жадности, они наделены завидной жизнерадостностью, хотя… откуда?
Покоряет меня в них совсем неожиданное качество которое можно назвать некачеством. Что это такое?
Например, Таймо. Она ждала в гости любимого брата из Канады. Всем известно, что Канада — страна капиталистическая и далеко от Тарту. Здесь Таймо десятки раз бегала в домоуправление: «Заделайте, пожалуйста, дыру в потолке кухни, брат приедет — стыдно, неудобно, у брата в Канаде большой дом, дача с бассейном, семеро детей и семь автомобилей. А я тут работаю при университете, отец был интеллигентный человек, оставил городу свою коллекцию, даже его выставка существует, и… он был честным человеком, родину очень любил. А дыра большая, половина квадратного метра, вода и грязь просачиваются, так что помогите…»
Ей, конечно, не помогли.
Приехал брат. Увидел жилье Таймо, сказал: «И в такой развалюхе живет моя сестра!»
Горько было Таймо. Обидно, что он имел основание так сказать, что такое впечатление осталось от Тарту (второго по значению города в республике), что он об этом расскажет в Канаде.
Но у человека потолок, что называется, вот-вот свалится на голову и нет денег «дать», «сунуть» кому-нибудь, чтобы отремонтировали. Она столько не зарабатывает, а воровать не станет никогда, потому что — Человек, и сил нет из такого положения выйти. Не знает, что делать!
Вот это и есть то некачество, привлекающее меня, разбойника, убийцу и вора, к таким «беспомощным» людям. Даже самому удивительно.
Кажется, я достаточно доходчиво доказываю собственную положительность? А?
Ситуация у старой Альмы напоминала происшедшее с Таймо. Я и подумал: почему нужно отвертеться от просьбы старой женщины, если уважительной причины нет? А ей, похоже, надеяться не на кого — один обещал, взял деньги и напился… Вот я и застрял здесь. Вот и пили мы с Альмой и ее Кинзу горячее молоко, встретили рождество и Новый год в тиши. Когда же и Киизу уже без боязни могла разгуливать по двору, перевалило к весне. В мире много за это время разного происходило, встречали и провожали дипломатов, встречались и расставались президенты.
Люди на земле ежедневно, везде, даже в самых микроскопических сочетаниях, беспрерывно конфликтуют (я очень люблю остров Сааремаа и островитян, в такой атмосфере разве не мог «живой классик» поговорить со мной как островитянин, чтобы объяснить факт и найти какое-то понимание? От его неблагородства, в сущности, никто не пострадал, кроме него самого, но… не мог), так что люди, пусть в самых ничтожно маленьких сочетаниях, сосуществуют мирно даже в нашем обществе благодаря только законодательным сводам. Но как же можно надеяться, что капиталисты захотят войти в положение социалистов? Когда это было, чтобы богач захотел договориться с бедняком? Социалист, правда, сегодня уже не везде бедняк, а капиталист — все равно капиталист, все равно богач, он к звездам рвется искать у них помощи, чтобы опять же ничем не поступиться, ни в чем не уступить. А если никто не хочет уступить — катастрофа. Кто же должен уступить? Естественно, тот, кто может.
Я вспомнил маленькие человеческие микроструктуры в связи с тем, что люди, каждый человек, мне кажется, окружены каким-то небольшим облачком выделяемой организмом невидимой субстанции, он внутри этого облачка, словно мошка в капле янтаря. Окружил им себя, как защитной скорлупой, и живет, никого и ничего через него не пропуская, контактируя с такими же, окружившими его эластичными субстанциями: к кому-то прикасаясь, кого-то обходя, редко с кем соединяясь, готовый сокрушить другого при малейшей опасности для своей скорлупки. Поэтому мне кажется, что для мирной жизни люди должны изобрести форму контакта, при которой каждый ради собственной безопасности должен заботиться о выгоде вокруг живущих: если я помогаю другим, тогда и они во мне нуждаются и помочь мне — в их интересах.
Я ни черта не смыслю в биологии, в делениях-разделениях всевозможных клеток, но, сдается мне, это все немного биологическое. Здесь мне трудно осмыслить такой простой вопрос: чем я, бедняк, могу быть полезен капиталисту? Что, на него даром пахать стану? Ради чего?! Тогда чем может быть полезен он мне? Тем, что даст мне заработать в ущерб своим сверхприбылям? Но это означает поделиться жизненными ресурсами планеты, а он не хочет. Он всецело занят укреплением скорлупы вокруг себя. И, по-моему, оказался в дурацком положении: чтобы обеспечить себе прибыль, он должен продавать. Но благодаря его же системе производства вокруг все обеднели, и покупать уже скоро будет некому, так что он как бы трудится вхолостую. Остановить же свою машину он не в силах. А куда ему девать продукцию? Как думает этот несчастный выйти из положения? Как можно ему помочь, чтобы он совсем не взбесился? Он и сам обрастает долгами, работая вхолостую, а еще к звездам рвется!.. Чтобы крушить все когда уже некуда отступить?
Бедняк отступать не может, потому что уже некуда. Чем может поступиться он? Только жизнью своей. Капиталисту же можно еще с пользой для себя постепенно трансформироваться из одного социального состояния в другое — это все-таки жизнь, в которой он сохранит за собой достаточно выгодные условия. Гибель же планеты не принесет пользы и ему.
Но ежели, дабы помочь капиталисту, я перестану сопротивляться, чтобы он мог делать со мной что ему угодно, отобрав у меня всякую самостоятельность, тогда это откровенный фашизм. Звезды, они интересны, но для людей Земли твердая земная почва под ногами предпочтительнее радиоактивной пыли.
В каждом обществе существуют свои законы, и за их нарушение судят. Законы разных социальных строев часто бывают противоречивы. По отношению к убийству во всех общественных образованиях одинаковое суждение — убийство есть самое тяжкое из всех возможных преступлений. Но и здесь разделение — убийство и убийство особо тяжкое, это когда прикончили зверски, пытали. Суд в разных государствах карает по-разному. Когда приговор выносит международный суд, как, например, в Нюрнберге в 1945 году — это суд всего человеческого общества планеты.
Сегодня государства, которые в этом суде участвовали, создают оружие, способное учинить не геноцид, не какое-нибудь «отдельное» массовое убийство, а… убийство всего человечества! И что же? Это даже не считается преступлением… Где же логика? Фашистские главари были повинны в гибели двадцати миллионов людей только в одном Советском Союзе. Их повесили. Теперь же человечество умоляет отдельных личностей закопать оружие, уничтожающее жизнь вообще, и эти личности — не преступники даже, они совершенствуют свое оружие, умножают его, но за это их не судят и не вешают… Так что же в сорок пятом, цирк разыгрывали?
